Небо на земле - Вениамин (Федченков)

И как ему хотелось этот восторг передать другим! Как он хотел, чтобы мiр загорелся подобным же огнем! И потому он не насыщался благовестить о ней!

«О, Литургия, святая, божественная, премудрая, всесовершенная, всеочистительная, всеспасительная, всеосвятительная! Когда я изложу тебя с желанием крайним и радостию в сладких беседах с народом! Есть о чем в сладость и на радость всем верным побеседовать при изложении ее содержания и смысла!.. Чудна твоя сила, твое величие, твоя всеобъемлемость! Ты — хвала и слава Троице всеблагой, всесвятой, единосущней и нераздельней! Ты совокупление неба и земли, Ангелов и человеков! Ты низводишь на землю непрестанно Бога воплотившегося и Духа Святого купно со Отцем соприсносущным! Ты землю обращаешь в небо! Ты — земных человеков делаешь небесными! И сколько их содеяла таковыми — нет числа! Во все прошедшие века и в текущие, — и соделает в грядущие!»

«Сколь возвышенна Литургия!.. Какой дух небесный! Какая широкая любовь к Богу и людям! Какое небесное сердце! Даждь мне, Господи, дух небесный, сердце чистое, любвеобильное, не связанное никакими житейскими похотями и страстями: ибо «никто из связавшихся житейскими похотьми и страстьми не может приходити или приближитися, или служити Тебе, Царю Славы!»[8]… Даруй, Господи! Вся земля, со всеми ее сокровищами, красотами, сладостями — ничто пред таким таинством, как пречистое Тело и Кровь Господа, как священнодействие Литургии!» —

… Вот и сейчас пишешь или читаешь эти падающие со стола его восхищения крохи, — и трудно остановиться: как стремительный водоворот, восхищенный дух о. Иоанна увлекает и наши хладные души! А как он увлекал тысячи и десятки тысяч зревших его на Литургии и молитве, — об этом не только слышали мы, но и видели воочию. Свидетели еще живы по всему свету. Потому и ты, читатель, не посетуй: любовь никогда не знает меры. А лучше загорись, вдохновись, восхитись, улети и ты на высоту с этим орлом небесным.

— «Священник! ты должен быть, как орел высокопарный, дальновидный, сильный, быстродвижимый», говорит он сам, — конечно, судя по себе… В крайнем случае хоть пожелай этого. Согрейся в сердце… Потянись к этому… Попробуй… Потрудись.

Приходится видеть иногда, как высоко–высоко летают дикие, привольные птицы с охладевшего севера на теплый цветущий юг… Быстро летят… Стройным треугольником… И как‑то с силою, точно зовут за собою, кричат…

А на земле — «домашние» их сородичи, стоят ожиревшие, лениво поглядывая вверх, но уже разбуженные знакомыми родными звуками… И вдруг в них просыпается забытая воля к свободе, любовь к полету: и они начинают бить крыльями, пытаясь даже лететь за теми… Пробуют подняться. И тоже закричат громко… Но скоро спустятся, впрочем: сил еще нет… А летать могли бы…

Вольные же птицы были уже далеко. И издали едва слышался зовущий, победный клич их!..

3. РАЙСКОЕ ЖИТЕЛЬСТВО

В чем же сущность, главное содержание, основной смысл, эта преестественная сила Литургии, так увлекавшая о. Иоанна? Откуда у него такое восхищение? Где ее центр, средоточие, суть? О чем именно хотелось ему самому «в сладость и на радость» рассказать всему мiру? А ему очень хотелось это, так как волны благодати переливались из него через край. Он чувствовал не только долг, но и потребность говорить об этом, писать, благовествовать.

«Священник, — пишет он с себя, — неизреченными щедротами Христа Бога сподобляется целого моря благодати Божией чрез частое приобщение Святых Таин Тела и Крови Христовых… А от него должны все в изобилии почерпать благодать Христову. И он должен всеми мерами заботиться разливать ее шире и шире, а не удерживать ее только в себе. Тем более не должен злоупотреблять ею сам — своею недостойною жизнию или молчанием… «Горе мне, аще не благовествую» (1 Кор 9, 16), говорит Апостол. Он должен жить достойно таковой благодати, умножать ее, как талант, данный Богом во спасение и блаженство его и людей Божиих, и во славу Божию. В противном случае, он не только может лишиться ее, но и быть тяжко осужденным»… Что же видел о. Иоанн в Литургии?

Мы нередко смотрим на богослужение с точки зрения прежде всего прошений у Бога разных благ, утешения в разных нуждах. Не так чувствуют истинные молитвенники вообще на молитве, а тем более во время Литургии. Не таков был и о. Иоанн.

«Богослужение есть райское жительство»… Но разве в раю просят? Нет, там наслаждаются, благодарят и славословят. А если и просят, то только о нас, земных, — и то о спасении нашем, по любви к Богу и к нам. Так мыслил и батюшка о всем вообще богослужении, как о блаженной любви и славе. «Молитва есть постоянное благодарственное настроение», — говорил он. — «Богослужение есть пребывание с Богом и святыми, чистое, любовное, ничем не развлекаемое с ними собеседование, посильное благодарение и славословие бренными устами Господа и предначатие вечного славословия с ангелами устами духовными в преображенном теле славном, прославление св. угодников Божиих, училище благочестия всякой добродетели, приятие высшей благодати в молитве и в таинствах, и самое срастворение с Богом и обожение».

«Богослужение по духу и составу своему есть жертва любви, хвалы и благодарения Господу… Дивный дух богослужения нашей Церкви! Широкий и высокий полет дает оно душам христианским». И это понятно, если не упускать из сознания и сердца, что сделал для нас Бог, — в особенности даровав нам Сына Своего, Спасителя мiру… Уже сделал… Остается лишь воспринимать и благодарить. И все богослужение наше прежде всего проникнуто этим духом хвалы Троице и Спасителю… «В богослужении проводится главным образом та мысль, что Бог в Троице есть и Творец, и Промыслитель мiра, и что Христос — наш Искупитель, Спаситель, Помазанник, Царь и Судия всего человеческого рода, Которого мы должны благодарить, прославлять, просить о своих нуждах, Коему должны всегда каяться во грехах, Коего должны умилостивлять Жертвою бескровною (принесением Тела и Крови Иисуса Христа), Коим должны освящаться, утверждаться, и от Коего должны ждать вечной жизни.

Здесь указываются и иные переживания на молитве, но главное и первое — благодарение. Правда, в других случаях о. Иоанн говорит и о покаянном характере православного богослужения, но это касается преимущественно будничного круга, и притом — вечерни и утрени. Что же касается Литургии, то основной дух ее, несомненно, прежде всего хвалебный. «Служба православной Церкви есть торжественный гимн Господу Богу Спасителю, Победителю греха и смерти, Подателю святыни, воскресения, жизни и бессмертия. Всякое богослужение есть торжество благодати,… торжество обожения человеков через воплотившегося Сына Божия, чрез таинства, дарованные Им Своей Церкви православной».

Но спасение, совершенное Искупителем однажды, теперь повторяется на каждой Литургии, а потому она есть одновременно и искупительная и благодарственная Жертва; жертва любви Бога к человеку и — ответной любви человека к Богу Спасителю.

«Что такое престол? — Это божественная Голгофа, на которой распят и умер за грехи мiра Агнец Божий».

«Где я стою?» — спрашивает он себя самого. «На небеси… Что вижу пред собою? — престол Божий. Где я стою? Не на Голгофе ли? Ибо вижу пред собою распятого за грехи Сына Божия. Где я стою? Не в Сионской ли горнице с апостолами Спасителя моего? ибо вижу пред собою совершающуюся Тайную Вечерю, слышу таинственные, проникнутые безмерною любовию к погибающему мiру слова: «приимите, ядите, сие есть Тело Мое», и: «пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя Нового Завета», и пр. Вижу, вкушаю и осязаю Самого Спасителя моего в чудных Его Тайнах».

«Таинство искупления, — таинство досточтимейшее, приснопамятное, таинство благости бесконечной, снисхождения безмерного, премудрости неисчетной, могущества необъятного; вот какое таинство воспоминается на Литургии! Мало того» — т. е. не только «воспоминается»[9], — оно как бы повторяется каждый день, потому что совершается ежедневно великое, спасительное, пренебесное и страшное Таинство — пречистого Тела и Крови Господней. «Присно закалается» за нас Агнец Божий, «освящаяй причащающияся». «Слава милосердию Твоему, Господи!»

И потому становится понятным сильное, но истинное выражение о. Иоанна, в согласии с верованием Церкви, что Литургию, как Жертву искупления, и доселе совершает собственно не священнослужитель, а Сам Сын Божий, как Единый Посредник.

«Сколь пренебесна, свята, божественна, благотворна, всемогуща, вседейственна Литургия! в ней Сам Агнец Божий ходатайствует за всех, Единственный «Ходатай Бога и человеков, Человек Христос Иисус» (1 Тим 2, 5). По Его благодати ходатайствуют за нас Божия Матерь и все святые, которых мы благодарно и благоговейно воспоминаем на ней по нескольку раз». Так же и в тайной молитве во время Херувимской Иисус Христос называется «Архиереем», Который есть и Приносяй (приносящий Себя Самого), и Приносимый». А священник лишь слуга при этом, или по славянски «отрок». Отец Иоанн подметил это ходатайство Сына Божия от лица мiра даже в молитве Господней «Отче наш», читаемой после Евхаристии, т. е. после Его Жертвы: Сам Богочеловек в ней за нас молится Отцу Небесному». Эту дивную истину батюшка узрел в словах «наш», «нас»: в них Сын Божий объединяет Себя с искупленными Им людьми, «братиями». Какое глубокое всюду зрение!.. Так о. Иоанн прежде всего видит в Литургии повторяющуюся искупительную жертву. И об этом он постоянно и нам напоминает, и сам живет этими чувствами.