Цельное чувство. Собрание стихотворений - Михаил Цетлин (Амари)

На смерть гражданина

Кто знал, что смерть уж, притаившись, ждет?Не в старости под бременем страданий, —Теперь, в расцвете сил и упований,Его чуть слышно за руку возьмет,Стан нежно обоймет и уведет?..

Прекрасна смерть солдата на войне,Есть смерть еще славнее и ужасней,Но ничего нет выше и прекрасней,Чем так сгореть на внутреннем огнеИ гнева, и любви к родной стране.

Нет, не коварный враг его убил,Не под чужою он погиб рукою, —Но он с такой безумною тоскоюИзмученную родину любил,Что сам себя сознательно губил.

О, не щадил больного сердца ты!И сердце билось скорбью и любовью,И истекало, исходило кровью,И порвалось… Как много красотыВ твоей кончине, полной простоты!

За другом и защитником своимШли гвардии свободной батальоны.Студенчество различные знаменаВсе, как одно, склонило перед ним,И мы благоговейно преклоним

Знамена перед памятью того,Кто по идеям был нам иноверцем,Пред этим мук не выдержавшим сердцем!Придем на грустной смерти торжествоИ скажем палачам: «Не все мертво!»

Вы рады, что один погиб, ну что ж!Нас тысячи, и нет нам равной силы!Недаром же у дорогой могилыЖивым венком стояла молодежь, —И в этих сотнях тысяч – ты живешь!

Мир

Окончено страшное дело войны.Над родиной веет минутной отрадой…Лишь в братских могилах далекой страныСпят мертвые – хмуры, недвижны, не рады…

Окончено страшное дело войны,И утро разбило полночные чары,Какие кровавые снились нам сны,Какие виденья, какие кошмары!

Газеты болтливо приветствуют мир,Взаимным обманом горды дипломаты,Спешит на «подъеме» нажиться банкирИ плачут от счастья солдаты!

И солнце сияет как будто светлей,И ярче, о ярче, чем солнца сиянье,Сиянье бесчисленных глаз матерей…Грохочут вагоны, поют при свиданье.

Окончено страшное дело войны…О, Боже, кому это было все надо?!А мертвые видят угрюмые сны,Безмолвны, недвижны, не рады…

Август 1905 г.

Ямбы

(Посв. Тр….)

…Он вырос в той семье, где злобный произвол,Борясь с растущей силой вражьей,Одну из злых собак себе уж раз нашелИз псов цепных на гнусной страже.

Он вырос в той семье, где совесть – звук пустой,Где вместо чести – дисциплина,Где признают один закон, закон святой:Кулак и волю господина.

Он вырос в той среде, где презирают труд,Где люди дики, нравы грубы,Где взятка – институт, где взятками живут,Девиз и лозунг: «в морду, в зубы».

Он вырос в той среде, где знают слово честьЛишь в сочетаньи: «честью просят» —И где считается бесчестным не донесть,И где по долгу все доносят.

Охота за людьми их развращает всех,И пусть те люди только воры,Но все ж их ремесло, пред вечной Правдой грех:Быть у богатой – гончей сворой…

. . . . . . . . .

…И рано дух семьи уж научил егоНарод глубоко ненавидеть,Глубоко презирать, и более всегоВ нем средство к личным целям видеть.

Ведь в доме у отца застенок, может быть,С невинной детскою был рядом,И душу детскую порок уж стал губитьСвоим чуть видным, тонким ядом.

Быть может, близ нее ужасный не смолкалКрик от жестоких избиений,И рано детский глаз к картинам привыкалНечеловеческих мучений…

. . . . . . . . .

…Фортуна в первый раз явилася ему —Она играть ведь любит в жмурки —Не удивитесь вы, наверно, ничему:Под звуки легкие мазурки.

Под топот каблуков и под бряцанье шпорОна его поцеловалаИ под незначащий и скучный разговорЕму о будущем шептала.

И стала жизнь его напоминать с тех порМазурки танец легкий, бурный,И стала, как и он, полна бряцанья шпор,Такой же светлой и бравурной.

И если наступал средь вихря танца онНогой окованной солдатаНа веру, на права, на совесть, на закон,На все, что дорого и свято, —

Так чтo ему закон и чтo ему народ,Людская кровь, людское счастье, —Когда его девиз: туда, наверх, вперед!Погоня жадная за властью.

И он взлетел почти на министерский стулНа невзорвавшемся снаряде…Быть может, он влиял, как злобный тарантул,Жестокой силою во взгляде,

Иль ограниченной тупою прямотой,Самоуверенной и быстрой, —Но только – человек с святою простотойИ головою не министра —

Над всею Россией он на миг единый стал,Над всей страною старший дворник,И он уже хотел, и он уже мечталНа всю страну надеть намордник.

Как вдруг…

Октябрь <1906>

Борец

Гневной страстью сердце полно!С гневной властью крови волныТо прильют, то отольют:Не хочу в тюрьму идти я —Жизнь-борьба моя стихия, —Мой святой не кончен труд.

Буду рваться я из плена,Буду я в немые стены,В дверь тяжелую стучать,Буду к воле я стремитьсяИ о мщении молиться,Буду бешено кричать!

Возмущенья гневный пламеньНе прожжет холодный камень,А сожжет лишь сердце мне…И не вспыхну я, сгорая,И сгорю, не зажигая,На невидимом огне.

«Я давно уже не был так счастлив, так светел…»

Я давно уже не был так счастлив, так светел,Я так горд уже не был давно!Я в себе драгоценность открыл и заметил —Счастье мне пережить суждено.Может быть, ненадолго, на беглый и краткий,На восторженно-радостный мигВдруг забил в моем сердце неведомо сладкийЧувства нового новый родник:Радость бешеной страсти, восторги стремленья,Радость твердого слова: хочу.Я как будто бы в чистый эфир опьяненьяНа невидимых крыльях лечу!Я доверился их благодатному взмаху,Я безумье полета постиг —Пусть несут меня крылья, несут – хоть на плаху!В небесах был я гостем – на миг.

Памятник

Париж, как безбрежное море, бурлитИ толпы людские, как волны, катит,И, режа живые те волны,Фиакры мелькают, как челны.

Как чайки над морем – слова над толпой,И шуток порхает сверкающий ройНемного цинично-фривольных.Не видно в ней лиц недовольных.

Как пена, над нею ласкающий смех,И все так изящно: смеющийся грех,И эти фривольные шутки,И даже в толпе проститутки.

Обманна веселая эта волна,Вливается в зданья и меркнет она:В них люди страданья скрывают,В толпе ж они все забывают.

Взгляни: на одной из больших площадей,Средь стука фиакров и смеха людей,Близ улицы грязной и беднойВздымается памятник медный.

Отлитый из меди народный трибун,Пятою могучей ступив на чугун,Стоит, как скала, непреклонно…На цоколе – имя Дантона.

Солдат-барабанщик склонился у ног.Совсем еще мальчик, он весь изнемог,Он ловит трибуна движенья,Он ловит лица выраженье.

Молчит изваянье, но мощная страстьИ в жестах, и в позе – безбрежная власть —Зовет он рукою из медиСолдата к борьбе и победе.

А рядом другой наклонился солдат;Каким вдохновеньем горит его взглядОтточено-острый, как шпага!В нем юности гордой отвага.

О, вы, изваянья прошедших времен!Ты, юный солдат, ты, могучий Дантон!Как страшно вы близки мне обаВсей жизнью своею – до гроба!

Ведь оба погибли безвременно выИ буйной своей не снесли головы,И умерли гордо и смелоЗа то же великое дело.

Не знаю, как умер безвестный солдат.В Париже ль, в огне и дыму баррикад,Средь сотен его инсуррекций,В борьбе героических секций,

В швейцарских горах, средь немецких полей,В великой борьбе против всех королей,Где он совершал святотатство,Борясь против братьев – за братство…

Дантона ж под нож гильотины послалСуд грозных врагов; словно лев он стоялПред судьями гордо своими.– Занятия, родина, имя? —

– Обычны вопросы… «Зовусь я Дантон, —То имя мое перейдет в Пантеон!Сегодня тюрьма мне жилище,А завтра, быть может, кладбище».

Вы знали пред смертью, что смертью своейКуете вы новую жизнь для людей,Куете горячею кровью,Куете великой любовью.

О, вы, сокрушители тяжких оков.Как вас обманул ваш таинственный зов:Вы новую жизнь нам сковали,Но ту ль, о которой мечтали?!

Жизнь грубых солдат, проституток, купцов,Чуть видных лачуг и кричащих дворцов,Ту жизнь, что кипит, торжествуя,Вокруг этой медной статуи.

…Мы так же спокойно и гордо умрем,И знаю, что нашею смертью куем,Куем мы свои идеалыВ упругие жизни металлы —

И нам покорится упорный металл…

Лирика. 1912