Как спасти свою жизнь - Эрика Джонг

Кабина фуникулера раскачивается от сильного ветра. Вместе с нами едут несколько крепких краснолицых мужчин, наверное, ветераны какой-нибудь арктической экспедиции, — они смеются и хлопают друг друга по спине, время от времени прикладываясь к тевтонской огненной воде, — а кабина тем временем скрипит себе на своем обледенелом тросе. Я чувствую, что он сейчас оборвется, но почему-то эта перспектива меньше пугает меня, чем то, что ожидает нас наверху. В кабине разместился и еще один наш собрат — энергичный одноногий лыжник, один из неукротимых представителей империалистического прошлого великой Германии. Ногу он, очевидно, потерял в боях, но на лыжах прекрасно управляется и с одной. Только подобные ему бесстрашные психи бороздят горные склоны в такой день. Но ни в коем случае не нормальные люди. За исключением моего благоверного: его рот выражает теперь твердую решимость. Кабина достигает высшей точки и останавливается. Беннет подталкивает меня палкой, словно погоняет корову.

Снаружи бушует вьюга и буквально не видно ни зги. Мы останавливаемся и надеваем лыжи, хотя ветер почти сбивает нас с ног. Я вставляю ботинки в крепления и застегиваю зажимы. Наконец-то лыжи на мен. Что с ними делать — это второй вопрос. Колени дрожат. Без Беннета я освоилась с лыжами вполне хорошо, но теперь, когда он здесь, я неожиданно чувствую себя новичком. Если забраться по стремянке на самый верх, а потом посмотреть вниз, то может возникнуть ощущение, что разучился ходить.

Мы выстраиваемся в цепочку (Беннет — за одноногим, я — за Беннетом, а за мною — какой-то идиот, который наступает сзади мне на лыжи) и устало тащимся друг за другом в кромешной тьме, стараясь победить разбушевавшуюся стихию, разбивая палками лед и с трудом передвигая дрожащие ноги. Слева от меня — какое-то беловатое пятно, мне кажется, это гора. Справа от меня — голубоватое пятно, и моя палка подсказывает мне, что это пропасть. Сподобило же попасть в эдакую переделку меня, рядового представителя еврейской диаспоры с Аппер-Вест-сайда! Каток в Центральном парке был моей зимней Олимпиадой. (Большой Снегопад 1947 почти совсем засыпал Музей естественной истории, и машины напоминали тогда гигантские белые буханки…) Но, Боже мой, что делаю я на ледяном уступе Австрийских Альп в компании сумасшедшего китайца и одноногого фрица?! И что за идиот продолжает наступать мне на пятки? Я произношу коротенькую молитву, обращенную к Богу, мамочке и любимому аналитику доктору Хаппе: «Пожалуйста, сделайте так, чтобы я дожила до выхода моей первой книги в свет! Клянусь, что больше никогда никого не о чем не попрошу!»

Как ни странно, узкий ледяной уступ переходит в нечто, напоминающее горный склон, — еще одно белое пятно, на этот раз спуск. Когда мы выходим на открытое пространство, налегает такой бешеный шквал, что меня чуть не опрокидывает назад. Мне удается устоять только потому, что я вовремя успеваю воткнуть палки в обледеневший грунт.

— Беннет, ради всего святого, давай вернемся! — изо всех сил ору я в ту сторону, где смутно маячит его красная парка.

— Я проделал такой путь не для того, чтобы теперь возвращаться! Я уже и так почти неделю пропустил! — со злобой отвечает он.

Пропустил неделю… Уже и так… В этом — весь Беннет: он всегда чувствует себя ущемленным. Я не вижу его лица, но вполне представляю себе его угрюмое выражение, — это физиономия человека, уверенного в своей правоте и полного решимости не дать погоде объегорить себя. И вот красноватое пятно начинает спуск, а я, сжавшись от страха, стою наверху, судорожно тыкая палками в лед, чтобы не улететь. Через несколько секунд Беннет исчезает из виду, но я не успеваю заметить, как это произошло. Да и чем бы я могла ему помочь? Даже если б хотела. Честно говоря, мне не больно-то хотелось ему в этот момент помогать.

После нескольких схваток с ветром (в которых ветер неизменно побеждал) Беннет снизошел до меня и милостиво согласился спуститься вниз на фуникулере. На обратном пути он не преминул обозвать меня неженкой и обвинить в том, что я испортила ему все катание. Ну что толку его за это упрекать! Мир переполнен всякого рода домашними тиранами, женоненавистниками и прочими мелкими душонками. И несть им конца. И ничего с этим не поделаешь: уж такими создал их Бог. Ведь нельзя заставить змею не кусаться, скорпиона — не жалить. Но те, кто связывают с ними свою жизнь, вручают им судьбу, — просто дуры набитые, и все. Это мы заслуживаем осуждения за то, что не можем собраться и уйти. Нам кажется, что мы обеспечиваем себе безопасность нашим рабством. Мы все-таки уходим, но десяток лет спустя, оставляя им все движимое и недвижимое имущество и только теперь понимая, какое счастье — избавиться от их тирании навсегда. Мы, наконец, сознаем, как дорого стоит свобода, а безопасности просто в природе нет.

На следующий день мы продолжаем забираться все выше и выше в Альпы. Раз нет снега в Кицбюэле, значит, надо отправиться в Инсбрук, Сент-Антон, Лех или Цюрс. Чак и Райси идут с нами. Они чувствуют себя прекрасно везде, где бы ни оказались: уютно устроившись перед камином, они играют в карты, потягивают глинтвейн и закусывают австрийскими пирожными.

Дождь все не прекращался, когда на третий день мы добрались до Цюрса-на-Арлберге, унылого и напрочь лишенного растительности места, голые вершины которого прятались в дождевых облаках. Все высокогорные альпийские курорты, расположенные выше зоны лесов, выглядят одинаково голо и неприютно: коттеджи в швейцарском стиле у подножья суровых остроконечных гор и, в солнечные дни, — ярко-синее небо, ослепительное из-за прозрачного воздуха. Когда лежит снег, светит солнце и работают подъемники, эти «серьезные» курорты не так уж безрадостны, но когда игрушечное солнце прячется за горные пики и землю покрывают багряные тени, словно крылья огромного жука, весь пейзаж становится гнетуще-мрачным и холодным.

В дождливые дни и того хуже. Ты приехал сюда кататься на лыжах, но кататься нельзя, потому что снега нет. А заняться-то здесь больше и нечем — только играть в карты да есть. Или читать, лучше всего какую-нибудь тягомотину. Четыре дня мы просидели в гостинице «Эдельвейс», наблюдая из окна, как дождь поливает окрестности, играя в карты и объедаясь клецками, шницелем и свининой, жаренной с яблоками. Отводя душу пирожными mit Schlag и Kaffe mit Schlag. Каждый день до бесчувствия упиваясь глинтвейном, сидя у огня.

Я наслаждалась такой жизнью. Мне она очень нравилась. Я читала «Улисса» — по пять страниц в день, прибавляла в весе — по пять фунтов в день, и клялась себе, что больше никогда в жизни не встану на лыжи.