Как спасти свою жизнь - Эрика Джонг

Весь ужас моего положения открывается мне в полной мере через неделю, когда я становлюсь заложницей гипса и ярости Беннета, запертая в одиночестве в четырех стенах. С гипсом я не могу водить автомобиль, не могу подниматься по лестнице, не могу даже принять ванну. Беннет не разрешает мне спать с ним в одной постели, потому что его, видите ли, «беспокоит» гипс. Он не приходит даже обедать домой, потому что, по его словам, я настолько слезлива и истирична, что угнетающе действую на него. Я постоянно испытываю боль и чувствую себя полной развалиной без болеутоляющих лекарств.

Ощущение увечья вытеснило из моих снов ощущение полета. С угрюмым видом я прыгала по квартире, пытаясь хоть немного прибраться. Я пробовала усесться за работу и побороть в конце концов собственную ворчливость и постоянное ощущение предательства, совершенного по отношению ко мне. В попытке найти себе какое-нибудь занятие, я пила кофе, просматривала почту, газеты и журналы, приходившие нам. Казалось, что вся армия была заражена в тот момент неким вирусом, побуждавшим всех сочинять стихи. Газеты преподносили что-то неудобоваримое, но зато каждый день находилось что-нибудь забавное почитать. Например, «Информационный бюллетень Клуба жен медицинских работников» (ИБКЖМР) напоминал мне:

По жизни мирно проходя,Себе, пожалуйста, заметьте,Что незнакомец — это друг,Которого пока не встретил.

Но где же он, этот друг? И где, кстати, мой муж? Пропал без вести в бою. Вместе с женой другого офицера. А я дома — с перебинтованными ногами, как хорошая китайская жена.

Когда жизнь стала для меня совершенно невыносимой, приехал Майкл Косман. И привез с собой самодельные сигареты с марихуаной, маленькие бутылочки шампанского, охапку цветов, книги, клубнику и бренди. Соседи, наверное, подумали, что у нас с ним роман, потому что его машина простояла под нашими окнами несколько часов подряд. Но мы просто беседовали. И смеялись. Рассказывали друг другу разные истории. Вспоминали польские шутки и Нью-Йорк. Курили марихуану и потягивали бренди. Высмеивали немцев и армейские порядки. Залечивали раны, нанесенные супружеской жизнью.

Когда Майкл не мог приехать, он звонил. Как сумасшедшая, бросалась я к телефону на своей единственной ноге, плюхалась на банкетку, поудобнее устраивала гипс на безобразном журнальном столике армейского образца, и мы часами трепались, успокаивая нервную систему за казенный счет.

Сначала Майкл звонил, чтобы узнать, как у меня дела, и дать мне возможность поплакаться у него на груди. Но постепенно он начал рассказывать мне о себе, о своих проблемах, рассказал о романе местного хиппи и Диди. Он пытался разобраться в причине ее измены, в чем-то оправдывал ее, в чем-то винил себя. Потом он ударился в воспоминания, потчевал меня забавными историями из своей жизни, рассказывал об учительнице музыки миссис Траумстейн и о миссис Глетчер, которая учила его в третьем классе начальной школы. Не забыл он и о своих сексуальных изысканиях в ванных комнатах средней школы № 103, и о студенческих годах в Корнельском университете, вспомнил и о том, как налил однажды шашлычный соус себе на пенис и попросил одну девчонку слизать его языком, и о том, какой у Хэрриет Финклстейн огромный клитор — такого он в жизни своей не видывал, и как мистер Вейнбургер (глава фирмы «Вейнбургер Уиндоу и Шейд») застукал его в постели с Сэлли Вейнбургер; как вели себя разные девчонки (стонали, кричали) в момент оргазма, и как время от времени он представлял себе, что участвует в вечеринке с героями комиксов про Арчи, и как однажды решил простить Диди ее измену, а на следующий день вообразил этот роман во всех подробностях и тогда как следует ей надавал. И так далее.

Я была так благодарна Майклу. Он навещал меня, потому что это было нужно ему; я слушала его, потому что это было нужно мне. Кому-то покажется странным, что наша дружба взросла на такой необычной почве, но это оказалась настоящая дружба. Нога зажила, а Майкл так и остался навсегда моим лучшим другом и советчиком. Через семь месяцев осталось лишь едва заметное утолщение на голени, а мы с Майклом все продолжали наши беседы.

Шесть лет спустя. Лето. Майкл и Диди вот уже четыре года как развелись, а мы с Беннетом, сжав зубы (мои), еще тянем лямку (все потому, что почти не видим друг друга). Бунтарь на ровном месте, Майкл так и не окончил ординатуру и имеет вполне процветающую практику по лечению триппера и назначению противозачаточных пилюль молодежи в районе западных 70-х улиц.

— Чем могу служить? — спрашивает Майкл, усаживая меня на скамейку в своем закопченном садике на заднем дворе, где не стала бы расти даже марихуана.

Повсюду валяются осколки стекла и окурки, но посреди всего этого хлама стоит веселый желтенький стол под большим зонтиком от солнца. Мы пьем водку и закусываем греческими маслинами. Майкл окидывает меня оценивающим взглядом.

— Как жизнь? Купаешься в лучах славы? Тысячу лет тебя не видел!

— Тебе это действительно интересно?

Майкл смотрит на меня сквозь пушистые желтые усы, бороду и янтарного цвета оправу своих авиационных очков. Кажется, он отлично понимает, зачем я пришла.

— Как ты думаешь, кто был у Беннета в Гейдельберге?

Некоторое время он внимательно изучает меня, понимает, что мне все известно, и решительно говорит:

— Пенни. Я думал, ты давно знаешь.

— Беннет сказал мне об этом только на прошлой неделе.

— А чем прошлая неделя отличалась от всех остальных?

— Не знаю. Может быть, его раздражает моя известность и он не нашел лучшего способа мне это показать. А может, он просто хочет меня унизить. И ты знаешь, ему удалось добиться своего. Я просто в отчаянии. И вне себя от злости. Так бы и прибила на месте всех мужчин восточной наружности.

— Удивительное дело! Я думал, ты знаешь об этом тысячу лет!

— Почему?

— Помнишь, когда вы вернулись из Вены, ты сказала мне, что вы все обсудили…

— Мне показалось, что все. Я-то действительно рассказала все, а вот Беннет нет. Это и бесит меня больше всего. Я всегда считалась нехорошей девочкой. Он был вынужден пойти на это из-за меня.

— О Господи!

— Но почему ты мне об этом не сказал?

Майкл задумчиво посасывает трубку:

— Потому же, почему ты не сказала мне о Диди. Я с самого начала знал про Беннета с Пенни, точно так же, как ты знала про Диди и этого хипаря. Почему же ты не сказала мне?

— Я боялась, что это заденет тебя. Я не хотела брать на себя ответственность за ваш брак. Конечно, с моей стороны это было уклонение от ответственности. Признаю себя виновной.