Призрак улыбки - Дебора Боэм

Кроме разных оттенков вины, я испытывал раздражение, оттого что меня подло предали. Репортер с матчей сумо — кокетливая брюнетка из Сан-Франциско и автор колонки в одной из англоязычных газет, — подобострастным тоном взяв у меня интервью, превратила его затем в зловреднейшую статейку, превратно толкующую все мои ответы, ставящую под сомнение мою храбрость и смело заявляющую, что, вспыхнув лишь на миг на небосклоне сумо, я никогда не буду удостоен ранга одзэки. Удивляться этому, в общем, не следовало. Я предвидел определенные неприятности, когда не только отказался продолжить наше интервью за бутылкой вина у нее дома, в районе Ёкоиматё, но и остался глух к полупрозрачному предложению оплатить предстоящую работу отдельным чеком. (Физически она, пожалуй, даже притягивала меня, но я знал, что она спала с двумя парнями из нашего клуба, и перспектива быть еще одной строчкой в ее блокноте не казалась мне привлекательной.) И все-таки, все-таки я и помыслить не мог, что она решится напасть на меня публично.

Итак, я был уже немало расстроен, и когда возле бани меня вдруг принялась облаивать мерзкая маленькая дворняжка, это явилось последней каплей. Собачонка была одной из тех комнатных тварей, чья несуразность невольно вызывает сравнение с бахромчатым абажуром или с украшенным маникюром кротом. Думаю, это была смесь шпица с чем-то еще, ухожен он был (со своими покрытыми красным лаком когтями) тщательнее, чем большинство двуногих, и я невольно подивился, почему этот явно заласканный любимец рыскает среди ночи один на улице.

Я вовсе не собирался трогать эту собаку, но она прицепилась ко мне и шла следом, все время захлебываясь истерическим лаем, и наконец терпение мое лопнуло.

— Пошла вон, блошиная тварь, — рявкнул я угрожающе и поднял руки, скрючив при этом пальцы, как вампир в фильмах группы "Б". Однако вместо того, чтоб поджать пушистый хвост и кинуться наутек, собака вонзила яркие когти в мою обутую в дзори ногу и тут же впилась зубами мне в икру.

— Ох-х! — взвыл я. — Это же больно, сукина ты дочь!

Размахнувшись, я резко ударил ее, и она с воем убралась в ближайшую аллею.

Осмотрев ногу, я увидел под коленом пятнышко крови, но отнесся к этому хладнокровно. Не помню, говорил ли я, что мой рост шесть футов семь дюймов, а вес приближается к тремстам сорока фунтам. Первое — продукт моих островных ген, последнее — результат гигантских доз пои, пива, сна и соуса тянконабэ. Так что ранка, если вообще можно назвать это ранкой, безусловно, была далека от нервного центра, отвечающего за изменения психики.

Кошмары начались в ту же ночь. Помню, переживая эти сны заново уже утром, я подивился их кинематографичности, включая ошеломляющие спецэффекты, заставлявшие вспомнить "Людей-кошек" Пола Шредера: зелено-фиолетовые ночные пейзажи, движущейся камерой снятые кадры людей, бегущих сквозь густой подлесок, — безжизненные, замедленные движения, искореженный звук. Такие странные проявления своего подсознания я отнес за счет появившейся у меня незадолго до того привычки есть на ночь крекеры, подсоленные водорослями и карамельки "Моринага". Но и перестав злоупотреблять этими тяжелыми для пищеварения лакомствами, я не избавился от ужасных снов: с каждой ночью они становились все отвратительнее, но мне и в голову не приходило, что это не просто ночные кошмары, не было никаких оснований прийти к этому сверхъестественному, немыслимому предположению.

Помимо кошмаров, жизнь шла как обычно. В клубе у нас появился новичок, поразительно хорошо сложенный и очень дружелюбный тонго-гаваец по имени Тама Лейтон, которого я тут же прозвал Тэмали — это было название моего любимого мексиканского блюда. Он знал по-японски не больше десяти слов, и я в ударном порядке обучил его этикету сумо, рассказал, где что находится по соседству, и просветил насчет тонкостей, которые должен иметь в виду каждый живущий в Японии огромный иностранец — гайдзин.

Я понимал, что не смогу защитить Тэмали от всех тех шишек, что неизбежно валятся на голову новенького, но все же сказал: "Отцепись от него" борцу, имеющему высший ранг, чудаковатому одзэки, давайте назовем его Онидзато, когда однажды днем тот, от нечего делать, принялся зло подшучивать над новичком. Воображения у Онидзато было не больше, чем у бутылочной пробки, так что он измывался над Тэмали тем самым способом, которым в свое время измывался надо мной. Приказав ему влезть на дайкоку-басира— массивный полированный деревянный столб, стоящий в углу тренировочной площадки, а затем, держась там, наверху, из последних сил повторять тонким голосом: "Хототогису! хототогису! хототогису!" ("Ку-ку! ку-ку! ку-ку!")

Нелепая выходка как была, так и оставалась нелепой. Лаконичнее, чем сейчас на бумаге, я посоветовал задиристому одзэки умерить свой пыл и расслабиться, а сам повел несчастного, чуть не дрожащего Тэмали перекусить до обеда шестнадцатью мосбургерами (в каждую порцию входило только восемь, а они были маленькими).

Тама Лейтон был в самом деле чудный паренек, и я огорчился, когда после трех тренировок ему пришлось расстаться с нашим спортом. Дело было не в недостатке храбрости или решимости, а в травме колена, которую он получил, играя в футбол. Когда партнер применил прием ёритоси, суть которого, крутанув, сбросить противника наземь, поврежденный сустав не выдержал.

Неделя шла уже к концу, когда я утром с ужасом прочел в газете, что журналистка, сначала пытавшаяся меня соблазнить, а потом — испортить мою карьеру, найдена мертвой в одной из аллей Роппонги; причем труп расчленен и из него изъято несколько жизненно важных органов, в том числе сердце. Смутно вспомнив, что видел ее минувшей ночью во сне, я все-таки не ощутил ни вины, ни связи моего сна с происшедшим. Минуло несколько дней, и как-то ночью я проснулся от совсем уж омерзительного кошмара.

Мне снилось, что я гнался за стаей бездомных собак, настиг и убил их, одну за другой (не чтобы съесть, а просто ради удовольствия), а потом принялся ошиваться возле пивнушки, именуемой "Кафе для общения". Увидев, что туда вошла соблазнительная девчонка, я начал через окно наблюдать за ней. Девушка села под розовым абажуром и, попивая апельсиновый сок, листала сборник комиксов. "Окно раскрывается, как апельсин/Прелестный фрукт создан светом". Я вспомнил эту строку из Аполлинера гораздо позднее. В том, зверином, перевоплощении я способен был думать только о мясе, крови и наслаждении.

У девушки были круглые белые руки, похожие на спелый турнепс дайкон, который продают на деревенских рынках, и меня завораживала бездумность, с которой она снова и снова заводила руку за голову, подкручивая какой-нибудь выбившийся из прически локон. Пухлая, зрелая, в ямочках — она должна была стать моей. Когда девушка наконец вышла, мурлыча себе под нос "Жизнь в цвету", я прыгнул на нее сзади и потащил в глубь аллеи. Подобно диким желтоглазым кошкам на моем родном острове, быстро расправляющимся с крупными тропическими крысами, я одним ловким движением прокусил ей горло и затем…