Череп Шерлока Холмса - Нил Гейман

— Он не отвечает.

— Он не ответит.

— Он мертв?

— Он сбежал.

— Но это невозможно.

— Интересно узнать почему.

— Тут склон. С дороги — первый этаж, со стороны моря — второй. У мистера Вордуорта больные колени. Он еле ходит. Ему не выскочить в окно.

— Значит, есть дверь.

— Нет.

— Есть!

Энергичным ударом ноги Холмс высадил входную дверь — и мы вбежали в две смежные комнаты. Они — не считая шикарной мебели — были пусты. Окна были закрыты и даже зашторены.

— Он собрал вещи?

— Нет. Но куда, спаси Господи…

Холмс огляделся. Ноздри его раздувались и опадали, как у крупного хищника.

— Ватсон, помогите, — мы с Холмсом отодвинули огромную «Данаю под золотым дождем» и нашли за ней дверцу. Холмс приоткрыл ее — там оказалась узкая винтовая лестница.

И тут издалека донесся громовой раскат.

Маггат сел на хозяйскую кровать.

— Пускай его покарает Господь, — произнес он раздельно и внятно. — Считайте, что я уволился.

Холмс подошел к Маггату и влепил ему пару пощечин — тот лишь слегка повел туда-сюда головой.

— Опомнитесь, Маггат. Ваш хозяин избавился от компаньонов, а сейчас сядет в лодочку и отчалит в сторону Швейцарии, где находятся капиталы фирмы. И если случайно мы с вами услышали какое-то невнятное кишечное урчание…

На этих словах новоявленный безработный осенил себя крестом — за окном снова громыхнуло, но уже ближе, — и Маггат мягко завалился на бок.

— Что, Ватсон, настоящий обморок у этого шута?

Я взял вялое запястье, оттянул веко, заглянул в зрачок.

— Настоящий.

— Тогда бросайте его и вперед. Ублюдок на своих слабых коленях не мог уйти далеко. Через десять минут мы раскроем дело о Божьем гневе. — Он попробовал улыбнуться.

И тут вновь прогремел гром.

Винтовая лестница привела нас в погреб, где мы довольно долго пробирались между винных бочек, а потом сквозь пологий подземный ход вылезли на пляж. Моря, впрочем, не было видно — нам предстояло перевалить через невысокий склон. Мы кинулись туда, по щиколотку утопая в песке. Я оглянулся — вилла маячила ярдах в двустах, выход же из погреба совершенно исчез в высокой траве. Я нагнал Холмса.

— Хорошо, — проскрипел он сквозь зубы.

— Что?

— Что нам так трудно идти. Представьте теперь, насколько трудно мерзавцу Вордуорту. Мы отыгрываем у него добрую секунду на каждом десятке ярдов.

Прогремел гром — впрочем, здесь, в акустике открытого пространства, относительно негромко. Молнии я не видел. Гром закончился неким небесным шорохом, а потом наступила — нет, не тишина. Ровный гул моря, незаметный раньше.

Мы взобрались на склон.

— Вон он! — тихо воскликнул Холмс, указывая вниз.

Хромой банкир брел по песку, потом оглянулся — лица отсюда не было видно, но сама фигура выражала ужас.

— Он видит нас! — шепнул я Холмсу, но тот, наделенный от природы более острым зрением, проследил за взглядом Вордуорта. Я, в свою очередь, посмотрел куда и Холмс — и увидел посреди ясного неба крохотную фиолетовую тучу. Она неслась невысоко над землей в направлении моря.

Холмс больно стиснул мне локоть.

— Вы оказались правы, Ватсон. Установка для управления тучей — не больше, не меньше. Посмотрите, довольно юркая. Та-ак. Есть!

Не знаю, как нам с Холмсом хватило смелости подбежать к обугленному телу Вордуорта. Впрочем, тучка рассеялась, и теперь вовсю палило солнце.

— Немного неуютно, Ватсон. Сейчас мы пойдем искать технику — и у оператора возникнет искушение нас подпалить. Но как только он это сделает, миф о Божьем гневе рассеется, потому что мы с вами, дружище, все-таки не настолько прогневили Бога. За пультом исполнитель, и он не станет стрелять без инструкции. Да и тучи нет. Что ж, вы налево… Да, ошибся я в Вордуорте. Интересно, кому отойдет фирма после смерти четырех директоров? Очевидно, прямым наследникам Вордуорта. Где тот гад, который перегадил гадину? Что это там? Нет, заурядное бревно. Черт! Может быть, устройство в паре миль — и сейчас его уже сворачивают. Будь проклята связь науки с капиталом!

И тут раздался голос с небес.

И тут раздался голос с небес.

— РАБ МОЙ ШЕРЛОК! ПОШТО ТЫ ГОНИШЬ И НЕ ПРИНИМАЕШЬ МЕНЯ?

— Вот тут хитроумные бестии прокололись, — прошептал Холмс, счастливо улыбаясь. — Рупор, Ватсон. Рупор должен быть поблизости. И причешитесь — а то ваши волосы стоят дыбом.

— КАКИЕ БЕСТИИ?! КАКОЙ РУПОР?! РАСТВОРИ ГЛАЗА, СЫН МОЙ!

— Что за балаган! — пробормотал Холмс, вставая во весь рост. Он огляделся, повернувшись на носках, пожал плечами и крикнул в направлении Норфолка:

— Ты преступник и еретик! Тебе не напугать меня! Хоть даже небеса станут оранжевыми!

Мне показалось, что небо содрогнулось в космическом смешке.

Мне показалось, что небо содрогнулось в космическом смешке. А потом оно стало оранжевым, а солнце — для разнообразия — синим. А потом — в самой сердцевине — небеса раскололись, и там возник гигантский сад, его объемная зелень дико смотрелась там, где обыкновенно все плоско. Потом зелень раздвинула человеческая рука — и на нас взглянуло лицо, похожее на лицо Шерлока, но добрее и с большими усами.

— Шерлок, — мягко спросил великан с небес, — Шерлок, ты потерял кораблик?

— Отец, — прошептал мой друг — слезы лились по его лицу, — Ватсон, вы видите?

— Вижу…

— Так подыми его.

Небо вновь стало синим, а солнце — слепяще-белым. Холмс опустился на колени и пошарил в песке. Почти сразу он нашел, что искал, и посмотрел на меня ошарашенно.

— Невероятно, — сказал он, словно остальное было еще кое-как вероятно. — Ватсон!

На его ладони лежал детский кораблик из сосновой коры, с бумажным парусом и мачтой из длинной спички. На борту было выцарапано: «капуцин».

Холмс вдохнул раз, другой, словно ему не хватало воздуха, — и вновь слезы хлынули из его глаз.

Отчего-то мы прошли назад тем же путем — долго искали лаз в траве, потом одолели пологий спуск и погреб, поднялись по винтовой лестнице. Холмс нес игрушечный кораблик так бережно, как… впрочем, я ни разу не видел подобной осторожности — и сравнить ее мне не с чем.

Маггат все так же сидел на кровати, качаясь из стороны в сторону, как китайский болван.

— Как там? — спросил он без особого интереса.

Холмс ничего не ответил, баюкая кораблик.

— Нормально, — ответил я за двоих. — Вордуорта убило молнией.

Маггат кивнул.

— Может быть, кофе? — предложил он.

— Может быть, — сказал Холмс. — А еще раздобудьте нам, голубчик, прочный саквояж и пошлите человека за экипажем.

— Сейчас. А это что у вас, улика? Можно взглянуть?

— Только из моих рук.

— Симпатичная вещь. Ну, я пошел.

— Да, Маггат…

— Сэр?

— Я был груб с вами. Простите меня ради Бога.

— Конечно. Конечно.

На обратном пути Холмс мгновенно уснул — сказалось нервное напряжение. Через час экипаж тряхнуло на очередном булыжнике — и Холмс дернулся, зашарил рукой.

— Здесь, Шерлок, в саквояже.

— Да-да. Интересное дело.

— Не говорите, друг мой. Не то слово.

— Ватсон, только не сердитесь, мне сейчас пришло в голову… ведь в определенном смысле мы с вами нашли… как бы сказать… Того, Кто убивал — и он сам признался…

— Бросьте, Холмс, — ответил я словами Лестрейда. Он покорно замолчал и не проронил ни слова до самого Лондона. И лишь когда в окне замелькали родные дома, Холмс вновь заговорил.

— Дайте слово, Ватсон, что вы опишете это дело, но не будете публиковать очерк до нашей смерти. Не ранее чем через пятьдесят лет после смерти того, кто умрет вторым. Дайте слово.

— Конечно, Холмс.

— Примите надлежащие меры. Не мне вас учить.

— Конечно.

Он вышел на Бейкер-стрит, ссутулившись и держа саквояж обеими руками.

Леонид Костюков

Дело о пяти предметах

Эта история произошла через четыре года после смерти собаки Баскервилей. У нас родился малыш, и я был вынужден искать дополнительный заработок. Очень кстати Издательство Британской Энциклопедии заказало мне статью про аппендикс. К сожалению, планировка нашей квартиры не позволяла оборудовать два рабочих кабинета: один для врачебной практики, а другой для библиотечных занятий, — писать же серьезную статью среди скальпелей и стетоскопов, да еще под приглушенные крики ребенка, к несчастью, очень беспокойного, вовсе не представлялось возможным. Меня — в который уже раз — выручила наша любезнейшая миссис Хадсон, предоставив — в любое время суток и на любой срок — хорошо знакомую комнату на Бейкер-стрит.

Здесь ничего не изменилось. Холмс, по-прежнему перемежая скрипку и трубку, истреблял лондонскую преступность, но скорее машинально, нежели от души. Мне показалось, что какая-то часть этого замечательного человека умерла вместе с ужасным профессором Мориарти — так, к примеру, пуля, пробив уготованную ей грудь и пройдя навылет через лопатку, может еще лететь по инерции и даже ужалить очередного храбреца, но уже лишена смертельной силы. Впрочем, мое впечатление могло быть поверхностным.