Княгиня Ольга - Светлана Кайдаш–Лакшина

— А потом? — спросила Ольга. — Что было потом?..

— А потом Юлиана убили персидской стрелой в бою. Это было в 363 году.

Порсенна вздохнул.

— Почти 600 лет назад… Юлиан уверял в своих трактатах, что галилеяне просто похитили свое учение у евреев и не внесли почти ничего нового. Но эллины были гораздо выше в своей философии, чем евреи… Юлиан был красивый и мужественный воин, он управлял Галлией до того, как стал императором, воевал с варварами и разбил их в знаменитом сражении у Страсбурга.

Помолчав, Порсенна глянул на Ольгу:

— Он мне напоминает Святослава, Святослав ведь тоже привержен языческим богам. И я за него боюсь…

— Ты же сам говоришь, как опасны слова… — Сердце Ольги сжалось.

— Но я люблю Святослава и поэтому боюсь за него… Но впрочем, твой Святослав не мечтает осчастливить человечество, соединив обе религии — языческую и христианскую в одну, не считает себя верховным жрецом мировой религии.

— О нет! — Ольга заставила себя засмеяться. — Он вполне доволен Перуном, Хорсом, Макошью и Волосом.

— Да, княгиня, забыл тебе сказать, что любимым воспитателем у Юлиана был варвар Мардоний…

— Он был этруск, Порсенна? — засмеялась Ольга.

Старик улыбнулся:

— Говорят — славянин…

Глава 12

Тайны киевского двора

Теперь уже трудно вспомнить подробности, как именно узнала княгиня Ольга тайну, которую так долго от нее скрывали. А почему скрывали — она не знает и до сих пор.

Впрочем, теперь ей легче догадаться — ведь она же не торопится делиться и откровенничать со своей невесткой Маринкой. Напротив того, очень многое хотелось бы запечатать от нее в узкогорлый арабский кувшин, залить его воском и потопить в Почайне, там, где пристают ладьи, откуда слышится вечный шум толпы, крик стражников, холопов, разноголосая речь арабов, хазар, греков, ромеев, немцев, ляхов, булгар с Волги… Потопить там, где никто бы не нашел кувшина…

Ольга уже несколько лет была замужем за князем Игорем, но молодость давала о себе знать. И она любила бывать на берегу Почайны, когда там разгружались насады, ладьи, струги[142]… Яркость, разудалые крики. Молодые рабы, согнувшиеся почти вдвое под тяжелым грузом мешков…

И в Пскове и в Новгороде она привыкла к этому праздничному зрелищу: не только краски, гомон толпы, смех купцов, довольных, что добрались до пристани. Ведь путь долгий, опасностей на нем не счесть, и никто не знает, отправляясь в дорогу, окончится ли она благополучно. Радость переполняет всех, а ведь это и надо людям — радоваться, радоваться, радоваться… Хорошо все, что может обрадовать, и плохо то, что приносит горе…

Порсенна не перестает ей внушать, что старая религия предков, русальная, лучше учения Христа, мрачного, приближающего к смерти…

Но говорит Порсенна, осознавая бесполезность увещеваний, зная, что княгиня Ольга— христианка…

А тогда весь мир не был расколот для нее в чувстве и мыслях. Она верила, как верила княжеская семья — старая княгиня, супруга князя Олега, сам князь Олег, возлюбленный князь Игорь… и все те, кто ее окружал.

Ольгу смущало, что никто не рассказывал о князе Рюрике, имя его было окружено легендами, но не рассказами. Даже гусляры не пели о нем песен. А уж они‑то под звуки своих гуслей яровчатых о ком только ни складывали песен!

Может быть, женское, тогда почти еще девичье любопытство заставляло ее постоянно расспрашивать о Рюрике князя Игоря.

Он отговаривался, и она поняла, что князь не хочет говорить об этом, что‑то скрывая от нее. И тогда княгиня Ольга вымолвила мужу:

— Я вижу, что ты мне не доверяешь, не хочешь сказать, молчишь, когда знаешь…

Князь Игорь взглянул на нее пытливо:

— Ты ведь давно поняла, почему я молчу. Зачем же хочешь взять силой то, что тебе не отдают по просьбе?

Щеки княгини Ольги покрылись краской. Князь бывал иногда слишком резок — не потому, что сердился на нее. Иначе он не мог: его природа — суровая бронза, а не глина, из которой можно вылепить все — от горшка до божка…

Девичьему сердцу по душе была сила, воинская отвага, но иногда так хотелось уткнуться в мягкий мех, ощутить ласковую руку на волосах.

Она опустила голову молча.

Бабка всегда ей говорила: «Если не знаешь как победить — лучше спрячь глубоко в колодец горла свой язык… Иначе он приведет тебя к еще горшему поражению…».

Бабкины поучения казались слишком мудреными и ненужными в жизни. Тогда все было просто и нечего было мудрить и выдумывать сложности. Хотелось ясности, простоты, венок васильков на голову, кусок ячменной лепешки и глиняный кувшинчик с козьим молоком, запотевший от прохлады погреба.

Какие поражения? Какие победы? Где они и зачем? Не нужно ничего, кроме янтарного ожерелья на шею, привезенного отцом.

Ах, как весело было кружить в хороводе у святилища Макоши, куда ночью следовало тайно принести вытканный тобою холст из нового льна или конопли! Макошины болота… Там полагалось холсты мочить… Макошь не любила нерадивых, нерях, болтушек–неумех… У святилища Макоши следовало долго молчать, и лишь потом, на рассвете, заводили хоровод…

Но вот в княжеской жизни, когда уже бабки давно нет в живых, ее слова, советы, присказки так неожиданно возникают — где? — в памяти? в сердце?

Издалека–издалека доносится ее голос, он будто стережет. От кого?

И опять — бабка: «Ты не смотри, что близкий или родной человек. Он будто родной, а может сожрать, как волк в лесу. Поэтому смотри внимательно — если увидишь у кого волчий желтый глаз — берегись! Пусть он хоть родной–переродной, а значит, уже в лесу через пень перекувырнулся — и волком стал. А в человека вернуться не смог. Эти особо опасны…».

Князь Игорь повернулся к ней и будто услышал, что делалось у нее в душе. Он подошел, взял ее косы в руку и поднял голову. Она улыбнулась сквозь слезы, и он поцеловал ее в глаза — сначала в один глаз, потом в другой.

«А душа‑то у него нежная!» — с радостью разлилось внутри.

И все уже было забыто, все казалось радужным.

Но князь Игорь, играя ее длинными косами, связывая и развязывая их, сказал ей:

— Ты, конечно, права и умница, что спрашиваешь о князе Рюрике. Князь Олег, — Ольга отметила этот почти торжественный тон, — знает об этом и разрешил мне сказать тебе…

Княгиня широко открыла глаза: ей казалось, что ее любопытство пустое и праздное. А тут все так важно… Она удивилась, что ее вопросы князь Игорь мог сообщить как нечто существенное в жизни семьи и дома князю Олегу, которому никогда не докучали понапрасну…

— Князь Олег ценит не только твою красоту… — Князь Игорь остановился и улыбнулся ей своей редкой улыбкой. Она появлялась на его лице совсем нечасто, и тогда он становился только молодым и веселым, влюбленным, будто забывая о своем высоком жизненном предназначении: ведь именно он, князь Игорь, был наследником князя Олега, правителя русов…

Он вытянул косы Ольги во всю длину, поцеловал их кончики, завязанные жемчужной понизью, и заглянул ей в лицо. От огорчения не осталось и следа. Солнечный свет в горнице будто пел, она слышала перебор гуслей—нежный и мелодичный, а это звучала в ее душе радость…

Радость, радость, отпущенная людям богами взамен бессмертия. Да, люди смертны, всех ждет погребальный костер, но прежде него — непочатый край радости. Сначала всех сжигали, потом стали отправлять к подземному владыке Яме, который со временем стал всего лишь ямой, углублением в земле….

Погребальные костры, ямы, но до них удел человеческий — радоваться, ликовать, любить, водить хороводы в честь богов.

Княгиня Ольга и князь Игорь были молоды, и радость переполняла их. Они ощущали радость жизни как ликование мира вокруг себя, и их любовь друг к другу была залогом верности его устройства. Если есть такая любовь, значит, все верно…

Эта радость была тем удивительнее для Ольги, что она хорошо помнила свое несчастливое детство и тоску. Но после приезда в Киев все это осталось далеко, как будто летом вспоминаешь Световидские морозы, праздник в честь бога Коляды, снега, лед на реке, проруби, куда окунались колядовавшие и жрецы Коляды — колдуны.

Да, все это было, было, было, но осталось далеко позади. Теперь же цветут липы, луга полны цветов и жрецы бога Белеса — волхвы — принимают пожертвование Велесу — Волосу — медом…

На сухие травы льют мед и масло и поджигают их на каменном жертвеннике, который в Киеве зовут алатырем.

И только когда княгиня Ольга стала христианкой, она подумала, что, видимо, алатырь и алтарь в храме — одно…

Алатырь — алтарь — камень, видный с неба на земле. А если боги увидели камень, то и людей вокруг него, поняли, что люди эти пришли не землю пахать, не пожар тушить, они молятся, молят богов, чтобы им были посланы хорошие урожаи, благополучные дети, чтобы их молитвы вымолили милость богов — не болезни, не пожары, не войны…