Древняя Спарта и ее герои - Лариса Гаврииловна Печатнова

Plut. Arist. 23, 1)[179]. В результате «к Кимону с Аристидом примкнула большая часть союзников, не будучи в состоянии долее переносить тяжелый нрав и высокомерие Павсания. А те, склоняя их на свою сторону, в то же время посылали сказать эфорам, чтобы они отозвали Павсания, по вине которого подвергается бесчестию Спарта и сеется смута во всей Греции» (Plut. Cim. 6 / Пер. В. В. Петуховой).

В дошедшей до нас традиции верно расставлены акценты: спартанские власти действительно были встревожены и напуганы слишком активной деятельностью своих царственных полководцев за границей. Несмотря на то что эти люди выполняли приказы, исходящие из Спарты, и, как правило, строго следовали инструкциям, тем не менее тревожил сам факт их нахождения за границей во главе большого войска. Спартанские власти болезненно реагировали на любые сигналы извне о неподобающем с их точки зрения поведении своих военачальников. И чем успешнее действовали спартанские полководцы за рубежом, тем более подозрительно к ним относились дома. Павсаний казался слишком независимой фигурой. И правящая элита, воспользовавшись жалобами союзников как удобным предлогом, в 477 г. сместила его с должности наварха. Но это, собственно говоря, не было наказанием, а только обычной сменой командующего.

Суд над Павсанием и отказ Спарты от руководства Эллинским союзом

Суд над Павсанием был явной уступкой союзникам. Тем, конечно, не нравился такой персонаж, как Павсаний. Но дело было не только в личных качествах спартанского адмирала. Их не устроил и сменивший его наварх Доркис, который прибыл в Византий тогда, когда Делосский морской союз под руководством Афин уже стал свершившимся фактом. Просто Павсаний своим вызывающим поведением дал союзникам удобный повод отказаться от уже тяготившего их военного руководства Спарты. И Геродот (VIII, 3, 2), и Эфор (Диодор) (XI, 44, 5–6) отмечали, что одиозный в глазах союзников стиль руководства Павсания облегчил афинянам их задачу, а спартанцев сделал более уступчивыми. В сложной политической игре между Афинами и Спартой поведение регента, включая его гипотетическое предательство, было только одной, правда, очень важной, деталью.

В результате разразившегося скандала Павсаний был смещен с должности наварха, отозван в Спарту и судим по обвинению в мидизме, то есть, по сути дела, в государственной измене (начало 477 г.). Судили царей и членов царских семей те же люди, которые управляли государством: геронты, эфоры и цари (Paus., III, 5, 2). Поскольку ни писаных законов, ни прецедентного права в Спарте не было, то у судебной коллегии оставалось широкое поле для решений, диктуемых как конкретной политической ситуацией, так и расстановкой сил внутри правящей корпорации.

Согласно Фукидиду, регент был полностью оправдан (I, 128, 3). Корнелий Непот в биографии Павсания подтверждает, что того «освободили от обвинения, грозящего ему смертью», но добавляет при этом, что его присудили к денежному штрафу (2, 6). Удовлетворение частных исков командиров союзных отрядов было, конечно, реверансом в сторону союзников. В целом благоприятный для Павсания исход суда свидетельствует, что он обладал еще авторитетом у полисного руководства. В 477 г. геронты и эфоры, составляющие судебную коллегию, были к нему настроены вполне благосклонно и не имели цели непременно его осудить.

Фукидид дважды в своей «Истории» упоминает о суде над Павсанием. Первый раз достаточно подробно (I, 95), а второй — лаконично, буквально в двух словах: «…спартиаты привлекли его к суду, но оправдали» (I, 128, 3). В конце рассказа о суде над Павсанием Фукидид добавляет предложение, которое производит впечатление комментария к предыдущей фразе: «Обвиняли же его в основном в приверженности к персам, и это обвинение казалось весьма достоверным» (I, 95, 5). Приверженность к персам, или мидизм, и есть основной пункт «главных обвинений».

Павсания, конечно, по большому счету судили за внешние проявления мидизма[180], что так раздражало и самих спартанцев, и их союзников и было абсолютно неуместно во время войны с Персией. Э. В. Рунг обратил внимание на то, что эпизод с Павсанием в изложении Фукидида стал первым в греческой практике официально сформулированным обвинением в мидизме, подкрепленным соответствующими доказательствами[181]. Что касается существа дела — приватных контактов Павсания с персидской стороной, — то, вероятно, эта тема или вовсе не поднималась, или преподносилась Павсанием как чрезвычайно перспективная для Спарты[182]. Как нам представляется, переписка Павсания с Великим царем не была тайной для спартанского правительства или по крайней мере для некоторых его членов, причастных к этой стороне деятельности наварха. Но подобный сюжет, по крайней мере на тот момент, не мог стать предметом даже закрытого судебного разбирательства.

В суде Павсаний сумел доказать, что его действия не были направлены против Спарты. Что касается его демонстративного мидизма, то судьи закрыли на это глаза и оправдали Павсания. Такое мягкое отношение к нему объясняется, видимо, тем, что в это время (вероятно, в начале или середине 477 г.) решение о резком изменении внешнеполитического курса еще не было принято, и старания Павсания установить дружеские контакты с персидской стороной скорее всего не стали еще предметом осуждения.

Непосредственно с судом над Павсанием связано еще одно важное событие, которое, вероятно, имело место приблизительно в то же самое время. Как утверждает Фукидид, Спарта без всяких возражений и даже с радостью признала законным решение союзников передать Афинам командование объединенными силами Эллинского союза (I, 95, 6). Но афинский историк ничего не говорит о том, кто конкретно ответствен в Спарте за такой исход дела. Ситуацию разъясняет Диодор, который дает свой альтернативный вариант дискуссии, развернувшейся в Спарте. Она, по-видимому, имела место в 477 г., одновременно с судом над Павсанием и отправкой Доркиса ему на смену[183]. Анализ источников приводит нас к выводу, что в спартанском обществе не было полного согласия по поводу внешнеполитического курса, и отнюдь не все спартанцы были в восторге от подобной уступки. По словам Диодора, большинство спартанских граждан, особенно молодежь, выступали «за восстановление гегемонии, считая, что, если это сделают, получат много денег, и вообще Спарта станет великой и более могущественной…» (XI, 50, 2–3). Но решающим, как обычно, стало мнение старшего поколения, чьи представители сидели в герусии, и Спарта безо всякой борьбы отказалась от своих претензий на гегемонию (Diod. XI, 50,7).

Диодор в своем рассказе называет по имени геронта, чья речь убедила народное собрание умерить «имперские» амбиции и отказаться от опасной для Спарты конфронтации с Афинами. Это Гетоймарид[184]. У Фукидида этих подробностей нет. Вполне вероятно, что Фукидид убрал детали, казавшиеся ему несущественными, а Эфор (Диодор), наоборот, их привел: аргументы, которыми оперирует Гетоймарид у Диодора, весьма похожи на аргументы, приведенные Фукидидом