Древняя Спарта и ее герои - Лариса Гаврииловна Печатнова

(I, 95, 7). Свидетельство Диодора о разногласиях в герусии и апелле по поводу спартанской гегемонии кажется нам вполне надежным.

У Диодора Гетоймарид — аристократ, который подобно спартанским царям ведет свое происхождение от Геракла. Он пользуется «большим авторитетом у граждан благодаря своей доблести» (XI, 50, 6). Это — типичная характеристика знатного спартанца. И роль герусии в данном контексте тоже вполне типична. Совет старейшин в Спарте обладал правом на предварительную дискуссию и на формулирование предложений перед вынесением их для голосования в апеллу. Именно благодаря этому герусия сумела выработать, а затем провести через народное собрание решение о резком изменении внешнеполитического курса, который выразился в отказе от слишком активной внешней политики и в свертывании морской программы. Дебаты в герусии и апелле свидетельствуют об атмосфере напряженности внутри гражданского коллектива Спарты из-за принципиальных разногласий по самому главному на тот момент вопросу: кто будет стоять во главе союзного флота — спартанец или афинянин. Свидетельство Диодора не оставляет сомнений, что герусия сыграла определяющую роль в этих спорах, настояв на сокращении или даже на полном отказе от внешнеполитической активности.

Такая нехарактерная для Спарты уступчивость, нелепая и немотивированная, с точки зрения Диодора (XI, 50, 1), конечно, требует разъяснений. Ведь в это время Спарта еще сохраняла реноме самого сильного в военном отношении государства. Недаром в битве при Платеях Мардоний поставил против спартанцев персов — наиболее сильную часть своего многонационального войска (Her. IX, 31). Так что не военная слабость была причиной столь удивительного отказа Спарты от руководства союзной армией. Фукидид объясняет этот акт миролюбия страхом спартанских властей, что «посланные за рубеж полководцы могут быть подкуплены» (I, 95, 7). Эту же причину отказа Спарты от гегемонии приводит и Плутарх: «И тут Спарта на деле доказала свое замечательное здравомыслие. Когда лакедемоняне поняли, что слишком большая власть портит их военачальников, они добровольно отказались от главенства и перестали посылать на войну командующих, предпочтя господству над всей Грецией мудрую воздержанность граждан и верность их отеческим обычаям» (Arist. 23 / Пер. С. П. Маркиша).

С. Я. Лурье с одобрением отзывался о господствующей в Спарте партии, которая предпочитала держать наготове все силы для подавления любых выступлений илотов и потому «относилась неодобрительно ко всякого рода внешним авантюрам». Павсаний в его схеме, соответственно, возглавлял другую, оппозиционную партию, стремящуюся к внешней экспансии[185]. Сторонники свертывания внешних инициатив, по мнению С. Я. Лурье, «прекрасно понимали, что ведение широкой международной политики потребует пребывания в Ионии большого числа лакедемонян, и притом не только периеков, но и спартиатов. Это не могло не повести прежде всего к тому, что эти люди усвоят новый, чуждый Спарте, образ жизни, новые потребности и демократический образ мысли, и, таким образом, окоченелое полицейское устройство Спарты окажется в опасности»[186].

По большому счету, С. Я. Лурье прав. Но мы бы не стали говорить о каких-либо определенных партиях со своими четко формулируемыми программами и задачами в Спарте периода ранней классики. Борьба происходила скорее внутри незначительной по своей численности спартанской элиты, чье консервативное большинство, возглавляемое герусией, хотело вернуться к политике изоляционизма, отказавшись от внешнеполитических авантюр. Для Спарты это была привычная установка, обусловленная постоянно присутствующим внутренним напряжением из-за наличия в стране огромной массы илотов. Менталитет спартанцев формировался под сильнейшим влиянием угрозы, которая находилась не вне, а внутри государства. Поэтому, как только миновала персидская опасность, сторонники активного внешнеполитического курса оказались в меньшинстве. Победа Гетоймарида означала поражение «ястребов» во главе с Павсанием и значительное ослабление позиций самого героя Платей.

Второе пребывание Павсания в Византии и бегство в Колоны

К сожалению, Фукидид не сообщает никаких подробностей о втором пребывании Павсания в Византии. Известно только, что он снова туда отправился вскоре после оправдания, то есть, вероятно, уже в конце 477 г. Эфоры, видимо, не препятствовали, а возможно, даже и способствовали его отъезду за границу. И это вполне понятно. Властям было выгодно избавиться от присутствия в Спарте амбициозного политика, к тому же имеющего здесь немало сторонников и друзей. Что касается Павсания, то ему также хотелось покинуть Спарту, где он чувствовал себя униженным и связанным по рукам и ногам, пребывая под неусыпным контролем гражданских властей. Он поступил так же, как незадолго до него царь Демарат. Последний, лишившись трона в 491 г. и не выдержав позорного для него прозябания в качестве частного лица, покинул Спарту и оправился в Персию, где на многие годы стал гостем и военным советником персидского царя.

В Византии Павсаний рассчитывал по-прежнему оставаться на первых ролях: здесь он пользовался большим влиянием благодаря поддержке местного населения. Вдали от Спарты герой Платей мог хотя бы попытаться восстановить свою прежнюю славу и реабилитировать себя в глазах собственных сограждан. Сам Павсаний объявил целью своего возвращения ведение эллинской войны (Thuc. I, 128, 3).

Фукидид настаивает, что Павсаний был послан в Византий не государством, а отправился туда по собственному почину, снарядив — вероятно, за собственный счет — триеру. Очень может быть, что афинский историк, по крайней мере формально, прав: Павсаний действительно не получил никакого официального приказа, и экспедиция в Византий была его личной инициативой. Но возникает вопрос, зачем Павсаний вообще отправился в Византий, не имея ни полномочий, ни средств «для того, чтобы сражаться за дело эллинов», как он сам заявил (I, 128, 3).

Мы полагаем, что Фукидид, говоря о частном характере поездки Павсания в Византий, привел официальную версию, на которой, особенно после гибели Агиада, настаивали спартанские власти. Конечно, если бы Павсанию удалось удержать Византий и сохранить этот город в ареале спартанского влияния, его действия постфактум были бы не только одобрены спартанскими властями, но и объявлены совершенными по их непосредственному указанию. К сожалению, нам приходится только гадать, насколько самостоятельным было решение Павсания покинуть Спарту и отправиться в Византий. Но коль скоро Павсания спокойно выпустили из страны, есть вероятность, что он все же получил хотя бы устные директивы от правительства. Приведем несколько, правда косвенных, тому подтверждений.

Во-первых, спартанским гражданам запрещалось путешествовать за границу частным образом (Xen. Lac. pol. 14,4; Plut. Lyc. 27, 3–4), и вряд ли Павсаний стал исключением из этого правила. Напомним, что Демарат, задумав бежать в Персию, добился разрешения покинуть Спарту только обманным путем: он заявил, что якобы собирается посетить Дельфы (Her. VI, 70). Точно так же Лисандр с трудом получил от эфоров разрешение на выезд, сказав, что ему нужно отправиться к храму Аммона (Plut. Lys. 20, 6; 21, 1).

Во-вторых, Павсаний приплыл в Византий на военном корабле, который сам же и