Бесконечный миг - Каттнер Генри

— Я знаю, тебе понравится твоя работа, — сказала она. — Возможно, ты захочешь остаться с нами, если только уже не принял это решение.

В ее глазах появился странный блеск. Она искренне желала, чтобы он остался, понял Вудли. Он так и сделает, пока его план не осуществиться. Если бы только он мог узнать что-нибудь о лучевом проекторе! Но он пока опасался задавать прямые вопросы, которые могли бы вызвать подозрения, подобно неквалифицированному рабочему, который мог разбираться в инженерных решениях. Он должен выиграть время, попытаться привлечь как можно больше людей на свою сторону и ждать.

Так вяло проходили дни. Теперь Вудли полностью погрузился в работу над сновидениями. Он мог рассчитывать на то, что под его влиянием Шарн привлечет новых единомышленников, найдет тех, кто не удовлетворен условиями жизни в Центре. Но прежде всего он должен был посеять семена сомнения в умах. Вудли осознал, что все было в его руках. У него были определенные воспоминания о днях, предшествовавших 1942 году. Кроме того, его эмоции были первобытными и сильными, более острыми, чем у гедонистов. Пресытившись удовольствиями, их ощущения были притуплены. И все же Вудли знал, что они не полностью безнадежны. Оставалась крохотная надежда, что они пойдут за ним.

Он исходил из того, что все гедонистические сны связаны с вымышленным героем. Люди были довольны отдыхом и позволяли волнам ощущений захлестывать их. Они редко проявляли активность. Все сны были повторяющимся мотивом.

Вудли обратился к своим фантазиям сна. Сначала он был настороже, сосредоточившись на видениях, в которых главный герой постепенно становился все более и более активным. Эти «симфонии мечты Вудли» стали чрезвычайно популярны. Люди стекались во дворец, чтобы прочувствовать их. В них была новизна, свежесть и некая жизненная изюминка, которая завораживала умы гедонистов.

Он обратился к легендам, которые помнил: Пол Баньян и его красный бык с северо-запада, Сага о Джоне Генри — все сны происходили под контролем Вудли. Постепенно в сновидения стал проникать элементы личного видения реальности. Конфликт интересов заканчивался безоговорочным триумфом, без оттенков трагического, который гедонисты неизбежно добавляли в свои собственные творения.

По своим смутным воспоминаниям сто тридцатилетней давности Вудли рассказывал и другие истории. С Авраамом Линкольном гедонисты опосредованно рубили бревна в лесу, боролись с непреодолимыми трудностями, одерживали победы над Дугласом. Вместе с Буном и Крокеттом они сражались с индейцами и удерживали атаки туземцев под Аламо. Сага об Америке была рассказана через воссозданные видения Вудли и управляемые им эмоции, даже для тех, для кого прежняя Америка оставалась неизвестной.

Бунтарский костер, сложенный из дров воспоминаний, не вызывал в нем трепета, это было лекарством, способным вылечить болезнь удовольствия. Созданные Вудли сны о маленьких победах и больших поражениях прошлого человечества неизбежно продвигали их к мысли, что они могут достичь чего-то большего, чем нынешнее безоблачное существование.

Часто Вудли казалось, что он избрал неверный путь, и его идеи обречены на провал. Он знал, что прошлого не вернуть, но он понимал, что ему нужны мощные лекарства для борьбы с вирусом гедонизма.

Любопытно, что Вудли все больше и больше переставал понимать яростную ненависть Рогура к своим соплеменникам. В идеальном существовании жестокость полностью отсутствовала. Конечно, они будут вынуждены защищаться, но какими-то другими методами. С их гедонистической точки зрения, они будут всячески стремиться сохранить свою изолированную безопасность. И в самом деле, в жизни Центра было очень много прекрасного и удивительного.

В садах на крышах, под усыпанном драгоценными камнями ночным небом проходили волшебные ночи, когда цвет, звук и запах сливались в осязаемую сущность чистой гармонии. Мягкие, добрые горожане, так часто действовавшие импульсивно, никогда умышленно не причинявшие вреда, олицетворяли древние представления о рае.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В Центре не было жестокости. Наверное, они не смогли бы спасти остальную часть человечества, но и не смогли бы уничтожить его. Одинокие, отчужденные, безобидно преследующие удовольствия, они весело шли по длинной дороге к своему логическому концу. Они растворятся во времени, не оставив после себя ничего, кроме безмолвной, ничем не омраченной красоты волшебного города. Ничто бы не могло запятнать память об этих людях. Гедонисты ничего не просили, ничего не давали, они жили только ради удовольствия и были счастливы.

Вудли почувствовал к ним жалость. Они никого не благодарили за их рождение, но создавший их Рогур жаждал и замышлял их полное уничтожение. И Вудли тоже, но в другом смысле. Если ему удастся совершить задуманное, солнечные смеющиеся лица будут омрачены. Придут заботы, а вместе с ними и огорчения. Будет ли это стоить таких затрат? Да! Компенсация будет заключаться в том, чтобы вновь почувствовать себя людьми.

И все же Вудли не раз чувствовал определенную неуверенность. Если бы человечество не было обречено на бессмысленную дикость, он, возможно, счел бы за лучшее предоставить гедонистам их собственную эгоистичную счастливую жизнь. Но воспоминание об опустошенном, совершенно одичавшем лице Джанет всегда заставляло его понимать, что его миссия должна быть выполнена любой ценой.

Однажды ночью он рассказывал Шарн о новой симфонии сновидений, которую он создал.

— Мне она очень нравится, Шарн. Я хочу, чтобы ты это увидела.

— Я не хочу видеть новое творение, — с печалью произнесла она, отворачивая лицо, так что он видел только ее гладкие платиновые волосы.

— Почему, позволь тебя спросить?

— С какого-то времени мне перестало это нравиться. Правда, я видела кое-что из старых. Девушка Джанет была во всех них.

Вудли нахмурился.

— Да нет же. Ты ошибаешься.

— Она была там не визуально. Ее незримое присутствие проходило во всех снах красной нитью. Нетрудно было догадаться, что мотивом была она. Она была там эмоционально, через случайные ощущения во сне, чувства одиночества и тоски.

Шарн повернулась и посмотрела на Вудли своими серьезными голубыми глазами.

— Я знаю, что ты никогда не сможешь забыть ее.

ОСТАЛЬНЫЕ СЛОВА Шарн он уже не слышал. Все это было правдой, но до сих пор Вудли этого не понимал. И если эти подсознательные желания незаметно проскользнули сквозь его ментальный фильтр, то, возможно, проскользнули и другие, более опасные мысли.

— Твои сны имели и другие последствия, — добавила она. — Ты создал настоящий культ, хотя твои зомбированные последователи и не знают, что ты возглавляешь его. Подпольная ячейка тайно выступает за восстановление разума для остального мира, уставшего от безмятежной жизни здесь, в Центре. Твои сны повлияли на них, Вудли, дали им проблески чего-то, о существовании, которого раньше они могли только догадываться. Они устали от спокойной размеренной жизни. Они хотят осуществить те мечты, которые ты им показал.

Вудли прищурился.

— Ну и что?

В голосе Шарн послышалось неприкрытое недовольство.

— Послушай меня, Вудли, либо ты глупец, либо прикидываешься им. Я думала, что у нас появился лидер в твоем лице. Ты открыл нам глаза на окружающий нас мир, до тебя нас все утраивало.

Вудли не осмелился ответить. Если он сейчас возьмет на себя определенные обязательства, это все испортит. Новая организация будет обнаружена. Немного позже, когда придет время, он открыто заявит о своем лидерстве в этом «подпольном движении». Тем временем, он был уверен, что число последователей будет постоянно расти, в то время как он будет ненавязчиво продвигать свои идеи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И все же ему было больно смотреть на обиженное, сердитое лицо Шарн, особенно с тех пор, как он понял, что все ее слова были правдой. До его появления в Центре царила идиллия.

Ночью он встретился с Рогуром. Ученый, по своему обыкновению выглядел озлобленным, и сидел в своей крошечной квартире, затерянной в лабиринтах города. Казалось, он выглядел еще моложе, но голос зрелого мужчины выдавал его.