Шпионские игры царя Бориса - Ирена Асе

— Государь, царь и великий князь всея Руси не предоставлял нам кредит. Он подарил нам деньги из своей казны. Я получил от него 300 рублей и благодаря тому могу в Риге заключать немалые сделки.

Любители попить пиво почтительно притихли. Подарок в 300 полновесных серебряных монет вызывал у рижских торговцев большое уважение. Ведь государь всея Руси, как выяснилось, запросто дарил немецким купцам по пуду с лишком денег. А часть посетителей пивной такого богатства не зарабатывали и за год.

Тимофей Выходец специально подождал, пока московский пропагандист закончит свою речь:

— Нам, московским немцам, под властью русского царя живется хорошо.

И не в чем было упрекнуть Андреаса Витта, ни в чем он не соврал. Только не сказал он, что царь Борис специально подарил московским немцам деньги, чтобы те славили его имя в Риге и Нарве — городах, которые он хотел в скором будущем видеть своими. Впрочем, об этой своей цели Борис Годунов ведь и не говорил немецким торговцам, когда щедро одаривал их серебром, так что Андреас вполне мог быть искренен в своих похвалах.

Когда иноземец изложил все аргументы, сколь хорош русский царь и как замечательно живется немцам под его властью, Тимофей Выходец подошел к купцу Витту, вежливо поклонился и почтительно сообщил:

— Я — Карл, приказчик из Вендена.

Внешне все выглядело так: приказчик постеснялся перебить купца и ждал, пока тот закончит длинную речь. Андреас Витт властно велел:

— Идем смотреть товар. Следуй за мной.

Из корчмы вышли молча: о чем говорить богатому купцу с каким-то чужим приказчиком, кроме торговых дел? Витт шагал в сторону нескольких нежилых домов, где богатейшие рижские купцы держали склады. Он даже не смотрел, идет за ним приказчик или нет. Узкая улочка была пустынна: почти все рижане в светлое время дня работали, а не шатались по переулкам.

Лишь когда они оказались одни на пустой улочке возле нежилых складов, Выходец нагнал Витта и тихо по-русски сообщил одной фразой:

— Вот письмо от Его Царского Величества для патриция Генриха Флягеля.

После чего передал ему маленький, запечатанный сургучом конверт. Немец взял его, положил в карман и лаконично произнес:

Сегодня же эта бумага будет передана Генриху Флягелю.

Собеседники, не сговариваясь, зашагали в разные стороны…

Тем временем, хозяйка постоялого двора Мария подходила к дому Генриха Флягеля. Рижский патриций как раз сидел в конторе на первом этаже своего дома и давал указания приказчику:

— В этом году мы закупили у купцов из Белой Руси недостаточно пеньки. Тебе надо отправиться в польские Инфлянты и произвести там закупки.

Мария осторожно постучалась в дверь дома и попросила старого Мартина, слугу Генриха Флягеля, доложить о ней. Мартин окинул женщину каким-то странным взглядом. Фрау Мария не поняла смысла этого разглядывания. А слуга просто бестактно любовался ею. Немолодая уже женщина просто не замечала, как мгновенно похорошела с приездом Тимофея. В наши дни о такой даме сказали бы — смотрится очень сексапильно. И слуга стал гадать, что за красотка пришла к женатому мужчине — его господину? Еще больше он удивился, когда рижский патриций, сразу же прервал разговор с приказчиком:

— Сиди и жди, хоть до темноты!

Молодой приказчик не обиделся: за те деньги, что платил ему Флягель, он согласен был сидеть в конторке и ждать хоть целыми днями.

Купец торопливо велел слуге:

— Мартин, я приму даму в гостиной, быстро неси туда французское вино и конфеты, испанские апельсины, итальянский виноград. После того, как накроешь стол, иди вон из комнаты и не смей туда больше входить! Стой неподалеку от дверей, никого не пускай, а станешь подслушивать, выпорю так, что неделю сможешь только стоять!

Выслушав эту темпераментную тираду, слуга уверился в своих подозрениях: «И чего это господам неймется? У самого несколько детей, красивая жена из почтенного рижского рода. Так нет же, надо завести интрижку с этой трактирщицей из предместья. А вдовушка-то! Как похорошела от ласк Флягеля. Хозяин-то, оказывается, настоящий мужчина». О том, что интриги могут быть не только любовными, пожилой латыш, естественно, не догадывался. Ведь город Рига столько лет жил спокойной, размеренной мирной жизнью.

В гостиной Мария улыбнулась Генриху Флягелю:

— У меня для вас есть известия.

— Какие же? — Генрих Флягель сам налил трактирщице красного анжуйского вина в бокал.

Маша без жеманства выпила дорогого вина, закусила конфетами — экзотическим для Ливонии лакомством из Франции. После чего невозмутимо сказала:

— Скоро вам предстоит дальняя дорога.

Генрих Флягель чуть не поперхнулся, какая-то трактирщица из предместья разговаривала с рижским патрицием почти как с подчиненным. А Маша, сама не ожидавшая от себя такого, продолжала интриговать хозяина дома. Тихим голосом женщина произнесла:

— Мне стало известно о том, что вскоре произойдет. И мое решение было таково: чем раньше вы обо всем узнаете, тем лучше. Так вот. Скоро к вам придет московский немец Андреас Витт и принесет письмо от русского царя. После этого вам придется поехать на Русь.

Патриция Генриха Флягеля обуревали противоречивые чувства. Не скроем, рижский немец боялся, так как понимал, во что ввязался. Но он испытывал не только страх и волнение, но и какое-то возбуждение. Атмосфера таинственности, легкомыслие Марии, заставила его по-иному взглянуть на гостью. Он увидел, что Мария загадочна, обаятельна и, как уже говорилось, весьма сексапильна. Отнюдь не юный уже, всегда хранивший верность супруге Генрих Флягель вдруг поймал себя на грешных мыслях. Он представил Марию целующей его, отдающейся ему. «Она нужна мне для того, чтобы узнать о заговоре побольше», — оправдывал сам перед собой собственное вожделение купец. Он даже не задумывался о том, а надо ли ему знать больше, — так привлекательна и романтична была в этот момент Мария.

Женщина сидела неподвижно, она не знала, что творится в душе Флягеля, но его красноречивый взгляд подсказывал, что он испытывает к ней интерес. Однако, фрау Мария не собиралась вступать в любовную связь с одним из самых влиятельных людей города, ей был мил только ее Тимотеус. Мария ведь не призналась ему, что, быть может, и не взыграл бы в ней русский патриотизм, не влюбись она в Тимофея по уши.

Генрих Флягель подумал: «Посмотрим, что получится». Он осторожно взял Марию за руку, поднес ее пальцы к своему рту. Дама, однако, восприняла то, что рижский патриций поцеловал ей руку, словно дворянке, как сигнал к окончанию аудиенции. Встала: стройная, гордая, холодная, как лед, молча, даже не попрощавшись, направилась к двери. Хозяин дома бросился вслед за ней, зачастил: