Журнал «Вокруг Света» №08 за 1975 год - Вокруг Света

— Мои друзья, — с гордостью представил Заур-бек. — Мне как жениху по обычаю не положено находиться на свадьбе, и я буду в том доме, — он указал на пологий холм за рекой, где под купой деревьев виднелся двухэтажный дом, выложенный из плит горного камня. Фасад его напоминал сторожевую башню, какие еще часто встречаются в Кобанском ущелье, и оттого он казался старинным и загадочным.

— На ночлег и отдых будете приходить туда, — продолжал Заур-бек. — И прошу вас — берегите силы, кобанцы по сей день празднуют свадьбу три дня. Великий тамада — Инал Джелиев, старейшина Кобанского ущелья, своим тостом уговорит выпить даже монаха великотрезвенника...

— Не беспокойся, — сказал я. — Мне знакомо, как держаться за осетинским столом. За тебя, за невесту, за счастье — и точка. Обещаю.

— Обещаем, — поддержал Мавродий.

Заур-бек улыбнулся.

— А теперь простите, мне надо уходить. Сано вас представит всем. Он будет с вами. Мой друг — ваш друг.

— Эти гости будут окружены почетом, — сказал Сано, подняв над головой руку в знак уважения к нам.

Сано оказался не таким церемонным, как подумалось при знакомстве. Напротив, он был веселого нрава и очень общительный. Мы скоро узнали, что они с Заур-беком дружат с детства, выросли здесь, в Кобанском ущелье, вместе служили в летных частях, вместе поступили в медицинский институт.

— Все вместе, — продолжал по пути к дому Сано. — Но вот со свадьбой Заур-бек меня обскакал.

— Что же ты? — спросил Мавродий. — Невесты еще нет?

— Есть, — вздохнул Сано. — Вместе учимся...

— А в чем же дело?

— Не могу жениться раньше старшего брата.

— При чем здесь он?

— Он не возражает. А вот отец против. Он обычая крепко держится, ему ведь за восемьдесят. Не могу же я обидеть старика... Сыграли бы, конечно, с Зауриком вместе свадьбу, сейчас самое время — осень. Урожай убрали, время погулять у людей есть, да и фрукты можно на стол поставить — без них что за стол?

— Точно, — сказал Мавродий. — Без них нет стола.

— И еще ребенок тогда родится летом, вместе с солнцем. Солнечный ребенок...

— Ох, хорошо сказал, — тут же заговорил в Мавродии поэт.— Солнечный ребенок... Очень хорошо сказал...

Луна уже налилась в полную силу, когда мы были приняты в доме Заур-бека.

— Слушай, — не сдержал любопытства Мавродии. — Почему все-таки нет на свадьбе жениха, что он, провинился в чем-то?

— Воспитание выдержки, — ответил я. — Чего стоит муж без выдержки?

— Ну а почему раньше невеста стояла в углу по три дня с опущенной фатой? За что, за будущие грехи?

— Воспитывали выносливость,— серьезнее отвечал я. — Наши предки, аланы, частенько ходили в походы на полгода, а то и больше. Женщина вела все хозяйство и нередко мужскую работу делала. Как тут без выносливости, особенно если семья из пяти или десяти ртов? Вот и проверялась на выносливость невеста... И потом, кто тебе сказал, что она стояла все три дня? Она сидела с подружками. И вставала с кресла — в знак уважения — только тогда, когда в брачную комнату входил кто-нибудь из родственников жениха...

Было уже за полночь, когда мы услышали ружейную пальбу, доносившуюся из глубины ущелья.

— Что это? — спросил Мавродий.

— Невесту везут, — сказал я.— Сейчас начнется самое интересное.

Во всем доме наступил праздничный переполох. Сразу же засуетились женщины, вынося на столы пироги и куски вареного мяса. Пивовары с закатанными рукавами оттаскивали огромный котел в подвал, чтобы остудить. Виночерпий — седоусый мужчина с румяными щеками, только что угощавший нас молодым домашним вином, — поправил на голове белую войлочную шляпу с загнутым на затылке полем, приободрился.

Ночь будто посветлела. Ущелье, которое казалось спящим, вдруг пробудилось, всюду засияли электрические огни, неожиданно вспыхнули костры на сторожевых башнях, высветив склоны гор, деревья, замок, где скрывался жених, и маленький аул в лощинке...

Потом пальба утихла, и явственней стала слышна музыка и песня свадебного поезда. Мальчишки, только что крепко спавшие в разных уголках комнат, уже толпились в сарайчике, устроив там свой маленький пир. Сано, как и подобает младшему, приложил правую руку к сердцу, откланялся старикам и отошел на три шага от них. Потом, сдержанно улыбаясь, подошел к нам:

— От имени старейшин вы как почетные гости приглашены встречать свадебный поезд. Пойдемте, я представлю вас старикам.

Мы направились к почетной свите. Седобородый старец в каракулевой папахе — в нем я уэнал великого тамаду свадебного застолья Инала Джелиева — отделился от свиты и вышел нам навстречу. Черкеска из красного домотканого сукна плотно облегала его древнее тело, на груди весело поблескивали отделанные серебряной цепочкой газыри, кинжал он бережно придерживал рукой как драгоценную реликвию.

— Счастье скачет к нам, — торжественно начал старик. — И ничто не может его остановить. Ни обвал, ни молния, ни река, ни злой барс. Потому что счастье это несет большое добро. Оно продолжит славный и издавна уважаемый род Кануковых в Кобанском ущелье, во всей Осетии. Оно продолжит человеческий род, жизнь на земле. Что может остановить это счастье? Ничто...

Старик сделал паузу, показав рукой в сторону свиты:

— Вместе с почтеннейшими людьми Кобанского ущелья вам, дорогие гости, выпала честь встречать это счастье.

С великим тамадой мы степенно двинулись к старикам.

Когда с музыкой и песнями появился свадебный поезд — машины, украшенные лентами и цветами, — из дома жениха вышли пожилые женщины. Одна из них, будущая свекровь, вынесла деревянную чашу с медом.

Свадебный поезд остановился. Прибывших гостей, их было человек сорок, встречали друзья жениха, провожали в дом. Потом мы увидели невесту. Она шла под руку с огненно-рыжим шафером. На миг все притихли. До чего же красива была невеста в длинном белоснежном платье, перехваченном в талии серебряным ремешком! Прозрачная фата, ниспадающая с головного убора из красного бархата, скрывала тонкое нежное лицо.

— Фатима... Фатима... — послышался восхищенный шепот. — Таких красавиц раньше прямо со свадьбы выкрадывали.

— Такую бы я и сейчас украл, — поддержал чью-то шутку виночерпий. — Только бы коня доброго да бурку...

Когда свадебная свита приблизилась к порогу дома, стало совсем тихо. Переступив порог, огненно-рыжий шафер выкрикнул охрипшим от волнения голосом:

— Счастье! Счастье и изобилие идет к вам в дом! Счастье и изобилие!

Все расступились перед невестой и шафером. И снова началась пальба с музыкой, песнями и танцами. Вперед невесты и шафера выскакивали мальчишки и плясали, их сменяли парни. Не удержался и седоусый виночерпий, выплясывая лезгинку с юношеской прытью, в заключение бросив под ноги невесте широкополую шляпу — в знак того, что склоняет голову перед счастьем. И когда невеста с шафером приблизились к старикам, на танец выскочил Сано. Он отплясывал как бог, если только боги способны на такую пляску, словно выражая свои дружеские чувства к Заур-беку и его невесте. В трех шагах от стариков, как и положено, он закончил свой вихревой танец.

Свита стариков была довольна происходящим. Средних лет мужчина держал на вытянутых руках поднос с тремя дымящимися пирогами, жареной бараниной и большим кувшином вина. Великий тамада вышел вперед с наполненным витым рогом тура и стал произносить здравицу в честь прибытия невесты в дом жениха. Иногда он делал небольшие паузы, и тогда свита стариков и гости дружно восклицали: «О ме хсау! О ме хсау!..» (1 «О ме хсау» — застольное восклицание, знак одобрения произносимого тоста.)

Когда великий тамада закончил тост, подошел одетый в черкеску мальчишка, откусил от пирога и пригубил рог — так положено по обычаю. Потом навстречу невесте вышли свекровь и пожилые женщины. Одна из них бережно приподняла фату, и свекровь дрожащей от волнения рукой поднесла ко рту невесты ложку с медом, а потом того же меда отведала из рук невесты. Это означало, что жить они будут в одном доме сладко, в мире и согласии.

Костры на башнях еще не погасли, когда далеко за полночь Сано вывел нас из-за застолья почти целыми и невредимыми.

Из дома жениха снова послышались музыка, песни — теперь стройным многоголосьем затянул народную песню хор стариков.

— Вы слышите, — Сано остановил нас, обнимая за плечи.— Вы узнаете запевалу, это наш старик, наш тамада.

На дороге, которая серпантином спускалась в ущелье, нас неожиданно ослепили фары машины. И тут же мы услышали из темноты голоса:

— Хеллоу! Заур-бек!..

— Уатт! — крикнул я, сразу же узнав калифорнийца. — Сюда, Уатт...

— Комната! — тут же откликнулся калифорниец. — Уатт... Свадьба... Заур-бек...