Ричард Длинные Руки – фрейграф - Гай Орловский

Напрягая плечи, я с прямой спиной прошел к свободному столу. Только теперь на меня обратили внимание, но не все, конечно, а кто расположился за соседними столами. Крепкие парни в грубой одежде из кожи прямо на голом теле, волосы взлохмачены, почти у всех щетина, хотя бородатых не вижу, сапоги с низкими голенищами, что и понятно, по болотам не ходят…

Я опустился на лавку, хозяин направился ко мне неспешно, толстые руки блестят от пота, на ходу вытер о грязный, засаленный фартук.

– Еды и вина, – сказал я громко. – А еще с собой на неделю.

Он остановился перед моим столом, брови чуть приподнялись.

– На неделю? С радостью. Хотя здесь по дороге везде хорошие постоялые дворы.

– Спасибо за предупреждение, – сказал я, – но предстоит дорога через большую пустыню.

За столами умолкли, прислушиваясь с интересом. Хозяин сказал почтительно:

– О, это трудный путь даже для больших караванов.

– Я уже проходил его трижды, – бросил я небрежно. – В одиночку.

Хозяин кивнул и удалился, за столами одни отвернулись и продолжили хвастливую беседу, в мужской среде это более открыто и честно, чем в женской, другие же продолжали посматривать с недружелюбным интересом, в первую очередь замечая раздражающие всех мужчин мой рост и широкие плечи, что как бы автоматически их низводит до существ второго сорта.

Один такой, похожий на молодого неандертальца, крупный и мускулистый, голова сидит прямо на плечах, точнее – шея толще самой головы, с выпуклой грудью и массивными кулаками, смотрел зло и с вызовом, но я, пару раз встретившись с ним взглядом, проигнорировал приглашение к ссоре, а, приняв из рук хозяина тарелку со свежеподжаренной бараниной, с удовольствием начал пожирать, помня, что это во мне вопит о голоде дракон.

Варвар поерзал, то и дело поворачиваясь в мою сторону, наконец шумно осушил чашу с вином, проливая на грудь целые ручьи, подумал и спросил громко соседа:

– Кулан, как ты думаешь, чего это вон тот… ага, он, в такой одежке?

Варвар, которого назвали Куланом, бросил на меня оценивающий взгляд.

– Побывал в походе, – сказал он равнодушно.

Задира ждал от него чего-то более развернутого, но тот лишь жевал мясо, заедая кашей, и не поднимал головы. Еще один собутыльник сказал доброжелательно:

– Угарь, наливай… Ты завтра будешь на охоте?

Угарь будто и не слышал, его тяжелый взгляд наливался злобой. Жажду подраться даже не скрывает, прорычал, как зверь:

– Эй ты!.. Одежка оттуда?

Я нахмурился, обращение неучтивое, ну да ладно, ответил равнодушно:

– Оттуда.

– Что, – спросил он громко и с издевкой, – нравится?

– Да, – ответил я, хотя уже решил промолчать, но проклятый рефлекс вежливости заставляет отвечать на прямо прозвучавший вопрос. – Нравится.

В нашу сторону оборачивалось все больше народу, разговоры затихали, все начинают прислушиваться, уже предвкушая неизбежную драку.

Варвар свысока посмотрел на меня, облил полным презрения взглядом мою одежду.

– И чем она тебе нравится?

– Тебе не понять, – ответил я лаконично.

Он широко оскалился, вот и явный повод для драки, заговорил громко, одновременно вздувая грудь и поводя довольно широкими плечами:

– Да, одежду недоноски Орифламме делают тоньше и нежнее, чем наши женщины. Хорошая одежка. Наши женщины ее обожают. Правда, мужчины предпочитают мужскую, но тебя это не беспокоит, правда?

В нашу сторону посматривают уже все, я видел хмурые улыбки на суровых лицах.

Я вздохнул и сказал достаточно громко, чтобы услышали и за дальними столами:

– При каждом постоялом дворе находится вот такой… вы его видите?.. считает себя удальцом и потому задирает приезжих. Дурак, цапался бы только с местными, которых знает… Ах-ах, первый парень в стойбище!.. Но и за ним есть жизнь… Ты хочешь подраться, дурак?.. А ты хоть с кем-то дрался из настоящих?

Он смотрел на меня тупо, под низким лбом что-то происходит, но я не уверен, что соображает правильно, хотя чувствуется, искру неуверенности я заронил.

– Я со всеми дрался, – прорычал он с угрозой.

Я покачал головой:

– Не стану тебя убивать, дурак. Потому что не дерусь просто так. Я убиваю! Ты, местный дурак, ничего не видел, кроме этого засранного угла, а я бывал в битвах под Керном, Швецигом, Уланбергом, Швицкаенбергеном, Каратозом, Верденом! Я сражался с железнобокими рыцарями графа Ришара, грозной пехотой Максимиллиана, выдерживал град стрел самого Альдера! Я выносил из боя на своих плечах друзей, а за нами гнались закованные в железо с головы до ног железные рыцари на железных конях. Я отступал из Орифламме в арьергарде, сдерживая натиск этих закованных с головы до ног в сверкающую сталь чудовищ, жаждущих нашей крови, и вот сейчас меня задирает какой-то сопляк, который ничего не видел, кроме этого клочка степи?

Мой голос гремел и наливался трагическими нотками. Меня слушали, раскрыв рты. На лицах появлялось почтительное выражение. Я ощутил момент, когда рождается зерно великой и прекрасной саги о подвигах благородных людей степи в грязной и развращенной стране колдунов и монстров.

Задира втянул голову уже не просто в плечи, а почти в задницу, таким стал маленьким и сплюснутым. Мои слова грохотали мощно, красиво и трагически, сверкая молниями, что на миг высвечивает сцены великих битв, а сам местный герой расплющивался, словно они вбивали его в землю, как стопудовыми молотами.

– Одежда на мне, – закончил я веско, – знак доблести! Это скальп, это шкура побежденных!.. Это зримое доказательство, что мы были там и побеждали!.. Пройдут не годы, а даже дни, и наши великие подвиги потускнеют под напором мелких и сиюминутных забот. Увы, сотрутся в памяти, уйдут в прошлое, и многие забудут, что мы – народ героев! Забудут, что мы – лучшие, уникальные, у нас собственный путь, и Запад нам не указ.

На их лицах проступала скорбная гордость, что да, они великие, но не могут устоять надолго под натиском жен, детей, мелочной суеты и вот таких дураков, что одежду из побежденного Орифламме считают признаком слабости.

– Мы, герои, – прогремел я, – можем носить их одежду с гордостью, ибо нашу самобытность ничто не поколеблет и не подточит!.. У нас собственный путь!

– Ура, – сказал один из гостей, он смотрел восторженно и преданно, как на вождя, что поведет к победам.

Я подумал, что в самом деле мог бы возжечь ярость масс и повести на свершения, демагог я еще тот, хотя в моем срединном все мы демагоги, но здесь это была бы слишком великая подлость к этим грубым, но вообще-то чистым и честным людям, прямым, как их мечи.

А они вскакивали из-за столов и поднимали над столом чаши с вином.

– Мы лучшие!

– Никто нам не указ!