Моби Дик - Герман Мелвилл

Кит ушел, лишь едва задетый гарпуном. Вельбот почти затопило, но все же он кое-как держался на воде. Мы подобрали весла и, привязав их к планширу, забрались на свои места. Мы сидели по колено в воде — вода покрывала шпангоуты и бимсы, и вельбот был словно коралловый островок, выросший со дна морского.

Ветер завывал во всю мочь; волны сшибались лбами; шквал ревел и неистовствовал вокруг нас, словно пламя в сухих степях. Тем временем стремительные облака и несущиеся над нами клочья тумана становились все темнее; спускалась ночь. Корабль по-прежнему не был виден. Тщетно мы окликали другие вельботы — они не отзывались.

Перерубив бечевку, оплетавшую бочонок со спичками, Старбек после многих неудач умудрился наконец зажечь фонарь и, нацепив его на никому теперь не нужный багор, вручил сей светоч Квикегу — знаменосцу потерянных надежд. И дикарь сидел на носу, крепко держа эту неяркую свечку посреди всемогущей стихии — как символ изверившегося человечества, безнадежно вздымающего надежду во мраке отчаяния.

Промокшие и продрогшие, не зная, в какую сторону несет нас ветер, мы поднимали головы навстречу занимавшейся заре. Туман все еще стлался над водой, догоревший фонарь валялся на дне лодки. Внезапно Квикег вскочил на ноги и приставил ладонь к уху. В вое ветра он услышал слабый скрип снастей. И почти в тот же самый миг из тумана проступили неясные очертания чего-то огромного и

страшного. Перепуганные, мы попрыгали в воду. И как раз вовремя. Появившийся из тумана «Пекод» подмял под себя нашу лодку. Барахтаясь в воде, мы видели, как покинутый нами вельбот вертелся и переворачивался под форштевнем, словно щепка у подножия водопада; потом корабль наступил на него, и он исчез, чтобы снова появиться за кормой в виде груды разбитых досок.

Мы подплыли к остаткам вельбота и уцепились за них, и тут нас, наконец, увидели и благополучно подняли на борт.

Три других вельбота, заметив приближение шквала, успели перерубить лини своих гарпунов и вовремя вернуться на корабль. Нас на «Пекоде» уже считали погибшими, но легли в дрейф и выжидали утра, надеясь заметить хоть какое-нибудь вещественное доказательство нашей гибели — весло или хоть рукоятку от остроги.

Глава тридцать четвертая

Четвертое завещание

В этой странной и непонятной шутке, которую мы зовем жизнью, порой бывают моменты, когда человек начинает чувствовать смутное подозрение, что осмеян тут не кто иной, как он сам. И хотя редко удается смекнуть, что же, собственно, в этой шутке смешного, особенно если вам грозит опасность потерять голову или ногу, все же бывает, что в минуту смертельной серьезности и безнадежного страха вы вдруг начинаете улыбаться тому, что только что внушало вам ужас.

Именно в таком настроении я взбирался теперь на борт «Пекода».

— Квикег, — сказал я, когда меня втащили наверх и, встав потверже, я принялся стряхивать с себя воду. — Квикег, неужели такие штуки случаются часто?

Промокший не менее моего, Квикег довольно равнодушно ответил, что такие происшествия в жизни китобоев действительно не редкость. 

Тогда я обратился к Стаббу, который, застегнув на все пуговицы бушлат, спокойно курил под дождем свою трубку.

— Мистер Стабб, я слышал, как вы однажды говорили, будто мистер Старбек — самый предусмотрительный и осторожный китобой из всех, кого вы знаете. Если это верно, то, по-видимому, прыжок на спину кита в разгар шквала следует считать верхом благоразумия?

— А что ж, — ответил Стабб, — мне случалось и не такое!

Неподалеку от нас стоял коротышка Фласк.

— Сэр, — сказал я ему, — вы опытный китобой, а я еще новичок. Скажите мне, действительно ли это совершенно необходимо, чтобы гребцы надрывались из последних сил, устремляясь смерти в зубы, да еще при этом обернувшись к ней спиной?

— Да, это совершенно необходимо, — ответил Фласк. — Хотел бы я увидеть тех матросов, которые станут грести, сидя к киту лицом. Ха-ха-ха! Уж тогда он покажет им такое лицо, что не дай бог!

Так три беспристрастных свидетеля подтвердили, что шквалы и вынужденное купанье — самые обычные происше-ствия в той жизни, которую я себе избрал. И тогда я пришел к выводу, что самое разумное, — это поскорее спуститься вниз и написать свое завещание.

— Идем, Квикег, — сказал я, — ты будешь моим поверенным и наследником.

Может показаться странным, что моряки более всех остальных смертных любят возиться со своими завещаниями. Но это так. С тех пор как я попал на море, я занимался этим делом уже в четвертый раз. И вот, когда мое четвертое завещание было составлено и подписано, я почувствовал, что камень свалился с моего сердца. Ведь теперь моя смерть и мое погребение были заперты в сундуке, а я, можно считать, как бы воскрес, так что каждый прожитый день будет теперь в некотором роде добавкой к моей жизни, и мне удастся еще на столько-то дней, месяцев или лет пережить свою собственную смерть. «Ну, а теперь, — подумал я, довольный и успокоенный, — подать сюда госпожу погибель, эту костлявую старуху! И мы еще поглядим, кто кого!»

Глава тридцать пятая

Вельбот Ахава

Люди, понимающие толк в китобойном промысле, все еще не пришли к определенному мнению насчет того, следует ли капитану, чья жизнь является необходимым условием успешного плавания, подвергать себя бесчисленным опасностям, спускаясь в вельбот для преследования кита наравне с другими офицерами.

Что же касается Ахава, то вопрос этот становится особенно спорным. В самом деле, общеизвестно, что в минуту опасности человек иногда не может удержаться даже на двух ногах; так разумно ли человеку с одной ногой самому браться за дело, в котором минуты опасности возникают буквально ежеминутно? Уверен, что владельцы «Пекода» ответили бы на этот вопрос отрицательно.

Ахав знал, что его нантакетские друзья не стали бы возражать против того, чтобы в отдельных, сравнительно без-опасных случаях, капитан лично находился в одном из вельботов, в непосредственной близости к театру военных действий. Но он отлично понимал, что в Нантакете никому даже в голову не могло прийти, что он захочет иметь свой вельбот, чтобы самому пускаться в погоню за каждым каша-лотом и искать сражения. Хозяева «Пекода» на это не согласились бы. Поэтому он обо всем позаботился сам, и пока не было оглашено открытие Арчи, ни помощники капитана, ни матросы ни о чем не догадывались, хотя некоторым из них кое-что казалось странным. Так, например, вызвало удивление то, что после оснастки всех вельботов Ахав принялся вдруг собственноручно прилаживать уключины к шлюпке, считавшейся запасной, а потом стал тщательно вырезать маленькие деревянные шпеньки, по которым скользит линь, когда его травят. Все это, и в особенности его приказание покрыть днище запасной шлюпки двойным слоем досок, как бы для того, чтобы оно лучше выдерживало давление его костяной ноги, а также беспокойство Ахава по поводу опорного бруса на этой шлюпке, того бруса, в который упираются коленом при метании гарпуна и при работе острогой, все это, повторяю, казалось странным и вызывало всеобщее недоумение.