Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина - Валерий Поволяев

Резидент нашей разведки в Иране Шебаршин был спокоен — кстати, он вообще умел просчитывать такие ситуации, о многом докладывал в Москву, так что позорные лозунги, типа «Смерть Советскому Союзу!», для него не были неожиданностью, хотя позорно, конечно, поливать дегтем или, извините, мочой руку человека, который тебе помогает… А Советский Союз старался помогать Ирану чисто по-соседски, исходя из принципа, что соседей, как и родственников, не выбирают. Это друга можно выбрать из любой социальной среды, из любой возрастной прослойки, а вот насчет соседей… Непонятно еще, как на это посмотрит матушка история.

Кстати, вся гуманитарная помощь Ирану, даже в самые тяжелые революционные годы, шла через Советский Союз. И сам Союз помогал очень много — из своих закромов, из своих средств…

И вот результат: лозунги на посольских стенах — видать, намалеванные не без ведома имама, — «Смерть Советскому Союзу!». И залихватское высказывание самого Рухоллы Хомейни насчет Англии, Штатов и СССР — нет, поверить в такое невозможно. И Игорь Сабиров, познакомившись с заборной литературой, тоже поначалу не верил, считал, что это сон, а оказалось — это дурная явь. Но что было, то было.

Недаром Шебаршин через некоторое время в своих записях назвал имама «зловещим старцем».

Этот старец умел управлять мятежными толпами, знал, как это делается, — может, ведал про какие-нибудь колдовские приемы, или кто-нибудь научил его, как Хоттабыча, тайным словечкам, придающим хозяину особую силу и способность властвовать.

Все могло быть… Никто этого не знает. Во всяком случае, шах Реза Пехлеви был вынужден спешно покинуть Тегеран — он бежал. Надо заметить, что его уход подвел черту под двумя с половиной тысячами лет монархии в Персии. К Советскому Союзу шах относился доброжелательно и никогда не скрывал своих симпатий к северному соседу. В Москве это ценили, но, видать, не настолько, чтобы помочь шаху в трудную минуту.

Через несколько дней после приезда Игоря в Тегеран произошло нападение на советское посольство. Хотя в нападение, честно говоря, не верили: не то, мол, время — черная пора, когда убили Грибоедова, прошла… Оказалось, не прошла.

Хорошо, что, по настоянию Шебаршина и еще одного-двух человек, имеющих отношение к силовым структурам, укрепили этажи в посольских зданиях, на переходах с этажа на этаж поставили прочные решетки, повесили замки. Поставили и промежуточные решетки в коридорах.

Многие документы, содержавшие хотя бы какую-нибудь государственную или оперативную тайну, сожгли в специальной печке — имелась у Шебаршина такая печка, с кислородным поддувом: в ней хоть металл можно было плавить; оружие было запрещено применять строжайше; отбивать провокации силой тоже было запрещено — если с советской стороны прозвучит хотя бы один выстрел и, не дай Бог, прольется кровь, — большой беды тогда не миновать.

А с бедами поменьше можно было бороться. Что посольские работники, собственно, и делали — боролись.

Началось нападение ранним утром — примерно часов в восемь. Может быть, даже без нескольких минут восемь.

Безлюдная тихая улица перед посольством, точнее, перед посольскими воротами, где располагалась комендатура, — раньше эта улица носила имя Сталина, потом Черчилля — участников знаменитой Тегеранской конференции, затем последовало еще одно переименование, в улицу Нефль-ле-Шато, — начала заполняться орущими, лютыми в своей слепой ярости людьми. Еще десять минут назад никого тут и не было, мяукали только два неведомо что не поделивших кота, и вдруг — две сотни возбужденных, с расширенными глазами и широко распахнутыми ртами бородатых парней.

Кто-то из них кинулся к стене и стал пульверизатором малевать приевшийся лозунг «Смерть Советскому Союзу», кто-то, обходясь более дешевой техникой, выдернул из кармана фломастер и пристроился рядом, яркой синей краской начал рисовать все тот же набивший оскомину текст, появились портреты Хомейни, прибитые к простым палкам.

Охрана, состоящая из таких же молодых и бородатых людей — сотрудников иранских спецслужб, — выстроилась в шеренгу, прикрывая спинами посольские ворота. По лукавым улыбкам, которые охранники прятали в бородах, — точнее, пытались спрятать, — было понятно, что вряд ли они будут защищать эти ворота, поза их — дескать, встали грудью и никого не пустили — показушная.

Шебаршин, глядя на толпу из окна, — а она заполнила не только улицу Черчилля, но и перпендикулярную ей улицу Хафиза (по-персидски имя великого поэта произносится не «Хафиз», а «Хофез»), — позвонил в полицию.

— Это собрались афганцы, — сообщили Шебаршину, — протестующие против вторжения ваших войск в их страну. Ничего страшного не произойдет, не бойтесь.

— А мы и не боимся, — усмехнувшись, произнес Шебаршин и повесил трубку.

Стало понятно, что помощи ждать неоткуда, рассчитывать надо только на свои силы, а главное — проявлять выдержку. Выдержку и только выдержку. Упаси Господь, чтобы кто-то схватился за оружие. Это может погубить все посольство, всех людей, которые тут находятся, — до последнего человека.

Оперативная информация о том, что такое нападение должно вот-вот состояться, у Шебаршина была, и посол Виноградов о ней знал, но все-таки даже сейчас, когда бушевала толпа, не верилось, что такая дикость может произойти в современную пору. В средневековую — еще куда ни шло, и во времена Грибоедова это было допустимо, но вот ныне, в конце двадцатого века… Нет, в это совершенно не верилось.

Из информации знали также, что сотрудники спецслужб, охранявшие посольство, пропустят толпу внутрь, на неприкосновенную территорию, оказаться на которой — все равно что незаконно пересечь государственную границу, — а уж оказавшись тут, толпа могла учинить настоящий погром. Погрома боялись.

Информация была не только у «ближних соседей», как на мидовском сленге звали сотрудников КГБ, прикомандированных к посольствам, но и у «дальних соседей». «Дальними соседями» называли работников ГРУ — военной разведки.

Источники были разные, а информация одна, все сходилось. Как сходилась она и в том, что толпа, собравшаяся на улицах Нефль-ле-Шато и Хафиза — это никакие не афганцы, а хорошо вымуштрованные сотрудники все тех же спецслужб, которым что скажут, то они и будут делать.

Хорошо, что успели поставить решетки…

В посольской охране было шесть собак — шесть толково обученных, натасканных, сообразительных псов, которые оберегали посольскую территорию лучше всяких автоматчиков, никому не давали прошмыгнуть, но тут, мягко говоря, произошел конфуз: здоровенные битюги — псы, готовые выполнить любую команду, откровенно поджали хвосты и полезли в кусты — испугались людей.