Маленькая принцесса - Фрэнсис Бернетт

— Теперь и стараться не надо, — едко усмехнулась мисс Минчин, когда Рам Дасс вежливо открыл перед ней дверь.

Вернувшись домой, она пошла к себе и тут же послала за мисс Амелией. Они просидели запершись до вечера и надо признать, что бедной сестрице пришлось вынести немало пренеприятнейших минут. Она много плакала и часто вытирала глаза платком. За одну из неудачных речей сестра чуть не оторвала ей голову, но разрешилось все самым неожиданным образом.

— Я не такая умная, как ты, — сказала мисс Амелия, — и всегда боюсь тебя рассердить. Наверное, будь я посмелее, это было бы лучше и для школы, и для нас. Ведь я часто думала, что тебе надо бы помягче обращаться с Сарой. Если бы она приличней одевалась, удобней жила… Не может ребенок выполнять такую тяжелую работу, и так мало есть…

— Как ты смеешь! — вскричала мисс Минчин.

— Сама не знаю, — с какой-то отчаянной смелостью отвечала ее сестра, — но раз уж я начала, я кончу, чего бы это мне ни стоило. Она хорошая девочка, умная… и отблагодарила бы за самую малую заботу. Но ты никогда о ней не заботилась. Она слишком умна для тебя, вот ты ее и невзлюбила. Она видела нас обеих насквозь…

— Амелия! — просто задохнулась от ярости старшая сестра, и вид у нее был такой, словно она сейчас расправится с младшей, как с Бекки. Но мисс Амелия совсем разошлась и ей уже было неважно, что с ней сделают.

— Видела, видела, видела! — закричала она. — Насквозь. Она знала, что ты жестокая и суетная, а я — слабая и глупая, а обе мы — вульгарные и низкие, потому что мы ползали на коленях перед ее деньгами и мучили ее, когда их не стало. А вот она вела себя как принцесса, когда жила как нищенка! Принцесса, принцесса и принцесса! — и несчастная зашлась в истерике, смеясь и плача сразу и раскачиваясь так, что мисс Минчин онемела от ужаса.

— А теперь ты ее потеряла! — дико восклицала Амелия. — Какая-нибудь школа заберет и ее, и деньги! Будь она обычным ребенком, она бы рассказала, и родители увезли бы всех девочек, и мы бы разорились! И правильно, и поделом, особенно тебе, ведь ты жестокая, Мария Минчин, жестокая, себялюбивая, суетная!

Старшая сестра так испугалась, что услышат эти вопли и хохот, что волей-неволей стала приводить ее в чувство, давала ей капли, нюхательные соли, вместо того, чтобы разнести в пух и прах за невиданную дерзость.

И с тех самых пор она побаивалась младшей сестры, которая, видимо, не так уж глупа, а потому, если ее довести, может выболтать много неприятных истин.

Когда ученицы перед сном собрались у камина, появилась Эрменгарда. Она держала письмо, и вид у нее был странный — и радостный, и такой удивленный, словно она никак не оправится от потрясения.

— Что случилось? — крикнули сразу две-три девочки.

— Наверное, это связано со скандалом, — бодро сказала Лавиния. — У мисс Минчин жуткий крик. Мисс Амелия орала-рыдала и ей пришлось лечь.

Эрменгарда медленно ответила:

— Я получила письмо от Сары.

И показала его, чтобы все увидели, какое оно длинное.

— От Сары? — наперебой закричали девочки.

— Где она? — чуть не взвизгнула Джесси.

— В соседнем доме, — сказала Эрменгарда, — у джентльмена из Индии.

— Что? Где? — кричали девочки. — Ее выгнали? А мисс Минчин знает? А скандал из-за этого? Что она пишет? Ну, говори, говори!

Поднялся страшный гвалт, Лотти в голос заплакала.

Все так же медленно, словно не в силах оторваться от того, что казалось ей самым важным и само собой разумеющимся, Эрменгарда сказала:

— Алмазные прииски были. Они были…

Девочки просто рот разинули.

— Они настоящие, — уже побыстрей продолжала она. — Там случилась ошибка. Ну, что-то случилось, и мистер Кэррисфорд думал, что он и Сарин папа разорились…

— Кто такой мистер Кэррисфорд? — закричала Джесси.

— Индийский джентльмен. И капитан Кру так думал, и умер, а у мистера Кэррисфорда было воспаление мозга, и он тоже мог умереть. Он не знал, где Сара, а в этих приисках просто миллионы алмазов, и половина из них — Сарины, и были Сарины, когда она жила на чердаке, и у нее не было друзей, кроме этого Мельхиседека, и кухарка кричала на нее. Сегодня мистер Кэррисфорд ее нашел и взял к себе, она сюда не вернется и будет самой настоящей принцессой, в сто пятьдесят раз больше, чем раньше. И я к ней завтра пойду. Вот!

После этого сама мисс Минчин не могла бы справиться с тем, что поднялось; и, хотя она слышала шум, прийти не решилась. Ей вообще было не до того, с нее хватало собственных мыслей, когда она сидела одна в гостиной, а сестра ее плакала в постели. Она прекрасно знала, что новости как-то просочились сквозь стены, и каждая девочка, каждая служанка толкует о них.

И впрямь, ученицы поняли, что правила отменяются, и почти до полуночи, снова и снова, расспрашивали Эрменгарду. История была не хуже тех, что когда-то выдумывала Сара — нет, лучше, это ведь случилось с ней самой и с загадочным соседом.

Бекки удалось освободиться раньше обычного. Ей хотелось уйти от всех и посмотреть еще раз на волшебную комнату. Она не знала, что будет со всеми этими вещами. Вряд ли их оставят мисс Минчин, скорее — заберут, и здесь снова станет голо и пусто. Конечно, она радовалась за Сару, и все-таки, на последнем пролете, у нее стоял ком в горле, а взор застилали слезы. И то сказать, сегодня не будет огня, и розовой лампы, и ужина, и принцессы, читающей вслух, главное — принцессы!

Открывая дверь, она чуть не расплакалась — и тут же негромко вскрикнула.

Огонь горел, горела и лампа, на столике ждал ужин, а рядом, улыбаясь, стоял Рам Дасс.

— Мисси сахиб не забыла, — промолвил он. — Она все рассказала сахибу. Вот письмо на подносе, это от нее. Она не хотела, чтобы вы заснули несчастной. А завтра сахиб велит вам прийти к ним. Вы будете горничной у мисси. Ночью я все заберу.

Сказав это, он поклонился и проскользнул через окошко так ловко, что Бекки поняла, как он прежде это делал.

Глава XIX. АННА

Никогда еще в детской Большого Семейства не царила такая радость. Дети и не думали, что дружба с Ненищей принесет им столько счастья. Одним ее рассказам о бедах и превратностях не было цены. Каждый хотел снова и снова слушать, что она перенесла. Когда сидишь у камина в теплой, большой, красивой комнате, очень приятно, чтобы тебе рассказывали о холодном чердаке. Правда, чердак им очень понравился, и они забывали о холоде и убожестве, если речь заходила про Мельхиседека или про воробьев, или про то, что увидишь, высунувшись из окошка.

Конечно, самый любимый рассказ был про пиршество и про волшебство. В первый раз они услышали его на следующий день после того, как нашлась Сара. Старшие дети из Большого Семейства пришли попить к ней чаю, уютно устроились на ковре, она стала рассказывать, а индийский джентльмен глядел на нее и тоже слушал. Когда она кончила, она подняла на него глаза и положила руку ему на колено.

— Вот моя часть, — сказала она. — А вы не расскажете свою, дядя Том? (Он попросил, чтобы она его так называла). Я ведь ее не знаю. Наверное, она очень интересная.

И он рассказал детям, как страдал, болел, тосковал, а Рам Дасс пытался его развлечь, описывая прохожих. Одна девочка проходила мимо дома чаще других, и все больше его занимала — и потому, что он много думал о другой девочке, и потому, что индус очень живо описал свой поход за обезьянкой и сказал, что девочка печальна с виду, но на служанку не похожа. Понемногу Рам Дасс узнавал все больше о том, как плохо ей живется. К тому же, он выяснил, что очень просто добраться по крыше до ее окошка, и с этого все началось.

— Сахиб, — сказал он однажды, — я бы мог туда залезть и разжечь для нее огонь, пока ее нету. Она вернется промокшая, озябшая, и подумает, что это волшебство.

План был настолько заманчив, что измученное лицо больного осветила улыбка, и Рам Дасс, проявляя поистине детскую изобретательность и радость, стал объяснять хозяину, как легко сделать и больше. Приготовления заняли не один день, и очень эти дни оживили. В часы пресловутого пиршества Рам Дасс дежурил у окошка, вещи уже перенесли на его чердак, а секретарь, не меньше него увлеченный всей затеей, был наготове.

Когда пиршество оборвалось, индус лежал на крыше. Убедившись, что Сара крепко спит, он взял потайной фонарик и пробрался на ее чердак, а помощник передавал ему все в окошко. Стоило Саре пошевельнуться, он закрывал фонарь и ложился на пол. Дети задали сотни вопросов и узнали еще много интересного.

— Я так рада, — сказала Сара, — так рада, что это вы — мой друг!

И впрямь, дружба их стала очень крепкой. Они на редкость подходили друг другу. Кэррисфорду еще никто не нравился так, как Сара. Кармайкл не ошибся — за месяц он совсем поправился. Все занимало его, все веселило, и он впервые ощутил, что богатство — не только бремя. Можно было сделать столько приятного для девочки! Они шутили, что он — волшебник, и он подолгу, с удовольствием, выдумывал, чем бы ее удивить. То в комнате ее появлялись красивые цветы, то пакетик под подушкой, а однажды, когда они сидели вместе вечером, кто-то заскребся в дверь, и, открыв ее, Сара увидела большую собаку, прекрасную русскую борзую в блестящем ошейнике, на котором было написано крупными буквами: «Я — Борис, слуга принцессы Сары».