Грехи отцов. Том 2 - Сьюзан Ховач

Может быть, я хочу вылечить Вики не столько ради нее самой, но и ради себя. Может быть, подобно Сэму, я пытаюсь сделать ее такой, какой хотел бы ее видеть — умной собеседницей, замечательным партнером в постели, возлюбленной, которая давала бы мне возможность в полной мере наслаждаться жизнью. Ну, а что хочет Вики? Я думаю, что она получила бы удовольствие от той роли, которую я ей предназначаю. Я думаю, что наша любовная связь прекрасно могла бы существовать. Но не в этом дело. Дело, во-первых, в том, что Вики все еще не сама распоряжается своей жизнью, и, во-вторых, что сама наша любовная связь больше не существует. Она больше не моя любовница. Она моя жена, и я не думаю, что она больше подходит для роли жены, чем Сэм Келлер подходит для роли мужа.

Неужели я серьезно полагаю, что Вики будет более счастлива, управляя большей семьей и кучей детей, чем тогда, когда она это делала, будучи женой Сэма? Нет. Я так не считаю. И серьезно ли я считаю, что после выполнения этих геракловых домашних обязанностей у нее останется больше сил для меня, чем у нее оставалось для Сэма? Нет. Я так не считаю. И дело уже не во мне — забудем на минутку обо мне. Дело в том, что у Вики никогда не останется достаточно сил для того, чтобы жить своей собственной жизнью благодаря тому уделу, который я ей уготовил. Она просто снова увязнет в той жизни, которая ее в глубине души не интересует, и у нее больше не будет возможности узнать, какой образ жизни больше подошел бы ей. Другими словами, несмотря на все то, что я сделал, она снова возвратится к своему исходному положению.

Если бы мы только смогли сохранить нашу любовную связь! И теперь более четко, чем когда-либо, понимаю, что нам следовало оставаться любовниками, а не становиться супружеской парой, как это полагается в нашем искусственном обществе, и вот теперь мы супружеская пара с новорожденным ребенком и еще с пятью детьми, ожидающими своего часа, и это плохо для нас обоих, и мы оба втайне знаем об этом.

Я так страдаю, что не могу далее анализировать нашу ситуацию, не могу найти решение этой проблемы, если вообще существует решение, в чем я сомневаюсь. Я знаю только одно — беда увеличивается так же, как и боль, и наши отношения разрушаются.

Ребенок заболевает. Мы решили назвать его Эдвард Джон. Он весит восемь фунтов и две унции, его тело красно-желтого цвета и у него нет волос. Мне он очень, очень нравится, и, когда он болеет, я очень, очень огорчен. Он в инкубаторе борется за свою жизнь.

Доктора говорят, что у него водянка мозга.

Дети с такой болезнью не выживают.

Эдвард Джон умирает, прожив на свете всего шесть дней.

Я слишком много пью, я попросил маму, чтобы она на некоторое время увезла детей, и они с Корнелиусом, собрав все свое мужество, с детьми уезжают в Аризону. Недавно Корнелиус купил там дом — воздух Аризоны полезен для его астмы, кроме того, он все еще поговаривает о возможном уходе от дел.

Я сижу в одиночестве на Пятой авеню и пью. Мне предстоит организовать очень, очень маленькие похороны, очень, очень маленького гроба. Я единственный плакальщик на заупокойной службе, и она длится всего несколько минут. Затем я снова выпиваю и иду в больницу, чтобы навестить Вики.

Трудно говорить, но я все-таки стараюсь.

— Это был ад, а? — говорю я. — Как ты думаешь, какой самый лучший выход из этого? Я могу увезти тебя куда угодно, или мы можем остаться на нашей квартире, если ты не хочешь никуда ехать.

Она пристально смотрит на простыню. В конце концов ей удается выговорить.

— Я хочу остаться одна, Себастьян.

Этого я и боялся.

— Чтобы подумать?

— Да. Чтобы подумать.

— Хорошо. — Шкура Сэма Келлера очень плотно прилипла к моим плечам. У меня все болит. Я не знаю, как буду жить с этой болью.

Я отвожу ее на нашу квартиру.

— Позвони, когда почувствуешь, что ты готова к тому, чтобы увидеться со мной, — говорю я, целуя ее в щеку.

Она кивает. Я уезжаю.

Я возвращаюсь в особняк Ван Зейлов, и меня мучает вопрос, как долго я должен ждать.

Она звонит. Две недели она была одна. Корнелиус в бешенстве постоянно звонит из Аризоны, чтобы сказать, что она психически выбита из колеи потерей ребенка и может покончить с собой. Так как я не в состоянии вести с ним разумную беседу, я прошу маму объяснить ему, что Вики просто хочет быть одна, и у Корнелиуса нет никакого права вмешиваться. К большой чести мамы надо сказать, что она, кажется, понимает, и обещает мне удержать Корнелиуса от приезда на помощь Вики.

Я уже собираюсь бросить банк, когда звонит Вики.

— Себастьян, ты можешь встретиться со мной в «Плазе»?

Когда я приезжаю, она уже ждет меня в вестибюле. На ней светло-коричневый жакет, и она даже не завила себе волосы, так что они лежат волнами. Это делает ее более молодой, и неожиданно я вспоминаю, как она выглядела очень давно, до того как невольно сыграла роль Джульетты в Бар-Харборе.

Мы заказываем выпивку в дубовом зале.

— Как ты себя чувствуешь? — говорю я ей.

— Лучше. Теперь я могу спокойно оглядеться.

Мы сидим в углу, и я слишком быстро пью виски, в то время как она лишь пригубила, но не притронулась к «Тому Коллинзу». У нее ровный голос и сухие глаза, но она все время ерзает. Она не может смотреть на меня.

— Как ужасно то, что произошло с ребенком, а? — наконец говорит она. — Это кажется таким бессмысленным — произвести на свет ребенка, чтобы он прожил только шесть дней. Эта бессмысленность огорчает меня. Я думала, что должен быть смысл. Я просто не могла поверить, что мы прошли через все это из-за ничего.

— Да. Все было бесполезно. Это бесит меня. — Я выпиваю почти все мое виски и заказываю себе еще. — Но теперь это не имеет значения, главное, чтобы мы снова были вместе.

Я не хотел этого говорить, но это слетело с моих уст, и теперь я молчал, не смея поднять на нее глаза.

Я слышу ее голос.

— Себастьян, я действительно очень люблю тебя и никогда не забуду, что ты был рядом со мной, когда я была в отчаянии, но…

— Не говори этого, не надо! Пожалуйста!

— Я должна, — говорит она, — я должна смотреть правде в глаза. Это вопрос выживания.

Я смотрю на нее и впервые в моей жизни вижу в ее глазах Корнелиуса. Раньше она никогда не напоминала мне его. Было физическое сходство, но ничего в ее характере или личности никогда не походило на Корнелиуса, и вдруг я вижу новую Вики — нет, не новую Вики, а настоящую Вики, человека, которого никто, и в том числе и я, не пытался по-настоящему понять.

— Я могла бы продолжать обманывать тебя, — говорит она, — я могла бы говорить, что Эдвард Джон родился и умер для того, чтобы соединить нас в священном браке для счастливой жизни. Я действительно так думала в течение какого-то времени, потому что иначе его жизнь и смерть казались бы слишком бессмысленными. Но постепенно я стала понимать, что этот смысл заключается в том, чтобы не поощрять меня продолжать жить во лжи, повернуть меня лицом к правде, а правда, конечно…