Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг - Пелам Вудхаус

— Мартышку?

— Я сама не могу.

Чуткий граф заметил, что голос ее изменился, и, перегнувшись через стол, погладил ее руку:

— Какое безобразие, а?

Салли кивнула. Они помолчали. Лорду Икенхему казалось, что спутница его заплачет. Дяди редко понимают, как их племянники сумели кого-то очаровать. Не понимал и граф, однако видел, что утрата проделала большую дыру в сердце прелестной девушки. Она так явно страдала, что он обрадовался, когда официант снял напряжение, поскольку принес truite bleu[3].

— Расскажи, что там с Отисом, — попросил граф.

Салли криво улыбнулась:

— Не надо, дядя Фред. Я могу говорить про Мартышку. Во всяком случае… Нет, могу. Вы давно его видели?

— Он у меня был. Вчера приехал, сегодня уехал.

— Как он выглядит?

— Прилично.

— Обо мне вспоминал?

— Да. А когда я стал его ругать, рассказал все.

— Что я хотела ему подсунуть камешки Элис Ванситтер?

— Именно.

— Оказалось, что это не нужно.

— Божественная Элис решила заплатить пошлину?

— Нет. Я придумала лучший способ. Красота, а не способ! Элис в полном восторге.

Такая дерзновенность понравилась лорду Икенхему. Салли явно не хотела плакать. В глазах ее появился тот блеск, который пугал Мартышку, когда он видел его у дяди.

— В восторге?

— Прыгала от радости.

— Надеюсь, ты знаешь, что нельзя обманывать таможню?

— Да, и очень страдаю.

— Ничего не поделаешь. Значит, вам с Мартышкой незачем было ссориться?

— Конечно, незачем.

— Он слишком серьезно отнесся к твоим словам. Джейн шесть раз ссорилась со мной до свадьбы, а я не отчаивался.

— Надо было помнить, какой Мартышка серьезный.

— Святой человек. Но глуп.

— А теперь он женится на этой Гермионе! Вы с ней знакомы?

— Нет. Фотографию видел.

— Я тоже. В «Тэтлере». Очень красивая.

— Если кто любит этот тип красоты.

— Мартышка любит.

— Вероятно. Можно сказать, сейчас он под парами. Но подожди, он очнется. Горькое пробуждение…

— Откуда вы знаете? Вы же видели только фото.

— И достаточно. Она ему покажет!

— Бедный, бедный!

Они опять помолчали.

— О чем же ты хочешь попросить? — осведомился граф. — Сделает он все, что угодно. Он очень любит тебя, Салли.

— Ну что вы!

— Любит. Сам сказал.

Ее лицо озарилось такой улыбкой, что официант чуть не уронил тушеных цыплят.

— Сказал?

— И заметь, он послал тебе заказчика, сэра Эйлмера.

— Это от Мартышки? Как мило с его стороны. — Салли мягко вздохнула. — Жаль, что из-за этого бюста начались беды у Отиса.

— А что такое?

— Начнем с того, что сэр мне позировал.

— Естественно.

— Мы болтали о том о сем.

— Блестящие беседы?

— Не очень. Он описывал, насколько лучше его прежний бюст.

— Знаю. Стоит у него в поместье. Вернее, стоял.

— Откуда вы знаете?

— Подожди. Я еще расскажу свою историю. Сейчас твоя очередь. Итак, вы болтали, но без особого блеска.

— Да. Однако он сказал очень интересную вещь. Он написал мемуары и готов заплатить за издание. А я подумала: «Как раз для Отиса».

— Так-так… Отис взял и все перепутал?

— Именно. Туда вклеили картинки из другой книги, о современном искусстве. Сэру Эйлмеру они не понравились, особенно ню с подписью «Сэр Эйлмер Босток в двадцать лет». Я ничего не знала, и вдруг он вернул мне бюст. Привезла сама леди Босток. А теперь он подает в суд на Отиса. Если он выиграет, издательство просто рухнет. До чего же неприятно!..

— Отис как вылитый.

— Он такой мечтательный.

— Он жуткий. Вероятно, ты дала ему денег, когда он начинал это все?

— Вообще-то да.

— О Господи! Ну, Салли, не хочу тебя огорчать, но Босток дело выиграет.

— Если дойдет до суда. Я и хочу попросить Мартышку, чтоб он уговорил сэра Эйлмера.

— Хорошо бы. Но как он относится к Мартышке?

— Я думаю, он его полюбил.

— А я не думаю. Все бюсты, бюсты… Странно, что ваши дела с ними связаны. И Отис, на которого мне наплевать, и ты, моя дорогая, зависите от того, сумеет ли Мартышка скрыть следы. Жизнь сложна. Я бы сказал — причудлива.

— Дядя, я ничего не понимаю. Какие следы?

— Вот это и есть моя история. Ты сыта? Тогда пойдем выпьем кофе в гостиной. Да, — продолжал лорд Икенхем, когда они опустились в глубокие кресла, — именно причудлива. Мартышка был у меня, я уже говорил.

— Говорили.

— А сегодня после завтрака уехал в Эшенден, чтобы очаровать хозяев. Я думал было, неделю его не увижу, но ошибся. Через два часа он приехал, трепыхаясь, как кошка на горячей плите.

— Почему?

— Потому что он решил показать служанке, как убивают птиц бразильские аборигены, и разбил тот самый бюст, о котором ты упоминала.

— О-ой!

— И ты уподобляешься кошке?

— Конечно! Разве вы не понимаете? Сэр Эйлмер души не чает в этом бюсте. Он рассердится на Мартышку.

— И Мартышка не сможет просить за Отиса? Да, весьма вероятно. Но не волнуйся, все обойдется. Он снова приехал ко мне, чтобы взять другой бюст, твой.

— Как умно!

— Для Мартышки — даже слишком. Видимо, служанка подсказала. Помню, на собачьих бегах никак не мог назвать себя. «Тви…», «Твист…» — спасибо, я прошептал: «Эдвин Смит, Ист-Далидж, Настурциум-роуд, одиннадцать».

— А вы кем были?

— Джорджем Робинсоном, дом четырнадцать. Да, скорее всего — служанка. В общем, я дал ему бюст, и он уехал. Не знаю, что было дальше, но я склонен к оптимизму. Он говорит, в том углу темно, и вряд ли Балбес туда заходит. Бросит взгляд — белеет что-то, и ладно.

— Почему вы зовете его Балбесом?

— Его вся школа так звала.

— Вы вместе учились?

— Да.

— Тогда, может, вы похлопочете?

— Нет. Недавно я говорил его племяннику, что дал ему шесть раз по заду крикетной битой. Пусть Мартышка хлопочет.

— Если замел следы.

— Замел, замел. Он говорит, у Балбеса плохо с глазами, а очки не носит. Что же до служанки, она человек верный.

— Как вы умеете утешить, дядя Фред!

— Стараюсь, дорогая, стараюсь. Сладость и свет — мой девиз.

— Хорошо, что у вас был этот бюст.

— Исключительная удача. Вообще у нас бюстов мало. Статуи есть, Венеру — пожалуйста, дедушка их очень любил. «Дом — это не дом без доброй старой Венеры», — говорил он, поглаживая баки. Вот и получилось, что иногда кажется, будто ты зашел в турецкую баню в женский день. А бюстов нет. Мы, Икенхемы, их не держим. Если бы ты, по велению Промысла, не оставила…

Из кресла в этой гостиной выскочить трудно, но Салли выскочила.

— Дядя Фред! — вскричала она. — Он взял этот бюст?

— Конечно. А что такого?

Салли опустилась в кресло и глухо прошептала:

— В нем те камешки.

— О Господи!

— Да. Я их туда сунула, Элис должна была забрать. Это и есть лучший способ.

— Ну, знаешь! — сказал лорд Икенхем.

Они помолчали еще раз. Никто не назвал бы пятого графа ненаходчивым, но тут он растерялся. Он крутил усы, он скреб подбородок, он барабанил пальцами по ручке кресла, но вдохновения не обретал. Наконец он поднялся на ноги.

— Что ж, дорогая, — сказал он, — вины за собой я не чувствую. Стоит ли говорить, что я хотел сделать как лучше? Сейчас нужно не блеять, а придумать выход. Наверное, воздух поможет.

Он прошел сквозь вращающуюся дверь, склонив голову, сцепив за спиною руки. Вернулся он минут через пять, совсем иной.

— Все в порядке, моя дорогая, — сказал он. — Балбес вернул тебе бюст? Он в мастерской?

— Да.

— Так-так. Заберем и отвезем завтра в Эшенден. Там я его подменю.

— Но…

— Никаких «но»!

— Как же?…

— И никаких «как же». Именно это говорили Колумбу — и остались в дураках. Не ломай себе голову, доверься мне. Езжай домой, уложи вещи, выспись как следует, а я обдумаю кое-какие частности. Еще кофе? Нет? Тогда идем. Ах, хорошо! Чего-нибудь такого я и ждал, а то закис, старею. Сейчас я чувствую себя как тогда, когда мы с Мартышкой ездили в Бландинг в облике психиатров. Он тебе рассказывал?

— Нет.

— Странно. Я думал, он вспоминает об этом с нежностью. Завтра расскажу, в дороге. До свидания, дорогая, — закончил граф, усаживая Салли в такси. — Вцепись получше, не волнуйся. Положись на меня. В таких ситуациях я проявляю лучшие свои качества. А лучшие качества Фредерика Алтамонта Корнуоллиса Твистлтона, пятого графа Икенхемского — это тебе не кот начхал.

Часть вторая

Глава 5

Если погода к тому располагала, у леди Босток вошло в обычай сидеть после ленча в шезлонге на террасе и вязать носки для достойных бедняков. Как и лорд Икенхем, она любила дарить радость и свет, но думала при этом — быть может, резонно, — что носок-другой внесет их в безрадостную жизнь.