Анжелика. Королевские празднества - Анн Голон

Графиня де Прати, в прошлом сезоне сопровождавшая в Мадрид супруга, объяснила причину замешательства, которое она испытала в начале своего пребывания при испанском королевском дворе.

По ее мнению, французы, как мужчины, так и женщины, ничего не могли сказать о красоте инфанты из-за того, что в первый миг они были неприятно поражены и ошеломлены ее ужасным одеянием. Следовало признать, что наряд, который испанская мода называла «страж инфанты»[129], лишал возможности лицезреть истинную фигуру дочери короля. Она попросила свою камеристку, мадемуазель де Воле, которая сопровождала графиню в посольстве, помочь описать, из чего состоит наряд, так востребованный благородными испанками, который, по их мнению, добавляет им величественности. Итак, это было громоздкое и безвкусное сооружение, необычайно вытянутое по бокам, так, что казалось, будто к внутренним юбкам в несколько кругов пришиты бочонки, и это не считая обручей, сплющенных спереди и сзади. Для того чтобы пройти в дверь, дамам приходилось становиться боком. Во время ходьбы нелепые юбки покачивались вверх-вниз и создавали впечатление «на редкость уродливой фигуры».

Послали за мессиром де Грамоном, возглавлявшим делегацию, отправленную королем Франции просить руки испанской инфанты.

Он поведал о своих впечатлениях от поездки. Когда герцог прибыл в Мадрид верхом в сопровождении всадников, одетых с истинно французской утонченностью в розовый атлас, расшитый золотым и серебряным сутажем[130], и увенчанных белыми плюмажами, то его поразил суровый аскетизм и скованность испанского двора, с ног до головы облаченного в черное, и множество маленьких слуг-карликов, также в черных одеждах, которые носились туда-сюда, разнося распоряжения и письма, и которых очень ценили за проворность их коротких ног и исключительную смышленость.

Затем его провели по длинным, запутанным коридорам, и он оказался перед королем Испании, который сидел с таким величественным видом и так неподвижно, что его можно было принять за изваяние. Инфанта тоже показалась ему маленькой статуей, застывшей вдалеке на своем роскошном троне. В итоге он толком так ничего не разглядел.

Многие задавались вопросом, отчего же епископ Фрежюса не был поражен «стражем инфанты». Быть может, оттого, что он был епископом, то есть привык к громоздким одеяниям и сложным драпировкам, или же потому, что он видел Марию-Терезию во время обеда и поэтому разглядел только фигуру до пояса и лицо. А лицо у нее красивое: прекрасные глаза, лилейная кожа, не знающая румян, хорошо очерченный рот и алые губы, не нуждающиеся в пурпурной краске.

Но несмотря на упомянутые достоинства и рассказ о «страже инфанты», некоторые опасения по поводу внешности королевской невесты все же оставались.

Глава 9

Праздник Тела Господня в Сан-Себастьяне. — Тревожная встреча. — Ночной пикник на берегу Бидассоа. — Три посетителя

КОГДА Лувиньи предложил ей отправиться в один из дворцов, чтобы посмотреть на испанского короля, Анжелика наконец осознала, что она на испанской земле, в Сан-Себастьяне. Все вокруг казалось волнующим и необычным.

Морской бриз, пролетая сквозь город, напоминал о том, что это порт, в котором и она и ее только что прибывшие друзья — чужаки и иностранцы. Но это ощущение, несомненно, испытывала одна Анжелика. В те дни добрая половина города была заполнена французами и прочими иноземцами, и уж они-то, по-видимому, чувствовали себя вполне в своей тарелке.

27 мая — день, когда весь католический мир торжествовал, отмечая крупный религиозный праздник Тела Господня.

В 1264 году папа Урбан VI официально учредил его, дабы прославить пресуществление Иисуса Христа в евхаристии, однако римская церковь отмечала праздник Тела Господня еще в V веке. В этот день по городам проходили процессии, возвещая всем и каждому присутствие и благословение воплотившегося Бога.

Впервые праздник прошел в льежской епархии в 1246 году, что было вполне в духе Льежа, всеми силами стремившегося к независимости и к первенству во всех областях, в том числе и в духовной. Религиозный пыл герцогства охватил вскоре и всю Испанию, которая стала отмечать праздник Тела Господня пышными шествиями géants[131], представляющих прежних хозяев страны — мавританских правителей — и прочих знаковых фигур испанской истории.

Анжелика вспомнила, что во французских городах и деревнях тоже шли подобные процессии, и как в Монтелу она вместе с другими детьми срывала лепестки первых роз в саду мадам де Сансе и бросала их под ноги идущим.

Но здесь праздник Тела Господня проходил с куда большим размахом. Процессии сопровождались самыми прекрасными и, несомненно, самыми необыкновенными баскскими танцами.

Аббат де Монтрей снял у одной испанской хозяйки все окна на этаже для своих друзей. В Сан-Себастьяне он провел ночь, готовясь к приему гостей, а на рассвете вернулся, чтобы сопровождать карету, заполненную восторженными дворянами, в числе которых оказалась и Анжелика, привлеченная заманчивыми рассказами о празднике и поддавшаяся на уговоры Лувиньи, брата графа де Гиша, которого она хорошо знала и который тоже был здесь.

Переправившись на лодках через Бидассоа вблизи Андея, компания в двух открытых каретах и верхом устремилась в Сан-Себастьян.

Все в этих краях выглядело диковинным. Многие нравы и обычаи местных жителей казались французам странными.

Их часто останавливали группы людей, которые направлялись в Сан-Себастьян, чтобы присоединиться к шествию, и мимоходом предлагали маленькому каравану различные прохладительные напитки в ослепительно-чистых стеклянных чашах: ледяную воду с корицей, кисловатой вишней или жасмином. Среди попутчиков не было ни одного пьяного, и вскоре путникам стало ясно, что неумеренная тяга к спиртному — самый позорный грех для испанца.

По большей части эти группки состояли из нескольких молодых женщин и юношей, за которыми заботливо присматривал священник. Они тряслись на телеге или на двуколке, а иногда шли пешком. Пешим предлагали место в карете, и когда все рассаживались, начинались разговоры. Все любезно предлагавшиеся напитки были ледяными, и Анжелика на собственном опыте убедилась, что «снег» в Испании ценится не меньше, чем хлеб во Франции.

Взвешенные размышления и сдержанные замечания попутчиков позволили французам заключить, что испанцам присуще совершенно особое понимание чести, и аббат де Монтрей, хороший исповедник и знаток сердец человеческих, высказал мнение о том, чем же больше всего отличаются друг от друга испанец и француз. Первый, сказал аббат, может прозябать в нищете и голодать неделями, но, если он «идальго», то есть «сын того-то», а значит, происходит из древнего и благородного христианского рода без примеси мавританской или еврейской крови, он будет чувствовать себя значительнее любого богатого купца, не знающего, куда ему девать деньги. И сколько не ищите, вам не найти знатного испанца, которого можно было бы назвать толстым. Кто-то слабо возразил, что, мол, монсеньор епископ Памплоны — весьма упитанный человек, хотя и испанец. На что аббат ответил, что епископ родом из Франш-Конте[132].