Анжелика. Королевские празднества - Анн Голон

В Сан-Себастьяне наметились перемены по отношению к представителям короля Франции. В то время как испанский монарх с дочерью прогуливались по направлению к флоту, что стало для них почти привычкой, в Сан-Себастьян, надеясь узнать новости, прибыл граф де Сент-Эньян[115]. Его разместили у герцога Фонсеки, и он отбыл только на следующий день, предварительно получив аудиенцию у короля.

В тот день Их Величества не смогли присутствовать на ловле рыбы из-за страшного шторма.

Переговоры продолжались, но атмосфера тревоги не рассеивалась.

Было ясно, что король Испании взволнован, не хочет терять дочь и ищет малейший повод, который позволил бы ему и дальше отказываться подписать договор и даже разрушить соглашения, которые во многом его не устраивали.

Дон Кристобаль де Гувиран возвратился из Сен-Жан-де-Люза в то же время, когда в Сан-Себастьяне появился аббат де Монтегю[116], посланник короля Карла II Стюарта[117], только что вернувшего себе престол.

Несмотря на то что во главе делегации стоял католический монах, король Филипп IV не забывал, что Англию населяли «протестантские нечестивцы», появление которых предвещало миру великие беды.

Кроме того, приезд английской делегации напомнил Филиппу о горьком предательстве. Для того чтобы поскорее уничтожить его армию, Мазарини тремя годами ранее, в 1657 году, не колеблясь, заключил соглашение с этим грубым авантюристом и реформатором Кромвелем, который возомнил себя более верным слугой Бога, чем Папа Римский, этим простолюдином, которого называли протектором и который осмелился поучать защитников единственно истинной Церкви, следующей словам Господа нашего Иисуса Христа, сказанным святому Петру: «Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою».

И этому Кромвелю Мазарини — кардинал! — отдал Кале, чтобы развязать себе руки и атаковать города испанской части Фландрии, оплатив таким образом английский нейтралитет на море, что привело к поражению испанской армии при «Битве в дюнах».

Испанский король размышлял, отчего французы в своей внешней политике постоянно объединяются со злейшими врагами христианства!

Недостатка в примерах не наблюдалось. Например, де Ришельё — тоже кардинал! — чтобы вмешаться в ход Тридцатилетней войны, объединился с немецкими принцами и шведским королем, хотя всем известно, что они лютеране. В то время как у себя, во Франции, он осадил гугенотов, укрывшихся в Ла-Рошели, и погубил их…

А Франциск I[118] на целый год предоставил в Тулоне убежище туркам и их галерам, чтобы те как можно лучше подготовились к нападению на испанский флот в Средиземном море!!!

Какое счастье, что в конечном счете при Лепанто[119] победили испанцы!

А что до нового короля Англии, то, чтобы народ его принял, он обратился в англиканство, новую религиозную секту, одну из ветвей протестантизма, созданную для своих подданных великой королевой Елизаветой I. Она-то прекрасно понимала, что толпу завораживает блеск литургии, ведь не так часто им выпадает возможность полюбоваться красотой мессы, роскошью золотых одеяний священнослужителей и насладиться ароматным облаком фимиама.

Скоро, мечтательно думал испанский монарх, наступит праздник Тела Господня и епископ под балдахином понесет Святые Дары[120], белые облатки — тело Христово — в сверкающей позолотой и золотом дароносице, а за ним будет тянуться торжественная процессия верующих. И он сам, правитель Испании, будет смиренно следовать за Богом, спустившимся на землю.

Он склонится перед Святой Жертвой[121] и забудет о причинах тех страданий, которые ему довелось вынести во искупление своих грехов.

Любое могущество и любое утешение рождаются из веры в божественную силу Святой Жертвы. Сколько чудес и удивительных явлений свершилось с теми, кто доверился милосердию Господа.

И Филипп IV, король Испании, прикрыл глаза, ожидая английских послов, и погрузился в мысли о той, с кем он вот уже более двадцати лет вел переписку, из которой черпал советы и мужество, чтобы противостоять всем напастям и вынести груз забот. Мария из Агреды[122], аббатиса маленького арагонского монастыря у подножия темной горы Монкайо, однажды погрузилась в экзальтацию в своей скромной келье, ее душа оставила тело и полетела в Северную Америку, в те края, куда еще не дошли миссионеры и которая звалась «Теплак»… Сейчас ее называют Техасом. Там она обратила индейцев племени юма в истинную веру. Они сами пришли к миссионерам, прося о крещении и рассказывая, что так повелела им «белая богиня», облаченная в синий покров своего ордена[123].

Филипп IV пожелал встретиться с Марией из Агреды. И случилось чудо. Она вернула ему уверенность в своих силах. Более они не встречались, но между испанским монархом и преподобной матерью завязалась постоянная переписка. Он изливал душу в длинных письмах, которые подписывал просто: «Я, Король».

Уже давно ее образ не появлялся в Новом Свете, но францисканцы, вдохновленные чудесной и, несомненно, правдивой (тому было множество доказательств) историей «монахини в синем», как прозвали ее испанцы, хлынули в эту часть Америки.

Исполняя волю Девы Марии, которая часто являлась в видениях монахини, она написала книгу о земном пути Богоматери. Инквизиция была в гневе, и только вмешательство короля спасло аббатису маленького арагонского монастыря от костра. Филипп IV в молитвах просил себе жизни столько, сколько нужно, чтобы защитить Марию из Агреды.

Ведь, если суждено родиться королем, следует идти по бренной земле, стараясь проникнуть за грань неизведанного и не гнушаться покровительством сверхъестественных сил.

Глава 8

Анну Австрийскую посещают тревожные мысли о будущей невестке. — Наряд «страж инфанты»

В ТОТ вечер король Испании и его дочь в очередной раз приняли приглашение присутствовать на рыбной ловле сетями. Их появление вызвало восторг у всех собравшихся в Сан-Себастьяне, которых день ото дня становилось все больше и больше. Люди приезжали сушей и морем отовсюду, изо всех уголков страны.

Французы из Сен-Жан-де-Люза усмотрели в волне народного воодушевления, поднявшегося вокруг рыбной ловли, намерение Их Испанских Величеств устроить праздник в честь восстановления на троне Карла Стюарта.

Двумя днями ранее королевский двор Франции облетела радостная весть о том, что английский монарх вернул себе корону.