Умышленное убийство (сборник) - Эрнест Хорнунг

Он надел пальто, не спеша потянулся за своей шляпой, аккуратно поправил ее перед большим зеркалом и вызывающе посмотрел на меня, словно ожидая ответа. Его спокойный вид вернул меня к действительности, и я, наверное, сам немного осмелел, чувствуя, как в меня буквально вливается непонятно откуда взявшиеся храбрость и готовность к действиям.

– И в котором часу я должен появиться перед этим почтенным господином? – отважно выдавил я, хотя душа моя в этот момент кричала и плакала.

– Без четверти восемь. А я чуть позже пришлю телеграмму, в которой объясню, что не смогу, к сожалению, к вам присоединиться. Этот тип просто обожает поболтать, и у тебя не будет никаких сложностей в поддержании разговора. Слушай его байки, поддакивай, но только помни: чтобы не возникало никаких тем о живописи. Отводи его от искусства вообще, лучше сам расскажи что-нибудь интересное, ты ведь это тоже умеешь. Постарайся, от этого многое зависит. Если же у тебя не останется выбора и он чуть ли не насильно потащит тебя в спальню смотреть эту несчастную картину, сообщи ему, что тебе нужно уходить как раз вот в это время и ни минутой позже. Он сегодня надежно упаковал полотно и основательно запер его в футляре. И я не вижу никаких причин, почему он вдруг решит снова все распечатывать. Ну, во всяком случае, не из-за того, чтобы похвастаться и без того всем известным шедевром. Да еще перед первым встречным, извини меня. Ну и раньше, чем он окажется в другом полушарии, он не намеревался этого делать, и в этом он меня также заверил.

– Хорошо. Но когда я от него уйду, где мне найти тебя?

– А я в это время уже буду прохлаждаться в Эшере. Надеюсь успеть на вечерний поезд, который отправляется без пяти десять.

– Да, но я рассчитывал еще встретиться с тобой днем, до моей встречи с этим австралийцем. Разве этого не произойдет? – разволновался я. В этот момент Раффлз уже открывал входную дверь, чтобы удалиться, как я понял, по своим неотложным делам. – Я же еще ничего толком не понял. Я не получил достаточных инструкций! Я могу все провалить! Не бросай меня вот так, не подготовив основательно…

– Увы, мой друг, не имею такой возможности, – вздохнул Раффлз. – Ничего ты не провалишь, не беспокойся. А вот я могу. И только из-за того, что потеряю драгоценное время. И именно сейчас, когда мне нужно уходить. Поверь, у меня запланирована еще масса дел, которые я должен успеть провернуть до вечера. Не ищи меня. И учти – дома меня вечером тоже не окажется. А почему бы тебе самому тоже не последовать за мной в Эшер последним поездом, когда уже все будет закончено? Пожалуй, так будет лучше всего! Ты появляешься – и как раз узнаешь последние новости. Я думаю, что сумею убедить старика Дебенгема подождать твоего прибытия. Ну а потом он с радостью предоставит нам ночлег в своем гостеприимном доме. Клянусь, он не пожалеет для нас обоих уже ничего, если мы только вернем ему его драгоценную картину.

– Вот именно: если вернем! – простонал я, когда Раффлз, легко кивнув мне на прощание, скрылся за дверью. Я остался наедине с собой и нехорошими предчувствиями. Мне было страшно. Так, наверное, чувствует себя дебютант перед выходом на сцену. А моей аудиторией должен был стать совсем не простой зритель!

Рассуждая логически, я понимал, что от меня требуется только безупречно сыграть свою роль. Остальное, самое главное и ответственное, должен был сделать Раффлз. Лишь бы только все прошло гладко и вечно безупречный Раффлз оставался таким же безупречным! Только бы он не поскользнулся, не грохнулся там, в соседней комнате, не нашумел, не сбился с пути, выкрал бы эту картину и так же незаметно, как призрак, исчез из квартиры! Что же касается меня… Мне оставалось только улыбаться и улыбаться, по какой-либо причине и даже без таковой, оставаясь при этом настоящим злодеем. Половина дня у меня ушла на то, чтобы научиться такой улыбке. Я стоял перед зеркалом и кривлялся, как мог. Потом я репетировал возможные речи, которыми осыпал бы своего нового знакомого. Я вспоминал различные истории, подлинные и придуманные, которые могли бы заинтересовать моего собеседника. Я отправился в клуб, раздобыл там огромный том о Квинсленде и его истории и тщательно изучил его, если не весь, то самые замечательные моменты из этой увлекательной книги. И вот наконец наступило назначенное Раффлзом время, семь часов сорок пять минут, и я уже отвешивал приветственный поклон довольно пожилому мужчине с маленькой лысой головой и покатым лбом.

– Значит, вы и есть лучший друг мистера Раффлза? – поинтересовался он, пристально вглядываясь в меня своими крошечными бледными глазками, да так долго, что мне стало не по себе уже с первых минут нашего знакомства. – Вы давно с ним расстались? Где же он сам? Он обещал продемонстрировать мне кое-что занимательное, но у меня пока еще не появлялся.

Я понял, что телеграмма еще не достигла нашего нового знакомого. Итак, мое приключение уже началось и со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я заявил, что не видел Раффлза с часу дня. Это была сущая правда, и при этом я старался изо всех сил, чтобы голос мой прозвучал довольно мягко и учтиво, чтобы понравиться хозяину этого дома. И пока мы продолжали вот так стоять в прихожей, в дверь постучали. Это был почтальон с долгожданной телеграммой. Прочитав ее и недовольно нахмурившись, австралиец протянул листок мне.

– Он, понимаете ли, вынужден на время покинуть город! – проворчал старик. – Неожиданно заболел кто-то из его близких родственников! Что у него там еще за родственники такие важные нашлись? Кого из них вы сами знаете?

Я не знал никого и поначалу струсил. Я ведь и понятия не имел, что именно успел насочинять Раффлз о себе этому любителю живописи, а потому боялся ошибиться. Тут же на горизонте замаячила и возможность немедленного разоблачения. Тогда я собрался с духом и выпалил, что никогда не встречался с его родственниками. И снова мне помогло то, что я не соврал, а потому ответ мой прозвучал весьма убедительно.

– А мне почему-то казалось, что вы с ним закадычные друзья. Разве не так? – осведомился Крэггс, и (как мне, во всяком случае, померещилось) его хитрые поросячьи глазки подозрительно забегали, словно ему хотелось заново изучить мою персону.

– Мы общаемся с ним только в городе, – соврал я, даже не моргнув, тут же решив исправить положение и добавить от себя немного правды. – Лично я никогда не бывал в его родовом поместье, так что вряд ли смогу сообщить вам что-либо ценное о его ближайших родственниках и их состоянии здоровья.

– Ну что ж, – недовольно сказал он, – полагаю, мы с вами сейчас все равно не в силах исправить положение. Только мне непонятно, почему он не соизволил сначала приехать ко мне и отобедать, как мы договаривались. Это же полное безобразие – ехать к какому-то умирающему, отказавшись от моего обеда! Вздор какой-то, нелепица! Что ж, это его решение, и мы с вами, пожалуй, откушаем и без него. А он пусть остается с носом. Вы не против? Тогда я, пожалуй, позвоню в звоночек, чтобы официант начал накрывать на стол. Кстати, вам известна причина, по которой он сам выказал желание увидеться со мной нынче вечером? Жаль, что этой встрече не суждено будет состояться. Но он сам виноват. А в общем, мне понравился этот ваш Раффлз. Даже удивительно, обычно с первого раза мне никогда не удавалось составить положительного мнения ни об одной особе. Дело в том, что он настоящий циник. А мне такие по душе. Я сам такой. Он говорил, что эта черта передалась ему по наследству, только я запамятовал, то ли от матушки, то ли от тетки. Надеюсь, что в данный момент именно она и лежит на смертном одре и очень скоро сыграет в ящик, пока мы с вами здесь будем прекрасно проводить время вдвоем!

Да-да, именно так он и начал нашу беседу, и я ничего не путаю и не прибавляю к его словам. Я был обескуражен с самого начала, и лишь изредка вставлял словечки в его бесконечную болтовню. Это был законченный циник, в чем я имел возможность убедиться за время обеда. Постепенно я составил свое впечатление об этой омерзительной личности, и меня перестали мучить угрызения совести в отношении того, что мы с Раффлзом задумали с ним сотворить. Мистер Крэггс оказался недалеким, плохо воспитанным и ограниченным человеком. Он неуважительно отзывался обо всех своих знакомых, высмеивал их привычки и делал это в весьма вульгарной форме. Это было неинтеллигентно и грубо. Он презрительно морщился и чуть ли не плевался за столом, вспоминая кого-нибудь из своих коллег. При этом он почти ничем не интересовался, был плохо образован, а свое состояние сколотил (как он сам сознался) случайно, перекупая участки земли и ловко спекулируя на этом, зачастую ставя в неловкое положение своих близких, а иногда и полностью разоряя соседей. Тем не менее помимо злобности он отличался удивительной хитростью и пронырливостью, что в свое время все же помогло ему кое-чего добиться. Он чуть не задыхаясь рассказывал мне о неудачах своих коллег, буквально издеваясь над теми, кому не повезло в жизни (иногда именно по его вине). Я и сейчас могу признаться, что мне ни чуточки не стыдно за все то, что с ним произошло впоследствии.