Твоя заря - Олесь Гончар

- Действительно, как здесь и быть,- грустно резюмирует Лида.

Грянул джаз! Острым взрывом пронзительных звуков наполнился эфир.

А откуда-то из дальней дали - слышим: колядуют!

Село в голубых снегах, совсем как на полотнах импрессионистов... Сочельник - это событие для всех. Даже если кто и не говеет, и святых не признает, и с соседями вечно воюет, то и для такого в этот вечер тоже наступает передышка, часы умиротворенности. Огоньки теплятся в окнах, душистые дымы уходят в небо, и мы, чья жизнь проходит в основном впроголодь, теперь с радостным гомоном возбужденными нетерпеливыми стайками, в лохмотьях, в каких-то опорках весело от окна к окну стук-стук!

- Дяденька, благословите щедровать!

- Да сегодня ж колядуют?!

- А мы вам все вместе!

- Дозвольте! Благословите!

- Ладно, начинайте! Спасибо, что не забыли!

Щедрик-всдрик,

Дайте вареник.

Ще и грудочку кашки.

I кiльцо ковбаски!..

И даже девчонки, совсем мелюзга, где-то там у соседей под окнами попискивают:

Коляд-коляд-коляд ни цн,

Добра з медом паляниця,

А без меду не така,

Дайте, дядьку, и'ятака!

А грандиозные наши походы на хутора, в почти неведомые земли? Когда еще задолго до похода мастерим п хате звезду на длинном древке, клеим ее из цветной розовой бумаги, чтобы и огарок свечи можно было поставить внутри свети, гори, моя звезда... Уходим еще до рассвета, бредем сквозь темень в глубоких снегах со звездою светящей, с живым огоньком, трепещущим в ней,это уже не щедрпк-ведрик, это высший класс... А там, глядишь, еще одна движется в рассветных полях ватага, и тоже качается над нею звезда, светит далеко... Для посыпания ' есть у хлопцев в карманах разное зерно, все, чем богаты тсрновщанские нивы, будем засевать - сообразно нашим симпатиям кому рожью, кому овсом, кому гречкой или даже пшеницей-украинкой, а какому-нибудь сквалыге хуторскому, который летом над терновщанскими батрачатами измывался, тому достанется, бывает, еще и горсть гороха, к овсу подмешанного: аж звенеть будут стекла да лампадки, когда ударят хлопцы от порога такой шрапнелью... "Ой, нечаянно! Недосмотрели. Простите, дяденька!"

А вот у Романа-степняка таких злых шуток мы никогда себе не позволяли. В хату его каждый раз входим взволнованные, с особенным трепетом, входим, как в маленький заповедник красоты: изо всех хат хуторских эта для нас самая красивая, в ней, благодаря Надьке, все так и цветет!

Говорят, Надькина мать была отличной ткачихой и вышивальщицей, искусство это и Надька еще сызмальства переняла, и все эти цветы, соловьи да калина на рушниках - как раз ее, Надькина, работа. Летом, приходя к колодцу, не раз, бывало, застаем ее за вышиванием. Сидит под вишней в тени, склонившись над куском полотна, иголка так и сверкает - быстро, ловко! А если заметит паше любопытство, то и нам покажет, что там у нее получается, какого цвета нитяные узоры она сейчас кладет на свое белое, тонкое, неизвестно для кого вышиваемое полотно.

- Это уж для Настусиных женихов,- пошутит иногда.- Чтоб было чем будущей невесте суженого перевязать... Рушником, говорят, свое счастье возле себя вернее Удержать.

И объяснит нам, что вышитый рушник- это же не для будней, не для того, чтобы им вытираться после умывания, а чтоб в день светлый, свадебный, с милым на рушпичок встать, как поется в песне... Или сватов перевязать, под свадебный каравай постлать... Всему свое место, скажем, вот такой рутник, где вышиты синие цветы да красные птицы, полагается давать только своему любимому - в знак верности и памяти от девушки или жены... "А если ни девушка, ни вдова?"- так и подмывало спросить, однако смущение какое-то останавливало. До сих пор оставалось желание: узнать бы, для кого она все-таки вышивала, Надька Винниковна? Кого-то конкретного имела в виду или старалась просто для неизвестного, являвшегося из мечты? Никогда мы у/к этого не отгадаем, а вот хата ее, и зимой цветущая красками, гроздьями калины да похожими на петухов жар-птицами, она и сейчас перед нами незабываемое Надькино творение... Забавами кое-кто счи тал, а теперь нам понятно, что был у нашей Винниковны врожденный художественный вкус, а к тому же был еще и талант, благодаря чему в хате все цветом и формой сочеталось на редкость гармонично, жило действительно по законам красоты. Ничего кричащего или раздражающего, все только успокаивало, даже яркостью тешило взор, дышало согласием. Вещи житейские, повседневного употребления, но как они выдавали характер хозяйки, стремление собственным творчеством украсить свою простую трудовую жизнь: ларь цветет расписной, весь в яблоках с листьями, и даже когда Надька откроет сундук, доставая нам гостин цы, обратная сторона поднятой крышки тоже ярко вспыхнет снопом роскошных синих и красных цветов да еще огромной кистью винограда, хотя он у нас и не водится, наших зим не выдерживает; цветы-узоры с Надькиного ларя так и перекликаются с петухами на белом дымоходе, и с вышивкой чудесного рушника над портретом Тараса Шевченко в шапке, и с расписными горлачами, которые, подбоченясь, как парубки, выстроились на полке; не обост дена вниманием даже старая скамья она застлана тка ным столешником от порога вдоль стены до самого покутья ', где сено, по обычаю, в канун рождества лежит, зеленое, душистое, на него как раз ставят кутью... А с покутья, из-за лампады, поглядывает на нас образ знакомой женщины, которую можно было увидеть почти в каждой терновщанской хате, как, впрочем, и по всем нашим селам,- это образ Козельской богоматери, о ней даже детям было известно, что когда-то она обновилась у колодезя за чумацкой корчмой в Козельске, и вскоре вблизи этого места на взгорье вырос женский монастырь, куда и наши слободские ходили на богомолье, а некоторые все лето там и работали на монастырских буряках, удивляясь, как этот шелудивый, вечно пылью окутанный, со скотными ярмарками и опухшими от пьянок прасолами Козельск да имеет такую сланную богоматерь, молодую, печальную, по-степному смуглолицую, чем-то похожую на наших степных матерей.

Там пречиста

Ри.411 прала...

Во время нашего посыпания Надькина малышка, забравшаяся на печь, диковато выглядывая из-за дымохода, заслоняется ладошками с притворным страхом, хотя на самом деле девчурке приятно, когда мы прыснем-рассыплем по светелке жито-пшеницу да всякую пашницу, во взгляде Настуси, на этот раз совсем не сердитом, мы улавливаем явное одобрение и вроде даже признательность, девчонка должным образом оценивает наш приход - ведь какие герои, не побоялись ночи, мороза, пришли, чтобы песней-здравицей наполнить хату... Ой, радуйся, земля, мир новый родился!..' Молодая мать, стоя у лежанки, под водопадом нашего жита-ишеницы тоже весело щурится и поглядывает на свою любимицу со счастливой улыбкой: видишь, Настенька, все же дождались посыпальщиков!..

А от окна хозяин приветливым глазом меряет нас, угадывая, наверно, где чей сын и кто считается старшим в этой ватаге, сбившейся вокруг звезды. Вишь, какие щедрые: пусть будет и в каморе, и в загоне!.. Среди ведущих, самых голосистых и самых обтрепанных, разумеется, нетрудно узнать сразу нескольких Заболотных.

Пока мы посыпаем, сеом-веом да выкрикиваем свою щедровницкую хвалу этой хате и семейству ее, с покутья, из-под рушника, неотрывно смотрит на нас и хорошо знакомая, на доске нарисованная пречистая мать с младенцем, смотрит пристально и благожелательно, словно оценивает наше отчаянное усердие и нашу почтительность, потому что посыпали здесь только житом-пшеницей, а главное - от души, полными горстями; этот ее доброжелательный иконный взгляд из-под рушпика ощущаем и после, когда, откричавшись и ожидая подарков, еще какое-то время топчемся у порога морозной, весело взбудораженной гурьбою, а женщина с нимбом вокруг головы по-матерински оглядывает каждого из нас. Поскольку же мы пожелании хозяевам навыкрикивали наилучших, и чтобы здоровы все были, и чтобы родило им в поле и в саду, и пасека пчелами чтобы плодилась и модами полнилась, то и подношения нам тоже из всего похода будут здесь самые щедрые: Надька яблок душистых да грецких орехов вынесет на блюде из чулана, а хозяин, отлучившись на минутку, тоже вернется в хату с дарами, внесет полную миску сотов, нарезанных ломтиками, из которых мед так и каплет... С тем медом на губах мы и выберемся в степь, в голубые снега!..

Однако сперва побудем здесь, согреемся, как советует Надька. Теплом от печи веет. Часы с гирей тикают па стене.

- Что же, хлопцы. Новый год на порог - вырос день на заячий скок,говорит хозяин ободряюще,- Спасибо, что не забыли нашей хаты...

- Мы и в будущем году придем!

Приходите, не забывайте...

По всему видно, что семья ждала щедровальников, и если бы мы не пробились сегодня, утопая в снегах, не защедровали этим трем душам вот здесь на рассвете, то, наверное, паше отсутствие, наша неявка в их степном безлюдье была бы воспринята как недобрый знак. А теперь и они рады, что их не забыли, и мы тоже оставляем Романову хату довольные, выходим в поле счастливо возбужденной ватагой, нам приятно жаться плечом к плечу вокруг своей склеенной из цветной бумаги звезды, которая от пристроенного внутри огарка вся, как цветок, налита светом, не гаснущим и на ветру. Как эта бумажная звезда светом, души наши полнятся тоже чем-то радостным, прекрасным, и вот опять мы так, плечом к плечу, как братья, дальше пыряем в снега, в синий рассвет нашей без края синеющей степи.