Призраки не умеют лгать - Анна Сокол
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта ночь не стала ни переломной, ни судьбоносной. Мне удалось остаться собой. Две руки, две ноги, голова. Возможно, что-то надломилось глубоко внутри, куда я ещё не готова была заглянуть. Но я это, я. Алленария Артахова. Запомнилось отчаянное желание закрыть глаза и отмотать всё назад, как фильм, представить, что ничего не было.
Стоило взять маму за руку, как всё стало на свои места. Этими руками она мазала зелёнкой разбитые коленки, гладила и прижимала к себе, когда мне нездоровилось. Отец учил читать, писать и плавать, последнее безуспешно. Помню, в каком шоке они были, когда, вернувшись из летнего лагеря, я продемонстрировала свою новую причёску — короткую рваную чёлку, выкрашенную в красный цвет. Тысячи воспоминаний, которые есть в жизни каждой семьи, пронеслись перед глазами. Родители всегда были рядом, пусть не всегда понятные, иногда занудные, но МОИ.
Стоило разобраться в себе, и принять решение, не бывшее ни простым, ни лёгким, но единственно верным, стало легче. Я уснула на кушетке, которую сердобольные медсестры принесли в палату, когда увидели, как посетительница клюёт носом.
Утром ничего нового о состоянии родителей врачи сказать не могли. Говорили много, но понятным было едва ли слово из пяти. Ехать куда-то, даже в Вороховку, не было ни малейшего желания, вправить мозги было некому, и я всё больше склонялась к мысли остаться в больнице.
Вмешалась, как обычно, бабушка.
— Да, — ответила я на звонок.
— Алленария, — хрипота из её голоса так и не прошла.
— Как себя чувствуешь? — зная, как она относится к таким вопросам, я всё же не смогла не спросить.
— Так же, как и неделю назад, — отрезала Нирра. — Станин рядом?
— Ну, да, только… — очень хотелось её спросить, хотелось узнать, что же произошло в ночь моего рождения, несмотря на то, что услышать ответ было до безумия страшно.
— Дай ему трубку, — перебила она.
— Э-э… он не совсем рядом… подожди, — я вышла из палаты.
— Где вы? — подозрительно спросила бабушка.
— В Палисаде.
— Ясно. Опять слезы льёшь. Кого жалко больше: их или себя? — настроение Нирры не улучшилось.
— Себя, — призналась я.
— То-то.
Я спустилась на первый этаж. Выход на стоянку через коридор направо. Псионник должен быть где-то поблизости от автомобиля.
— Мне долго ждать? — проворчала бабушка.
Двойные грязно-зелёные двери на улицу.
— Лена?
Асфальтовая парковка прямо перед входом была, низенькое железное ограждение тоже, чахлые кустики всё так же росли на куцем газоне. Два автомобиля замерли у дальнего края. Машины Дмитрия не было.
— Алленария!
Я повертела головой.
— Бабушка, ты не могла бы перезвонить?
— Нет, не могла бы, — Нирра вздохнула, и скомандовала. — Приезжайте. Найди парня и сразу сюда.
— Но…
— Не перебивай. У меня здесь три дела из архива, аналогичных твоему. Блуждающие не в первый раз преодолевают привязку. Всё поняла?
— Может, ты сама вернёшься? У нас тоже есть, что рассказать.
— Ленка, — попеняла бабушка, — не наводи на грех. Кто мне такие документы даст вывезти? Дела проходят по закрытой категории, их даже в базе данных нет, и запросы на совпадения по ним не проходят.
— Хорошо, — согласилась я, в конце концов, столько уже изъездили, что пять сотен километров погоды не сделают, да и слишком серьёзным получится этот разговор, лучше уж нам, действительно, встретиться, чем говорить по телефону, — мы приедем.
— Сделай одолжение, — по-старчески пробрюзжала Нирра. — И передай парню, чтоб не болтался, где попало, он за тебя головой отвечает.
— Хорошо.
— Тогда всё. К вечеру жду.
— До свида… — договаривать в монотонно пикающую трубку я не стала, убрала телефон и снова огляделась.
Куда исчез Демон? Пожалуй, слово "исчез" неудачное. В голову полезли неприятные мысли, успокаивало то, что уж псионник за себя постоять в состоянии.
На обратном пути к палате родителей я забежала в туалет. Мельком оглядела себя в зеркале, отметив осунувшуюся физиономию и мятую одежду. Плеснула в лицо водой и чуть пригладила точащие волосы, когда кое-что странное, висевшее прямо за правым плечом, заставило меня резко развернуться и прижаться поясницей к раковине. Беловатая клякса воды без всякой опоры повисла в воздухе. Так изображают воду в состоянии невесомости, с тем различием, что здесь капли не разлетались по всему помещению, а образовывали единое тягуче подвижное пятно. Я уже видела подобное. Блуждающий перед материализацией, призрак, готовящийся принять человеческий облик.
За спиной журчала вода, вытекая из потемневшего местами крана, несколько сантиметров свободного падения — струя разбивалась о фаянс раковины, холодные очертания которой чувствовались даже сквозь одежду.
Дмитрия нет, и если на этот раз призрак одолеет камень, помочь мне будет некому, в лучшем случае останусь в больнице в качестве пациентки. Не так уж плохо, всегда буду вместе с родителями, только бабушку жалко, да и Демону достанется.
Но блуждающий медлил, не зная, на что потратить энергию: принять облик или пойти в атаку.
— Кто ты?
Звук голоса поколебал кляксу. Вместо ответа пятно приблизилось. Я вцепилась руками в края раковины и отступила вбок.
— Что тебе нужно?
Второй вопрос без ответа и с теми же последствиями. Призрак медленно приближался. Внутри субстанции, как в водовороте, закружились мелкие пузырьки воздуха. Близко, очень близко.
Прежде, чем коснуться, блуждающий всё-таки принял решение: я поняла это, когда волна липкой студенистой жидкости окатила меня с головы до ног. Он материализовался, и физический контакт произошёл сразу же, слишком близко мы были друг от друга.
Мгновение, долю секунды я могла видеть её. Псионник был прав, в монастыре меня узнали. Невысокая, худенькая, с белёсыми, какими-то прозрачными волосами девушка грустно смотрела на мир моими же глазами и улыбнулась моей же улыбкой. Всего миг, глаза в глаза, а потом видение разлетелось тысячью мелких брызг. Мы давно уже по разные стороны реальности.
Я вытерла лицо рукой и склонилась к раковине. Если честно, было нехорошо. Тошно. Зеркало, вот как это называется. Искажённое зеркало времени. Я — убийца. Убийца собственной матери, вернувшейся через столько лет и решившей взыскать долги с живых. Ключевое тут местоимение "я", не будь меня, не было бы и всего остального.
Ни разу с момента, как стало известно о моем происхождении, я не подумала, каково было ей. Марината. Молодая девушка, запертая в монастыре и, на свою беду, влюбившаяся в отца. Во мне не было ни жалости, ни сожаления. Всего лишь незнакомка, давшая мне жизнь.