Том 6. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть аторая - Эрнест Лависс

Параллельно с пока еще зачаточной идеей о народности как племенном единстве, в Турции за последнее время зарождается идея ислама как начала, способного приспособляться к условиям расы, времени и среды. Уже с 1860 года можно найти в турецких изданиях следы рационалистического истолкования корана; назовем относящуюся к этому году очень распространенную книжечку, — написанную, впрочем, с целью возвеличить ислам, — заглавие которой достаточно ясно указывает на ее рационалистический дух: это — Лекарство пророка, рассуждение о гигиенических заповедях, содержащихся в коране. В это же время развилось учение о свободе исследования, заимствованное у мутазилитов — свободомыслящей секты, терпевшей гонения при Аббасидах.

Когда македонский турок Мехмед-Али задумал реорганизовать Египет, пользуясь европейскими методами, ему и в голову не пришло воспользоваться для этого настоящими туземцами, автохтонами, говорящими по-арабски, или пришлыми элементами, слившимися с ними. Он просто заменил правящий класс мамелюков другим правящим классом, составленным из турецких, албанских, курдских, армянских, греческих и сирийских переселенцев, к которым он присоединил черкесов и грузин, находившихся в рабстве у мамелюков. Египетские государи очень мало заботились о развитии духа общественности среди должностных лиц, т. е., по их пониманию, среди слуг, через посредство которых они управляли своими владениями; они хотели лишь привить им те же способности, какими обладают европейские чиновники, и обеспечить себе в будущем необходимые кадры; они хотели создать класс мусульман, послушный воле государя, способный управлять краем и эксплоатировать его. Учениками первой школы, основанной Мехмед-Али, были молодые рабы, отобранные у мамелюков, а в ее программу входили чтение корана, письмо, турецкий язык и военные упражнения. Во вторую, которая была не чем иным, как подготовительной школой для поступления в военные училища, имели доступ лишь те дети — черкесы, грузины, турки, курды, албанцы, армяне и греки, — родители которых состояли на службе у паши. В нее безусловно не принимались дети египетского происхождения, и преподавание в ней велось на турецком языке.

В программу преподавания этой школы, по старому методу, входили коран, письмо, грамматика и турецкая, персидская и арабская литературы; но с целью подготовить учеников к поступлению в военное училище к этим основным предметам присоединили элементарные курсы арифметики, геометрии, алгебры, рисования и изучение итальянского языка — того европейского языка, на котором говорило большинство инструкторов военного училища.

Чтобы завершить свою военную организацию, Мехмед-Али учредил Медицинскую школу. То предубеждение против арабов, которое османы питали в отношении военного дела, здесь не имело почвы, — учащиеся этой школы все вербовались, т. е. набирались принудительно, из числа детей египетского происхождения и из числа студентов мусульманского университета — софт Эльазхарской мечети.

Когда интересы государства заставили великого пашу учредить министерство и совет народного просвещения, министр и большинство членов совета были назначены из людей, незадолго перед тем вернувшихся из Европы; остальные члены были французы. В этом совете не было ни одного араба: оп состоял из шести французов, двух армян и трех турок. Усвоенная этим советом мысль об основании арабской державы в противовес турецкой была европейской теорией, завезенной из Европы и не слишком приятной Мехмед-Али. Но так как война с Турцией не позволяла вербовать служащих среди албанцев, османов, черкесов и прочих, то паша дал волю совету, который «получил разрешение вводить в школы египетский национальный элемент в большом количестве, а не только в виде исключения, как это делалось до тех пор…». Естественным следствием допущения в большом числе — и даже в большинстве — детей египетского племени, говорящих по-арабски, был переход всего преподавания на арабский язык. Вследствие этой реформы пришлось за преподавателями для среднеучебных заведений обратиться к Эльазхарской мечети; влияние эльазхарского метода весьма осязательно чувствовалось еще много лет спустя.

Итак, возникшее в Египте образованное мусульманское общество представляло собой касту чиновников, по большей части иностранного происхождения; те туземцы, которые смешались с этой кастой, принадлежали к семьям, не имевшим влияния в стране, и тем самым, что они вступали в касту, они отделялись от своих семейств.

«Пока Мехмед-Али, вводя в Египте чужеземное образование, затрагивал лишь иностранцев, мамелюков или других, главная часть коренного населения и сам университет оставались довольно равнодушными к этим новшествам; но при первых же попытках распространить это светское образование на всю египетскую молодежь в населении обнаружилась резкая оппозиция против чужеземного образования. Тем не менее со временем между университетом и казенными школами установился modus vivendi, и с каждым днем близость между ними становилась теснее; этим сближением воспользовались мусульманские женщины».

Борцом за женское образование в Египте был улем Рифат-бей, питомец и доктор Эльазхарского университета, состоявший в качестве имама (священника) при египетском посольстве в Париже и умерший в Каире в 1875 году. В книге, изданной в Каире (в 1292 году мусульманской эры), Рифат привел в пользу женского образования все богословские и канонические аргументы ислама, из хадис пророка, из сунны и из мусульманской агиографии. Правительство мало способствовало этому нововведению. Из всех проектов организации женского образования, составленных комитетом 1836 года, вице-король одобрил лишь один, именно проект учреждения школы повивальных бабок. «Этот опыт женского профессионального образования спустя несколько лет дал такие блестящие результаты, что было решено его продолжать; мысль, что молодая мусульманка может, не стыдясь, ходить в эту школу, чтобы научиться там знаниям, нужным для занятий этой профессией, в настоящее время не встречает никаких возражений».

Каста европейски образованных мусульман, созданная, так сказать, усмотрением администрации, никогда не обнаруживала в Египте той склонности к спорам и тех революционных тенденции, которыми отличались в Оттоманской империи мусульмане-младотурки.

Внутри Аравийского полуострова ислам с самого своего возникновения не подвергался никакому иностранному влиянию. Кратковременные вторжения турок и египтян не оставили следа в населении, которое сохранилось во всей своей чистоте. Арабы на полуострове, если не считать мусульманских догм и обрядов, вернулись к тому моральному и социальному состоянию, в котором они находились не после Магомета, а до Магомета. Единственной переменой, которой они подверглись за последнее столетие, было возвращение к безусловному пуританству, попытка восстановить общество в том виде, какой, по понятиям мусульман, оно представляло во времена «четырех блаженных товарищей» — Абу-Векра, Омара, Османа и Али; это есть ваххабизм (вахабизм)[81].

Основатель этой секты Мухаммед Ибн-Абд-эль-Ваххаб, родившийся в Дерайе, в Неджде, в 1691 году, умерший в 1787 году, отвергал авторитет четырех имамов, или канонистов (Абу-Ханифы, Ханбала, Шафи и Малика), признаваемый правоверными мусульманами, и проповедывал возврат к корану и сунне, т. е. подражание Магомету и «четырем блаженным товарищам», образцы которого сохранились в каноническом предании (хадис). Отвергая законодательство четырех имамов, реформатор тем более осуждал обрядности и суеверия, внесенные в ислам, паломничества (зиярет), за исключением паломничества в Мекку (хадж), призывание Магомета, почитание святых и ангелов, реликвии, молитвы во внеурочное время, молебствия, четки и все новшества (бида) по сравнению с той жизнью, какую рисует сунна. Несколько отрывков из одного рисам, т. е. рассуждения Абд-эль-Ваххаба, дадут понятие о его богословской системе.

«Приобщить кого-нибудь богу, т. е. распространить на кого бы то ни было почитание, которое мы обязаны воздавать лишь одному богу, значит грубо исказить смысл этого почитания, пятная его идолопоклонством… Люди, которые в своих молитвах обращаются к кому бы то ни было, кроме бога, с целью получить от него то, что может даровать один бог, — например, вымолить себе добро или предохранить себя от зла, — вносят в свою молитву языческую закваску… Это одинаково относится ко всем, кто кладет душу свою на служение посторонней богу вещи (т. е. религиозным памятникам, часовням, гробницам святых), кто надеется на кого-нибудь другого, кроме бога (государя, имама или халифа)[82], кто тайно трепещет перед гневом иной силы, кроме божьей, кто призывает иную помощь, нежели помощь бога: все они — идолопоклонники».