Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я хочу, чтобы это место было запечатано плотнее, чем у монахини… чем у монахинь спальня, – сказал Бруно, забыв о своей обычной почтительности ко всем сторонам религиозной жизни. – Нам не хватает людей, и, когда они начнут прибывать, принимайте и размещайте их. А до тех пор, Тассо, – добавил он для командира своей гвардии, – можешь объявить нашим парням, что спать никто не будет. В том числе и я. Выведи их, и пусть следят за каждым камнем.
– Для чего? – спросил Тассо.
– Ты видел, как эти еретики убили сами себя. А почему? Не хотели, чтобы кто-то из них проговорился. Сказал, где лежит то, что нам нужно. Оно должно быть где-то здесь. И можешь быть уверен: кто-то попытается его забрать. Поэтому мы возьмем под охрану всю местность.
– Так мы ничего не найдем, – заявил Тассо, старый боевой товарищ, которому позволялось вольно разговаривать с собратом по ордену, даже если собрат являлся его кайзером.
Бруно обеими руками ухватил его за бороду.
– Но и не потеряем ничего! Мы знаем, что нужная нам вещь здесь, и, когда перекроем доступ ко всей этой местности, нам останется только поискать.
– Мы уже искали.
– Но не под каждым камнем. А теперь мы заглянем под каждый камень в этих горах и, если понадобится, зашвырнем его в море! Эркенберт! – Бруно позвал своего дьякона, который деловито инструктировал гонцов. – Вели епископам прислать еще и кирки. И тех, кто будет ими орудовать.
Отпущенный императором Тассо отправился осматривать местность и проверять слишком редко расставленные посты. С каждым часом крепли его тревога и озабоченность. По происхождению баварец, взращенный на южных виноградниках, Тассо считал ущелья и заросли кустарников, характерные для крутых и скалистых Пиренейских гор, чересчур неприятной местностью.
– Да здесь нужно не меньше тысячи человек, – бормотал он под нос. – Две тысячи. А где взять для них еду? И воду? Спокойно, Тассо. Befehl ist Befehl. Приказ есть приказ. Хельмбрехт, Зигнот, Хартмут, охраняйте эту тропу. И помните: никому не спать, пока не придет смена. Кайзербефель, ясно?
Он таскался по жаре, выставляя тут и там охранение. При том даже не подозревал, что в какой-нибудь четверти мили вне замыкаемого кольца дозорных, прячась среди редких колючих кустов и прижимаясь к земле, как ласка, кто-то неотступно следит за каждым его шагом.
* * *
Сын пастуха, явившийся сообщить о своих наблюдениях, ожидал увидеть нечто необычное и пугающее, но все равно чуть не подавился, когда его глаза привыкли к тусклому свету. Напротив него за грубым столом полукругом сидели люди. По крайней мере, они выглядели человекообразно. На каждом серая сутана, капюшон натянут так низко, что невозможно разглядеть лицо. Если бы пастушок увидел эти лица, он мог бы их запомнить. Ни один человек не ведал, кто в действительности принадлежит к perfecti, совершенным, хотя в деревнях еретиков непрестанно циркулировали слухи и домыслы: имярек отказался нынче от баранины, – наверное, он вообще не ест мяса; они с женой спят вместе, но разговаривают как брат и сестра; она уже три года не рожала, хотя прошлой весной отняла ребенка от груди. Любая мелочь может оказаться свидетельством посвящения в главную тайну. Однако в деревнях еретиков все старались жить как перфекти, хотя, возможно, никогда ими не были. Поэтому пост или целомудрие могли свидетельствовать только об устремлениях, а не о реальных достижениях. Под капюшоном мог прятать лицо кто угодно.
Пастушок неуклюже преклонил колени, снова встал. Из полукруга донесся голос, но не из середины, а с краю. Видимо, нарочно выбрали человека, чей голос был незнаком пастушку. На всякий случай говорил этот перфекти только шепотом.
– Что ты видел в Пигпуньенте?
Парнишка задумался.
– Я подбирался близко к скале со всех сторон, кроме восточной, где идет дорога. Ворота там разбиты, башни сожжены и большинство каменных построек разрушены. Вокруг замка рыщут люди императора, их там тучи, как блох на старой собаке.
– А что снаружи?
– Христиане расставили дозорных вокруг всей скалы, как можно ближе к основанию, окружили сплошным кольцом. Это здоровяки в доспехах, по жаре они ходят мало. Им привозят еду и воду. Я не разобрал, что охранники говорят друг другу, но они не спят и вроде не жалуются. В основном поют свои языческие гимны.
Совершенные не обратили внимания, что пастушок назвал христиан язычниками: они и сами придерживались того же мнения. Голос спрашивающего зазвучал еще тише:
– А ты не боялся, что тебя могут схватить?
Паренек улыбнулся.
– Чтобы люди в доспехах да поймали меня в горах или маквисе? Нет, сударь. Если бы они меня и заметили, то не догнали бы.
– Ну хорошо. Скажи, сможешь ли ты – и, допустим, кто-нибудь из твоих приятелей – пробраться сквозь кольцо стражи, перелезть через стену, проникнуть в крепость? Допустим, вместе с кем-нибудь из нас? С горцем, но не таким юным и шустрым, как ты?
На лице пастушка отразились сомнения. Если он скажет «да», попросят ли его рискнуть на самом деле? Он не имел ни малейшего желания присоединиться к трупам, которые у него на глазах выносили из крепости и складывали на зеленой лужайке чуть ниже ворот. Но больше всего он хотел заслужить одобрение людей, которых все уважали и почитали.
– Посты расставлены повсюду, и дозорные стреляют, едва лисица шелохнется в кустах. Но я могу пробраться через кольцо охраны. И пожалуй, три-четыре моих приятеля. Человек постарше… Понимаете, шипы на кустах растут высоко, на фут или на два от земли. Я там не хожу, а ползаю на животе, но так быстро, как другие ходят. Человека покрупнее, когда он не сможет согнуться, когда запричитает: «Ох, моя спина!», – в это мгновение парень передразнивал деревенского священника, который, как и все, был еретиком, но во избежание подозрений поддерживал связь с церковью и епископом, – обнаружат и схватят. Он не пройдет.
Отметив категоричность этого вывода, прячущиеся под капюшонами чуть заметно закивали.
– Нельзя, чтобы его схватили, – раздался тот же шепот. – Спасибо тебе, парень, ты сослужил нам добрую службу. В твоей деревне об этом узнают. Прими от нас благословение, и пусть наше расположение к тебе растет так же, как растешь ты. Поговори с людьми, которые ждут
