Бедный маленький мир - Марина Козлова

– Она тут на звероферме готова ночевать была, – объяснил председатель выбор дочери. – Теперь поработает годик, подготовится поступать в ветеринарный.

Они сидели на скамеечке под елкой. Вечерело, и Иванна понемногу стала замерзать, а хозяин что-то не торопился звать ее в дом.

– Хорошее дело, – одобрила Иванна. – У меня родители были микробиологами, занимались вирусными болезнями животных. Только я их не помню.

– Умерли? – сочувственно спросил председатель.

– Погибли, – коротко ответила Иванна. Она вообще не очень любила говорить на эту тему. – Вы можете рассказать мне, что здесь у вас происходит?

– Пойдем лучше покажу, – поднялся Николай Изотович. – Сама увидишь, может, еще и не захочешь у нас тут оставаться. Если решишь уехать – могу в Темников отвезти, у меня машина.

– Ты боялась? – опять вклинился в рассказ Леша.

– Ничего я не боялась. Почему-то знала: ничего там нет.

– Вот, – сказал Николай Изотович в сенях и отодвинул ситцевую занавеску.

Иванна зашла на кухню, увидела белый столик с поцарапанным пластиком, три табуретки, газовый баллон… На шкафчике вкривь и вкось были наклеены вырезанные из открыток букеты цветов. Она протянула было руку к выключателю, но председатель вдруг неожиданно больно схватил ее за локоть и прошептал:

– Не включай!

– Почему? – спросила Иванна.

– Видишь? Сидят.

– Я получше хочу рассмотреть. – Она выдернула локоть.

– Дело твое, – вздохнул мужчина.

Никого, кроме них, на кухне не было. Решительно никого. На столе стояла миска с желтыми заскорузлыми макаронами и лежали две старые алюминиевые ложки.

– Николай Изотович, – сказала Иванна, – пойдемте в комнату.

Тот, шаркая и вздыхая, послушно двинулся за ней. Держась за поясницу, присел на диван и стал глядеть на нее снизу вверх с видом первоклассника, который смотрит на учительницу. Редкие седые волосы прилипли к потному лбу, и Иванне стало так жаль его, маленького, испуганного, что она осторожно погладила его по плечу.

То, что сама она никого не видит, еще не означает, что там никого нет. То, что председатель кого-то видит, еще не означает, что там кто-то есть. Странная, конечно, но все-таки логика. Иванна по привычке пыталась придать ситуации какую-то рациональность. И тут же подумала, что с этой дурной привычкой пора как-то бороться.

Она придвинула к себе стул и села строго напротив председателя. Стул опасно заскрипел.

– Там ножка шатается, – прошептал Николай Изотович.

– Слушайте, – сказала Иванна, – дело вот в чем: я никого не вижу.

Мужчина посмотрел на нее с изумлением.

– А кого видите вы? – спросила Иванна.

Он видел женщину и девочку. Женщина молодая, но вся седая и постоянно кашляет, а девочка худенькая, коротко стриженная и в косынке, но все равно видно, что уши у нее сильно торчат, а глаза большие, черные, и она часто моргает, как будто у нее нервный тик. Одеты обе всегда в какие-то серые халаты, а что на ногах – он точно сказать не может. Вроде бы какие-то ботинки.

– Мне еще повезло, – вздохнул председатель. – К Демочкиным приходит пять человек. Две женщины и трое детей – две девочки и мальчик. Ему года два. Люба говорит: сидит на удивление тихо, не возится и – молчит. За что нам все это, а?

«Гости» приходили не во все дома. В девять из восемнадцати. Остальные девять семей считались счастливчиками. Первые тихо завидовали вторым, вторые считали, что первые выжили из ума.

– Вот баба Нина утверждает, что нет у нее никого, – рассказывал Николай Изотович. – И веселая. Но домой к себе не пускает. Что она скрывает, спрашивается?

– А вы чужих гостей видели? – спросила Иванна. – Или только своих?

Чужих гостей он видел. У Любы со Славой эту ораву и у Лиды.

– У Лиды как будто евреи сидят, – неуверенно сказал он. – Танька с ума сошла, видения у девчонки начались. Видела истуканов даже тогда, когда их не было.

– Что это значит? То есть они приходят не каждый день?

– Каждый божий день! Но ночью их нет. А она видела их даже ночью.

Нет, подумала Иванна, о всякой рациональности придется забыть. Просто Солярис какой-то. И сказала председателю:

– Я остаюсь. Спать очень хочется.

Хозяин отвел ей бывшую детскую. Она сняла джинсы, прямо в свитере залезла под толстое стеганое одеяло, добрым словом вспомнила принцип Скарлетт «я подумаю об этом завтра», глотнула минеральной воды из бутылки и моментально уснула.

Ночью проснулась оттого, что стало безумно жарко. Иванна сняла свитер, вытащила из рюкзака футболку и вдруг услышала скрип половиц. Сплошной, острый немотивированный страх – вот что она почувствовала в тот момент. Резко скрутило живот, и волосы на лбу мгновенно стали мокрыми – совсем как у Николая Изотовича, когда зашли на кухню. Дрожащими руками кое-как она натянула футболку, долго стояла у закрытой двери, потом собралась и выглянула в гостиную. Председатель ходил по комнате – туда-сюда, опустив голову и сцепив руки за спиной.

– Что это вы, как Ленин в камере? – севшим голосом еле вымолвила Иванна.

– Не могу, – обронил мужчина, продолжая ходить. – Если встаю ночью, уснуть больше не могу.

– Боитесь, что наступит утро? – поняла Иванна.

– Боюсь.

За следующий день вместе с Изотычем (так звали председателя жители Каменки) она обошла все девять домов, куда жаловали «гости», и тот везде представлял ее как специалиста из Москвы. Впрочем, Иванна не возражала. Люди светлели, смотрели приветливо. Видимо, любая надежда, даже самая призрачная, была для них сейчас важнее всего золота мира. Если бы она сейчас вышла на главную улицу, развела костер и исполнила какой-нибудь шаманский обряд, никто бы, наверное, и не усомнился в том, что так и надо.

Люба Демочкина пригласила обедать.

– Сидят себе на кухне и пусть сидят, – устало обронила женщина. – Я им супа налила. А мы в комнату пойдем.

Суп у Любы был густой, очень вкусный, с капустой и мясом.

– Это щи? – спросила Иванна.

Люба о чем-то задумалась, молчала. Наконец спохватилась:

– Да, щи, – кушайте на здоровье. Вот что, Изотыч, мы завтра снова танцевать пойдем.

Иванна поперхнулась щами.

– Ну, на это разрешение сельсовета не требуется, – улыбнулся председатель.

– И тогда я впервые увидела Танец, – сказала Иванна, глядя будто сквозь меня, куда-то в пространство. – Уникальное зрелище! Рассказывать бесполезно, да ты сам все увидишь. Люба обещала. Тем более что все равно время пришло, они давно не танцевали. Как они вычисляют, что пора танцевать, я не понимаю. Просто говорят: время пришло.

– А те люди? Ну, которые приходили? – Мне стало казаться, что она сознательно оттягивает финал истории, не хочет досказывать.

– Те, которые приходили… – задумчиво повторила Иванна, продолжая смотреть сквозь меня. – Грустная и совершенно непонятная вещь. С рациональной точки зрения необъяснимая. Жители Каменки – во всяком случае многие – дети тех, кто работал в одном из мордовских лагерей. Основная агломерация лагерей была в Потьме, далеко отсюда, но имелись лагеря и поближе, за час добирались на подводе. Работали в основном женщины – в пищеблоке. Мужчин после войны в селе мало осталось, и все были заняты на лесозаготовках. А женщины в лагере для политзаключенных готовили еду. Это все Николаю Изотовичу его мама рассказала перед смертью, не могла больше в себе носить. Лагерь подлежал какой-то реорганизации, расселению. Может быть, у руководства возникли проблемы с местами, а может, была какая-то другая причина. Только в один прекрасный день все заключенные… отравились. А поварихи остались живы, хотя пробовали еду. Дело в том, что в тот день за час до обеда начальство приехало и всех вольнонаемных собрали на площади. И женщины каменские тоже туда побежали. А баланда в чанах и каша пшенная так и остались стоять в пищеблоке. В еде оказался крысиный яд. Умерло двести человек. Самое ужасное, что был в лагере и детский барак. А обвинили их, женщин, работавших в пищеблоке. И судили за диверсию. Но сроки дали по тем временам небольшие – по десять лет. Правда, услали подальше от дома – в Воркуту. Там двое умерли, несколько женщин покончили с собой, в том числе мама Любы. А мама Николая Изотовича отбыла срок и вернулась домой. «Мы не виноваты, Коля», – сказала она ему перед смертью. Такая история. Много в ней непонятного, Леша. Может, конечно, кого-то заставили, кто-то из них не пошел на площадь или вернулся. Но поверить в это трудно. А может, кто-то воспользовался отсутствием работниц, что скорее всего. Но в Воркуте женщины отбывали срок с клеймом детоубийц.

– Так что ты сделала, в конце концов?

– Да ничего особенного. Просто им нужно было молиться. За тех людей и за своих матерей. А что тут еще можно сделать? Самое разумное и естественное – молиться. А у них в селе не было храма. Ближайший в Темникове – далеко, не наездишься.

Прямо из окна «нашего» домика были видна аккуратная колоколенка, а если открыть окно и выглянуть – то и вся церковь целиком. Красивая, я заметил. Мы к Любе мимо нее ходили. Значит, она им церковь построила, вон оно что…