Игрек Первый. Американский дедушка - Лев Корсунский

Живописный пейзаж навеял спящему воспоминание о летних каникулах на даче. Не зная, умеет ли плавать, Игрек погрузился в темную, как пиво, воду.

Едва он отплыл от берега, вода в реке стала темнеть, пока не почернела вовсе.

Мальчик хотел повернуть к берегу, но обнаружил, что ноги его совершенно растворились в воде, так же, как и руки… и все туловище. Осталась одна голова.

«Эта река — Лета!» — догадался Игрек в последний миг перед тем, как раствориться вовсе.

Исчезнув во сне, глюк возродился в жизни.

На берегу реки сидела девушка…

Впрочем, Ирина застыла на стуле в изголовье дивана, на котором почивал Игрек, с таким лицом, словно купальщик в самом деле безвозвратно растворился в теплых водах Леты.

Скорбь барышни рассмешила Игрека.

— Ничего не видела?

Сокрушенный вздох Ирины означал, что она чувствует себя доктором, который вынужден сообщить больному безнадежный диагноз.

Игрек разозлился.

— Кому ты лапшу на уши вешаешь? Что ты видела?

Грубость мальчишки освободила Ирину от деликатности, присущей сновидцу. Закон о том, что тайна чужого сна охраняется, подлежал уточнению: от посторонних лиц. Каждый имеет право знать свои сновидения. Этот принцип стоило бы внести в Декларацию прав человека.

— Ты был с девушкой… очень симпатичной… на лесной лужайке… — недоверчивая улыбка дураковатого дылды не тронула Ирину. — Там стоял кожаный диван…

— Прямо в лесу? — уточнил Игрек, не скрывая иронии.

«За чужие сны не отвечаю!» — вздохнула девушка.

— Вы оба были нагишом… — стыдливость останавливала Ирину, но долг сновидца повелевал продолжать: — Девушка бросилась от тебя убегать, ты стал ее догонять…

— Ты хочешь сказать, что я насильник?

— Нет, нет, — успокоила Игрека Ирина, — девушка смеялась… Это была просто любовная игра…

— Наверно, девушкой была ты?

— Это была не я… — целомудренная повествовательница переходила к самому трудному. — Ты догнал девушку… повалил ее на траву…

— Продолжай, пожалуйста! — Игрек получал удовольствие от смущения крохи.

— Дальше… ты же сам знаешь, что произошло…

— Понятия не имею!

— Произошло соитие. Но вместо фаллоса у тебя оказался кинжал. Ты убивал девушку своей любовью…

Игреку стоило больших усилий сохранить серьезность. Внутренняя щекотка давно уже изводила его.

— На верхушке дуба сидела не очень молодая женщина и куковала…

Долговязому сразу же расхотелось смеяться.

— Что дальше?

— Когда твоя девушка умерла, тетка свалилась на землю…

— И я над ней тоже надругался? — неожиданная злость накатила на Игрека. К шарлатанству он не умел относиться с юмором, хотя в Воробьевке его хватало.

— На нее ты не обратил внимания… Ты не мог поверить, что девушка умерла… Перевернул ее на живот…

— Хватит! Оказывается, ты просто извращенка!

К вспышке ярости несмышленыша Ирина отнеслась хладнокровно.

— Неча на зеркало пенять…

— Коли член, как кинжал! Ты рассказала мне свой сон! Пока я спал, ты тоже уснула! Сумасшедшая! Ты видишь не чужие сны, а свои!

— Ты перевернул девушку на живот… — продолжила Ирина, не обращая никакого внимания на негодование распутника. — И снова взял ее сзади…

Сновидица вошла в роль беспристрастного фиксатора событий, лишенного всякой стыдливости.

— Очень интересно, какие у тебя подсознательные желания!

— Ты занимался с мертвой девушкой любовью, не замечая, что кровь из нее вытекает. В конце концов в руках у тебя осталась только ее кожа…

— Признайся, что это была ты! — с яростным торжеством выкрикнул Игрек, испытывая желание наяву проделать с Ириной то, что ей привиделось во сне. От полоумной не исходило никаких эротических импульсов. Это и спасло ее от сексуального домогательства. В Воробьевке встречались такие больные: сомнамбулически погруженные в самих себя.

— Твоя любовница была высокая… тоненькая…

— Неужели ты коротышка? — уколол Долговязый крохотную хозяйку дома.

Но она была неуязвима для обид. Так же, как Кукушка, выполнявшая высшее предназначение.

— …черноволосая… — припомнила Ирина, — с горящими глазами…

— Я с ней незнаком! У тебя обалденные сны! Еще какой‑нибудь расскажи!

— …не могу вспомнить, как ее звали…

Игрек дотронулся до плеча Ирины.

«Холодная, как камень, — отметил он. И испытал желание разогреть балерину. — А ведь моя пиписька и вправду как кинжал! Только он не убивает, а возрождает к жизни!» — поэтическая метафора воодушевила Долговязого.

Легкого прикосновения к своему телу Ирина не заметила, но, когда пальцы Игрека вцепились в ее плечо, она с недоумением сбросила одеревеневшую руку.

— Ты боишься, что у меня на самом деле между ног кинжал? — расхохотался Долговязый, испытывая желание выпустить гудящий от напряжения фаллос на свободу.

— Я ничего не боюсь… — Ирина смотрела сквозь охваченного любовной горячкой парня. Где витали его отлетевшие сны? Не в том ли пространстве, населенном невидимками, что доступно лишь зоркому глазу пограничника?

«Я уделал бы ее до смерти!» — Игрек живо вообразил сон, привидевшийся маленькой балерине. И желание его стало нестерпимым.

«Пускай бабка совокупляется со своими кабанами! Она нам не помеха!» — от беззащитности крохи Игрек совсем одурел.

Истомившийся в неволе зверь был выпущен на свободу в прорезь штанов.

— Ты видишь, что меня нечего бояться!

Красномордая зверюга не испугала Ирину. Она была погружена в воспоминания о причудах дремлющего сознания необузданного хулигана.

— …Умирая, она говорила о том, что ведьмы бессмертны…

— Какие ведьмы? — помертвел Игрек. — При чем тут ведьмы? Что ты несешь!

— Когда девушка умерла, ты прошептал: «Алевтина»…

Ирина увидела растерянного парня с уныло повисшим пенисом.

— Тебе надо пи-пи? — впервые барышня съехидничала — с невинным видом. — По коридору направо.

Игрек спохватился. Торопливо привел свой туалет в порядок.

— Извини. — Больше всего на свете срамнику хотелось исчезнуть отсюда. И вообще с лица земли. — Откуда ты узнала про ведьму?

— Она действительно ведьма?

Игрека удивила простота, с которой юная особа осведомилась о невероятном: будто спросила, впрямь ли Алевтина санитарка. Привыкший к воробьевских феноменам, глюк отметил, что девчушка обладает опасным свойством: умеет отшибать память. Впервые после знакомства с ней Игрек вспомнил про Алевтину. А до того, как он увидел маленькую балерину, Ведьма не вылезала у него из головы. Хорошо хоть, потеря памяти оказалась обратимой. Псих все вспомнил, но признать существование возлюбленной (вернее, несуществование) не желал. Ни за какие коврижки! Тоже феномен крохи?

— Я не видел этого сна!

— Бывает.

— Что ты видишь мои сны, а я их не вижу?

— Ты их забываешь до того, как проснешься…

— А ты?

— А я после. Можешь не сомневаться. Забываю.

Игрека позабавило, что девчушка с серьезным видом заявляет о сохранении тайны чужих снов. Может, хоть в газетах описывать его ночные кошмары.

Присутствие души Ведьмы Игрек ощущал, но никакой враждебности она не выказывала, хотя наверняка уловила горячее желание Игрека овладеть крохой.

Легкий охлаждающий ветерок, похожий на поцелуй любящей души, овевал глюка изнутри. Игрек счел это разрешением Алевтины на его соитие с балериной. Оставалось только получить одобрение любовных поползновений от самой Ирины.

— Познакомь меня с ней! — попросила хозяйка дома.

«Возможно, желание знакомства с призраком из чужого сна возникло у Ирины из‑за присутствия души Ведьмы», — догадался Игрек. Но свои мысли он давно научился скрывать.

— Ладно, — буркнул дылда, страдая из‑за того, что охмурять дам еще не умеет. В Воробьевке ему этого искусства не требовалось: Алевтина и Люся сами всегда стремились соблазнить завидного кавалера. На пипиську, лопавшуюся от желания, балерина почему-то не откликнулась. В Воробьевке эта любовная уловка считалась безотказной. Какого же малютке рожна надо?

— Алевтина… — прошептала Ирина, пробуя редкое имя на слух. Она облизнулась, словно и на вкус его попробовала. — Аля… Тина… Я хочу с ней познакомиться немедленно!

Наконец-то присутствие в комнате Игрека было замечено.

— Пока это невозможно…

Если бы простодушному парню объяснили, что его уклончивость вызвана желанием привязать к себе балерину, он подивился бы своему хитроумию. Потом, может, устыдился бы. Или возгордился. «Терра инкогнита», как говаривал про Игрека доктор Ознобишин. Глюк не имел ничего против того, чтобы быть неизвестной землей, осваивая ее каждый день и не ведая при этом, каких выкрутасов ждать от себя в любую минуту.