Призрачные поезда - Елена Колядина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Василий слушал, положив руку на стол и подавшись вперёд.
Диковинный текст! Нынче даже писатели по-другому работают (а здесь так вообще – журналисты!). Громоздкие причастные обороты не отягощают, а привносят покой, словно отправляя после многолетних скитаний в мою детскую комнатку, к старым детским книжкам.
Я доел скудную порцию и закрыл глаза.
Горячая синева, чуть розоватые облака, лёгкие колонны и круглый купол белоснежной беседки, – всё выложено фрагментами мозаичной смальты.
Тяжелые самолеты набирали высоту и медленно уходили всё дальше, в солнечное небо, а над аэродромом снова появилась группа небольших винтокрылых машин. Они шли в широком строе, направляясь к центру лётного поля, а, достигнув его, выбросили несколько десятков небольших вымпелов, украшенных красными советскими флагами. Одновременно из двух самолётов прыгнули два парашютиста. Самолёты ушли, по-над полем величественно опускались расцвеченные флагами парашюты. Вот коснулся земли один, другой, третий, и скоро они усеяли посадочные полосы алой тканью флагов, как цветами. Немного погодя приземлились и парашютисты.
– Их имена известны среди нашей авиационной молодёжи, – с нарастающим восторгом зачитывал дед. – Один из них – товарищ Аминтаев, совершил девяносто прыжков, вторая – товарищ Тимохина, Евдокия Тимохина, совершила свой пятисотый пыжок.
Я снова вспомнил встречу в метро. «Как тебя зовут? Лидия. А меня Евдокия». Понятно, сценарий основан на реальных событиях, возможно, сценарист воспользовался теми же самыми архивными газетами.
– По всей манере, с какой они держались в воздухе, как они приземлились, – став на ноги, как только они коснулись земли, – и по той легкости и изумительному спокойствию, с которым оба направились к восхищённым гостям, было видно, что это опытные и прочно знающие свое дело храбрые советские парашютисты. Их воспитала Военно-воздушная академия. Через несколько минут они были среди присутствующих. И здесь произошла трогательная сцена: товарищ Аминтаев передал Жозефине Лаваль букет красных и белых роз, с которыми он спустился на парашюте из самолета. Звук моторов снова привлек к себе внимание…
Низкий могучий гул заполонил небо. Сперва показалось – просто группа самолетов. Но всего несколько мгновений, и перед глазами высоко в небе сложилось буквами: «Сталин». Казалось, аэропланы спаяны невидимой цепью, или, может быть, я лишь прохожу под неподвижно висящими (так близко, что дотянуться рукой) миниатюрными авиамоделями, – настолько безукоризненно они выдерживали строй в этом сложном лёте.
– Но здесь была только одна связь, – донесся торжествующий голос. – Дисциплина, выучка и сила советских лётчиков. Этот замечательный фигурный полёт, выполненный блестящей эскадрильей Военно-воздушной академии, вызвал всеобщий восторг, лётчики были вознаграждены горячими аплодисментами. С неменьшим мастерством продемонстрировали своё лётное искуство экипажи новых скоростных самолётов, с огромной быстротой пересекавших аэродром по всем направлениям и проделавших двойные и тройные «бочки» и «штопор вверх» почти над головами зрителей. Эти машины можно назвать метеорами, взнузданными сильными руками пилотов-большевиков! И когда они уходили на посадку, им вслед неслись самые горячие одобрения. В заключение были показаны масовые парашютные прыжки. Тридцать парашютистов прыгнули вниз, образовав линию белых куполов, медленно приближающхся к земле. Неожиданно линия превратилась в слово: «СССР». Это показывала своё искусство советская авиационная молодёжь – парашютисты Центрального аэроклуба СССР. Они приземлялись по одному, по двое, быстро вскакивали на ноги и, как ни в чём не бывало, деловито складывали свои громадные зонты и отправлялись на место сбора. Замечательная молодежь! Как заботливый и гостеприимный хозяин, товарищ Ворошилов ознакомил гостей с жизнью и бытом Монинского аэродрома, проведя их по помещениям и залам, опрятным и чистым, свежевыкрашенным, убранным зеленью, а главное, наполненным молодыми, сильными, храбрыми водителями боевых машин Красного воздушного флота. Гости пробыли на аэродроме несколько часов и покинули его, увезя с собой глубокие впечатления непобедимой мощи советского воздушного флота, – ликующим, хотя и осипшим голосом закончил чтение дед.
Василий сидел с просветлённым лицом, словно в реальности пережив столетние картины авиационной бодрости и непостижимой весёлой смелости.
– Да, вот как раньше корреспонденты писали! Нет, газетку надо сберечь, – заключил Краснов. – Тут прямо сила геройская. – Он погладил страницу и неожиданно скорбно сказал: – Судьба и Родина едины…
И я вдруг ясно и отчетливо понял, осознал и принял: моих родителей больше нет, и старый генерал – посланный мне дед, мой единственный родной человек. Ещё утром я сомневался – зачем бы моя мама стал скрывать от меня своего отца, почему я не знал, не помнил его? Слова «судьба» и «Родина», произнесённые с болью, вдруг сложились в крепления, недостающие звенья между которыми все эти страшные годы скрывал, берег, прятал мой дед.
– Дед, – дрогнувшим голосом сказал я.
– Что, Трофимушка?
– Давай чай пить, – я не знал, что сказать ещё.
– Василий, что у нас нынче к чаю? – бодро откликнулся генерал. По его лицу было не понятно, заметил ли мой переход на «ты».
– Печенье пшённое. – Казак помедлил. – Ещё хамон солёный есть. Из довоенных запасов.
Я подошёл к окну – пух, то ли от одуванчиков, то ли от каких деревьев, лежал на карнизе, как старый оренбургский платок. Вспомнился подъезд в детстве – тёмный, влажный, холодный в любую погоду, и залежи тополиного пуха под ступенями. Я лепил из него мягкие комки, воздушные шары, дирижабли. Хватит, Фима, достаточно пуховой мягкости нежно-длинным пальцам интеллектуала! Я ринулся в ванную, влез в облупленный чугунный поддон, поднял ведро, вылил на голову холодную воду вместе с ковшом. Дед и Василий прибежали на грохот и глядели – казак просто молча, а генерал тревожно, на меня, стоящего в мокрой одежде. Запас воды, преднозначенной для умывания, шумно утекал в воронку.
– Ты чего? – насупился Василий, глянув на пустое ведро и валяющийся ковшик.
– Охлаждаюсь, – ответил, стараясь, чтоб голос звучал как можно более развязно.
– Уши заболят, – расстрился дед.
– Хватит! – я вылез из поддона, размазывая мокрые следы по полу. – С чего им болеть? Почему никогда и ничего не ныло у этих твоих парашютистов, конногвардейцев, красноармейцев, метростроевцев, аэронавтов, ударников, передовиков, горнистов, горнопроходчиков, народных артистов, хлопкосборщиков, штабелеукладчиков – я не знаю, кого там ещё?!
– Так они ж закаленные были, Трофимушка, – искренне удивился дед. – Закаляет, прости Господи, не ваш фитнес, не танцы-зажиманцы, а жизнь.
Василий вытащил из-под умывальника тряпку и принялся затирать мокрый пол. В обхождении со мной казак никогда не терял терпения. Он это нарочно, нарочно подчёркивает, мол, за мной, как за ребёнком, нужно кашку доваривать. Принесу я завтра твою воду! Прямо с раннего утра принесу!
Я ринулся в свою комнату, скинул сырую одежду на стул, отжался от пола пять раз, вздрагивая, надел сухую футболку и шорты и вышел на кухню.
– Чайку горячего? – сказал бодро. – Дед, валяй дальше, годная газета, жму лайк.
– Московский метро – новая ступень в строительстве социализма! – с восторгом зачитал Краснов, расправляя передовицу. – Так-так! Пятнадцатое мая, это ж день пуска метро? Василий, слышишь?
Казак поставил на стол жестяной поддон с лепёшками из пшённой каши, которые он торжественно называл печеньем, и шматками сомнительного багрово-чёрного мяса. Без слов, словно о чём-то важном вспомнив, глядел на генерала.
– Горячо поздравляем с знаменательной победой. Только большевикам, только свободным пролетариям оказались по плечу такие дела. Московский метро – это высший класс, новая ступень в строительстве социализма, созданная расцветом большевистского творчества. Да здравствуют победоносные строители метро и их славные большевистские руководители. Подписи: Жданов, Чудов, Угаров. Московскому комитету ВКП(б) – товарищу Хрущеву. Никита Сергеевич, стало быть, возглавлял городской комитет партии? – не то спросил, не то пояснил дед. – Строительство московского метро, осуществленное славными московскими большевиками во главе с товарищем Кагановичем, является образцом темпов и качества социалистического строительства. Строительство метро послужило большой школой воспитания и выращивания новых кадров ударников и ударниц, овладевших сложной современной техникой, пламенных энтузиастов строительства социализма. Красная столица социалистической родины украсилась новым гигантским сооружением, призванным обслуживать широкие трудящиеся массы, повышать уровень их культурной жизни. Еще одна крепость взята большевиками! – старик сиял. – Да здравствует наш гениальный вождь, уверенно ведущий нас от победы к победе, – великий Сталин! – Дед был готов заплакать.