4. Поколение пепла - Доронин Алексеевич

   Рабочий день, наконец, закончился, но она не торопилась домой. Знала, что Володя опять задержится в Мэрии - он об этом ее предупредил. Значит, можно еще посидеть и доделать неоконченные дела.

   За окном наступил вечер, затем его полусвет постепенно померк, за окном светил только фонарь и далекие окна, за одним из которых сидел, погруженный в государственные дела, ее муж.

   Одно радовало в такой работе - никто ее не проверял и не контролировал, не стоял над душой. Чтобы немного отвлечься, девушка решила сделать перерыв и попить кофе с сухарями, попутно перелистывая старые глянцевые каталоги компании "Stratford-on-Avon" за июль 2019 года.

   Какая же красивая была жизнь... Маша вздохнула, чувствуя подступающий приступ ностальгии. Все это они потеряли. У нее в комнате стоял целый ящик с всевозможными косметическими средствами для любого места на теле: питательные шампуни, лаки, краски для волос, всевозможные кремы, гели и муссы, грязи, тушь, блеск для губ и для тела... и еще много чего, чем пользовались женщины на протяжении веков, чтобы дурить мужчинам головы. Владимир постоянно грозился вынести половину этого добра на помойку, но только шутя.

   На мгновенье ее взгляд задержался на прическе, которая была у рыженькой модели на обложке. Машенька была уверена, что она бы и ей пошла. Но точно так же она была уверена в том, что никогда себе такую не сделает. Не потому, что в городе был дефицит парикмахеров (один имелся) и средств для укладки волос. Просто это слишком непрактично. Настолько, что даже смешно.

   К тому же вызывала неприятные воспоминания.

   Чернышева расставалась с волосами не в одночасье, а в течение первого месяца после катастрофы. Хотя потеря волос была катастрофой сама по себе. Чтобы избежать приступов суицидальной депрессии, она нашла в одном из домов на поверхности подходящий по цвету и форме парик.

   Уже через неделю на макушке прорезались новые, которые больше напоминали щетинку, но уже были черными. Странно, что не седыми. Вроде бы никто тогда не заметил подмены. Мужики и подавно. Это был ее секрет: несмотря на то, что многие ее знакомые тоже лишились шевелюры, им незачем было знать, что и она подвержена этой напасти

   - Это только между нами. Правда, лысик? - говорила она тогда своему коту, и, казалось, голый сфинкс понимающе улыбался.

   Теперь его было не узнать, он раздобрел и заматерел. Грозой мышей так и не стал, зато приобрел вальяжность домашнего любимца китайского императора. Даже Владимир иногда был не прочь погладить его и почесать ему загривок.

   Да, сколько всего уложилось в этот год... Всего год.

   Во всем этом была некая глобальная несправедливость. Почему ее лишили того, что было у тех, кому повезло родиться раньше? Почему ей не дали нормально погулять молодость? Пусть бы этот гребаный Армагеддон произошел лет на тридцать позже. Где тот урод, из-за которого ей пришлось почти год гнить в земляной норе, вместо того чтобы нежиться на пляже?

   Но где ж его найдешь, этого гада.

   *****

   В этот момент раздался стук в дверь. Девушка со вздохом отложила журнал и, скрепя сердце, отправилась смотреть, кого там принесла нелегкая. Идти ей было по-настоящему лень, тем более что кофе, уже вторая чашка, безнадежно остывал; но служба есть служба.

   Кого же это принесло?

   Дверная ручка повернулась несколько раз, но не в ту сторону. Знакомый голос за дверью выругался. Это явно был не очередной больной.

   - Сколько раз надо повторить? - крикнула девушка с непритворным раздражением. - На себя!

   После этого он, наконец, справился с задвижкой и вошел.

   - Ого, какие люди и без охраны.

   - Привет, сестренка. Чё-то ты не в духе сегодня... Дай, обниму тебя.

   - Очумел? - она отстранилась, уворачиваясь от его рук. - Забыл, кто я теперь? И с кем?

   - Как знаешь, - слегка разочарованно произнес Серега Морозов. - Этот твой штандартенфюрер, конечно, мужик суровый, но о старых корешах тоже забывать не надо.

   - Так ты ко мне или адресом ошибся? - Мария нехотя подняла на него глаза от журнала.

   - К тебе.

   - Я слушаю.

   - Почифирим? - предложил гость. - Можно и чего покрепче.

   - Да ты прям как Винни-Пух. "И того и другого, и можно без хлеба..." Скромнее надо быть, - произнесла Богданова, в девичестве Чернышева, показывая, что подхода к ней не найти. - Будешь еще мою заварку переводить. У тебя дело какое или просто зашел?

   - Дело на полмиллиона.

   Морозов протопал по комнате, засунув руки в карманы, надув щеки и придав лицу выражение, как он думал, непомерной крутизны и вольготно расселся в ее кресле. Маша скривилась, но ничего не сказала. Постоянного поста охраны в здании не было. А зря.

   Серега Морозов, также известный как Морозко был одним из тех, с кем она делила воспоминания о первых днях в Убежище. Особой теплоты она к нему не чувствовала, но и негатива тоже. Простой нормальный парень, не обезображенный воспитанием. Росту он был среднего, телосложения крепкого. Про таких говорят: неладно скроен, да крепко сшит. У него был массивный квадратный торс, кривые ноги, непропорционально длинные руки, выдающаяся нижняя челюсть, приплюснутый боксерский нос и довольно низкий лобик. Картину дополняли маленькие бегающие глаза под сросшимися бровями, похожие на маслины. И последним штрихом был длинный, хотя и бледный шрам на левой щеке.

   "Тюрьма? - любил он говорить. - Бывал я там раз. Но меня оттуда выгнали за плохое поведение". Ему обычно не верили, хотя в подтверждение он демонстрировал татуировки, похожие на блатные.

   Великий криминалист Чезаре Ломброзо посчитал бы его доказательством теории преступного человека, но это был всего-навсего недоучившийся менеджер, и его самым серьезным правонарушением было разбитое окно.

   Вот с такими субъектами Чернышева когда-то водила знакомство. Чем-то они привлекали ее раньше. Может, с ними было не так скучно. А теперь они казались ей просто сопляками, заигравшимися в крутых парней. Реальность спасательных операций в городе показала, что совсем не такие обычно показывали себя молодцами.

   Надо было давно разорвать старые связи, послав их всех раз и навсегда к собачьей матери. Теперь она расплачивалась за это упущение необходимостью отваживать каждого в отдельности. Владимир, если бы увидел, спустил бы таких гостей с лестницы, а ей бы потом весь день канифолил мозги разговорами о "порочащих связях".

   Поэтому она и не хотела поднимать шум, а надеялась дождаться, пока он уйдет сам.

   - Ну так что, идешь с нами в Новосиб... за покупками? - второй раз повторил свое предложение Морозов. - Маршрут безопасный. Халявы много.

   - Интересный вопрос, - наморщила носик девушка, - А зачем мне оно надо?

   - Могла б развеяться, - ответил парень, хитро подмигивая, - Я ж тебя знаю, Марусь. Достал он тебя, поди, фашист этот.

   Она улыбнулось, но не весело. Развеяться? А ведь попал в точку, паршивец, хоть и туп как дуб. Да, в семейной жизни было не все так гладко, на то она и семейная. Гранитный, железобетонный и прочие слова, характеризующие мужчину, это, конечно, важно для его спутницы. Но недостаточно. Иногда хочется и нарушения порядка, легкости, которая железобетону не свойственна.

   Но надо быть полной дурой, чтоб променять тихую гавань на море в шторм. Тем более в такое время, как теперь. Буря, за окном, кстати, была самой настоящей. Как бы провода не пообрывало.

   - Кто ж вас выпустит, скажи мне? - покрутила головой она. - Тут вообще Масленников хочет карантин установить.

   - Тебе можно, - гнул свое Серега. - Ты ведь, это самое, представитель власти.

   - Ага. Представитель. И, знаешь, поэтому я запрещаю вам, - решительно сказала девушка, поднимаясь со стула, - Уходи лучше по-хорошему. По старой памяти никому не скажу, но только если свалишь прямо сейчас.

   Он не двинулся с места. Похоже, такой поворот разговора был для него неожиданностью, и она знала, что сама дала к этому повод. Был за ней грешок, или даже грех без всяких уменьшительных суффиксов. Несколько раз, даже будучи связана семейными узами, она вырывалась с ними за город, чтоб хорошо провести время.

   Но сейчас не собиралась. И никогда больше.

   Морозов продолжал смотреть на нее как-то странно, и тут же Машу кольнула неприятная мысль, что она не узнает своего старого знакомого. Или просто никогда не знала?

   Это человек не сидел в тюрьме. До войны он никого не убивал и не держал в руках оружия. У него даже не было знакомых, сидевших за ограбление или убийство. Но его мысли были мыслями зверя, скорее скользкого, чем покрытого шерстью. Он был недоучившимся менеджером, а не уголовником, и до августа 19-го не совершал ничего серьезнее "отжима" телефона у лоха на автобусной остановке. Но он действительно представлял опасность для окружающих, потому что не переступал грань только из страха возмездия. Ломброзо не ошибался.