Пламя Десяти - Рия Райд

Лехард, Леонид Крамер не посвятил вас в свои планы? О готовящемся теракте вы не заявили в Конгресс, потому что ничего не знали?

Марк замер, когда его покрасневшие глаза устремились в сторону судьи.

– Нет, – хрипло выдохнул он. – Я знал о его планах.

В Конгрессе, как и в рядах повстанцев, пронесся шлейф возмущенных голосов.

– Ваш дядя сделал вас сообщником поневоле? Он угрожал вам?

Марк даже не взглянул в сторону Леонида.

– Да.

– Помимо угроз, можете ли вы сказать, что он проявлял в вашу сторону какое-либо насилие? Он держал вас в заложниках? Ограничивал ваше общение? Контролировал ваш цифровой след?

– Нет.

– Перед тем как Леонид отправил на Мельнис свои корабли, вы пытались как-либо это предотвратить? Пробовали найти поддержку на стороне? Как-либо препятствовали его действиям? Пытались сообщить о готовящемся нападении кому-либо?

Марк дрожал.

– Нет.

– Вы помогали Леониду?

– Я был вынужден это делать.

– Это оценочное суждение. В таком случае в рамках закона ваша ответственность за случившееся приравнивается к ответственности Леонида Крамера. Вы знали о готовящемся теракте, но даже не попытались сообщить о нем, хотя у вас была такая возможность. Вы также не сделали это и после того, как обвинения ошибочно пали на Адлербергов. Верховный суд вынужден принять это к сведению. На данный момент у меня больше нет к вам вопросов.

Отстранившись, судья жестом разрешил Андрею продолжить, как будто динамик, встроенный в капсулу Деванширского, мог перекрыть гул тысячи голосов. Конгресс взорвался ими сразу после того, как судья завершил свой допрос. Андрей стоял, беспрерывно сжимая пальцы в кулаки до побеления костяшек, и с ужасом оглядывал ревущие трибуны. Я надеялась, он дышал – глубоко и медленно, пытаясь привести мысли в порядок и продумать новую стратегию защиты. Ответив на вопросы судьи, Марк Крамер только что подписал себе смертный приговор.

– Мисс, вы идете? – вновь подтолкнул меня сосед, когда я, впившись взглядом в экран, замерла на трапе корабля. Сердце глухо колотилось в груди, а кровь в ушах шумела так, что я с трудом расслышала его слова. – У вас все хорошо?

– Я… Я никуда не лечу. Простите.

Я спрыгнула с трапа и едва не врезалась в него. Ноги сами несли меня прочь, в сторону бункеров мимо стражников Конгресса, что уже начинали делать новый обход. Это было чистое самоубийство. Самое настоящее безумие. Я проталкивалась против толпы, но старалась не думать об этом и намеренно не оглянулась на звук поднимающегося в воздух корабля. Знала, что если сделаю это, то тут же пожалею.

Я ворвалась в бункер с жилыми камерами, а потом чья-то рука грубо схватила меня за предплечье и утянула в темноту. Резкий удар по голове заставил рухнуть на пол. Тело накрыла волна боли, но даже она не была яркой и оглушающей, как шок и липкий страх, что накрыли меня сразу вслед за ней. Я разглядела в темноте склонившуюся надо мной Мэкки. Она уперлась коленом в мою грудь, резко скинула капюшон с головы и мгновенно приставила пистолет прямо к моему лбу.

– Она у меня, Филипп, – коротко сообщила Мэкки по дистанционной связи. – Нет, она не улетела на Радиз. Настоящая Мария Эйлер у меня.

* * *

Наверное, стоило начать все с самого начала.

С того проклятого дня, когда Галактический Конгресс объявил на меня охоту и я села на корабль до Ерлатской системы в юрисдикции Ронан. Мы даже не успели выйти за пределы Анаксонской системы, как засекли несколько приближающихся кораблей Галактического Конгресса. Дора предупреждала, что времени мало, но ни я, ни пилот никак не ожидали, что его не осталось совсем. У нас было не более пяти минут на то, чтобы уйти от кораблей Конгресса, прыгнув в гиперпространстве, или столкнуться с ними нос к носу на границе Анаксонской системы. Мы выбрали первое, и это было чистое самоубийство.

Гиперпрыжки были запрещены в пределах звездных систем. Из-за близости к звезде и ее силы тяжести нас могло разорвать на атомы. У нас не было времени обдумать все как следует, не было времени даже просто точно просчитать расстояние прыжка. Мы делали это практически вслепую, полагаясь на веру, удачу и мои знания геологии земель ближнего кольца, и, прыгнув, едва не погибли.

Наш корабль выкинуло в чудовищной близости от пояса астероидов, недалеко от Голиафской системы, а все, что происходило дальше, было похоже на страшный сон. В первые тридцать секунд случилось не менее пяти тяжелейших столкновений, из-за чего мы полностью утратили контроль над судном. Корабль вышел из строя, и экстренная эвакуация на Альпас, ближайшую обитаемую планету Голиафской системы, была единственным шансом выжить. Через несколько минут после того, как мы активировали до нее спасательные капсулы, корабль столкнулся с очередным астероидом и его разорвало на куски.

Я не знаю, выжил ли пилот. После того как моя капсула успешно приземлилась на Альпасе, я пробыла без сознания еще около суток, а когда очнулась, весь мир надеялся, что я умерла. Тогда я впервые подумала о том, что получила шанс, о котором не смела и мечтать. Я могла исчезнуть навсегда. Бежать от Конгресса, Диспенсеров и повстанцев, скрыться где-нибудь на границе галактики, за пределами пятого кольца. Я могла стать никем, уничтожить Марию Эйлер, а вместе с ней и все ужасы, причиной которых она стала. Я действительно могла умереть. Это было крайне желанным исходом.

Но две причины делали это невозможным. Во-первых, я не могла перестать быть Марией Эйлер. Не будь лицо Анны Понтешен на всех экранах галактики, я бы избавилась от браслета с идентифицирующим кодом и с прошлым было бы покончено. Но теперь, чтобы начать новую жизнь и убраться как можно дальше, я нуждалась не только в новом цифровом паспорте, но и в новой личности.

Во-вторых, меня выворачивало по нескольку раз на дню и все чаще перебрасывало в чудовищные воспоминания Десяти. Это происходило каждый раз, когда я проваливалась в сон, и выбраться оттуда в реальность становилось все труднее. Я задыхалась в огне под крики сгорающих заживо, вновь и вновь тонула, когда гигантское цунами накрывало города. Я смотрела, как стихии пожирают целые цивилизации, и каждый раз погибала вместе с ними, не в силах что-либо изменить.

Я теряла контроль. В конце концов мне пришлось это признать, когда спустя неделю я вновь ввалилась в спальню Кристиана, плача кровью и откашливая песок. В тот раз я в очередной раз чуть не погибла во время бури в пустыне. Моя кожа покрылась волдырями от ожогов, а песок был везде – в горле, носу, глазах, ушах. Я достигла последнего рубежа отчаяния и даже не осознавала, что именно шептала тогда, едва сохраняя рассудок и умоляя его помочь.

Кристиан был ошеломлен. Я связалась с ним посреди ночи, свалившись на пол перед кроватью и испугав не только его, но и Изабель, что была рядом.

– Я принесу воды, – донесся до меня приглушенный голос девушки, перед тем как я отключилась.

Когда я очнулась, Изабель сидела в полупрозрачной ночной рубашке на краю кровати и разглядывала меня с прежним удивлением. Ее пышные рыжие локоны разметались по плечам. Несмотря на легкий румянец, что алел у нее на щеках, сама Изабель казалась невозмутимой. Наши глаза встретились, и она молча протянула мне стакан с водой.

Кристиан стоял чуть поодаль, привалившись плечом к балконной двери, и курил. Его рубашка была криво застегнута всего на две пуговицы, словно он сделал это спешно и в последний момент. Я отвела глаза, стараясь не думать о том, чему,