Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - Аркадий Дубнов

– Это было обсуждение того нового Союзного договора, подписание которого было сорвано путчем ГКЧП?

– Да. Подписание было сорвано, но почему Горбачев тянул с ним до 20 августа, если в июле договор был уже готов? Если бы он его подписал, до ГКЧП и такого развала не дошло бы.

– Если бы не случилось развала СССР, была бы гражданская война в Таджикистане?

– Нет. Совершенно точно нет.

– На момент развала вы уже не были председателем Верховного совета Таджикистана?

– Так получилось, что, когда меня избирали председателем Горно-Бадахшанской автономной области (1990 год. – Прим. ред.), одновременно я стал заместителем председателя Верховного совета. Но тогда у руля была КПСС, и Верховному совету придавалось мало значения. Когда шестую статью убрали, эта должность стала второй по значению после президентской. После череды провластных и оппозиционных митингов на центральных площадях в Душанбе летом 1992-го вынужден был уйти в отставку председатель Верховного совета Сафарали Кенджаев (основатель прокоммунистического Народного фронта Таджикистана, приведшего к власти Эмомали Рахмонова. – А.Д.), и на его месте оказался я. А в августе так называемая «молодежь Душанбе» (группа воинствующих молодых людей, выступавших от имени оппозиции, организованная противниками президента Набиева, чтобы его шантажировать и оказывать на него давление. – А.Д.) внезапно в аэропорту взяла в заложники Набиева и потребовала его ухода с поста президента. Под сильнейшим давлением он подписал заявление, хотя я просил, чтобы он этого не делал. Он меня спрашивал: «Если я подпишу, война закончится?» Я ему говорил: «Нет, если подпишете, война начнется». Вот как мы с ним тогда разговаривали. Но у него не было другого выхода. В результате я как председатель Верховного совета вынужденно исполнял обязанности главы государства.

– То есть на это место вас вытолкнула народная стихия?

– Сколько я в те времена работал, и никогда у меня в руках не было повестки дня сессии Верховного совета… Всегда экспромтом – то толпа заставляет провести сессию, то еще кто. Все стихийно, понимаете? Поэтому когда говорят: «Ты был у власти», – я отвечаю, что я был у власти, но самой власти не было.

– Когда вы ушли из власти насовсем?

– На сессии Верховного совета в ноябре 1992 года в Ленинабаде. Мне надо было собрать сессию, чтобы дать правовую оценку отставке Набиева. Но у нас не получилось провести заседание в Душанбе, потому что многие депутаты из числа сторонников президента Набиева боялись. Их уже несколько раз брали в заложники. Мы даже предлагали, чтобы 201-я российская дивизия взяла под охрану Верховный совет. А большинство министров из Ленинабадской области не появлялись на работе, потому что боялись оставаться в Душанбе. Акаев предлагал нам провести сессию в Бишкеке, Каримов – в Ташкенте. В Ташкенте было никак невозможно, а Акаева в Таджикистане уважали (на саммите СНГ, проходившем в Бишкеке летом 1992 года, Киргизия получила миротворческий мандат на урегулирование обстановки в Таджикистане, и, хотя меры не были удачными, таджики тогда киргизам доверяли. – А.Д.). В итоге мы решили, что можем провести ее в Ленинабадской области.

– Потому что проводить сессию Верховного совета Таджикистана в соседней стране было бы унизительно?

– Да, мы так считали. Но Аскара Акаева мы потом поблагодарили за его предложение. В тот период он очень многим нам помог, всегда был доброжелательным. Мы созванивались и советовались с ним, и помощь была безо всяких условий.

– А с Каримовом отношения были хуже?

– У Каримова очень жесткий и властный характер. Сначала я с ним тоже советовался. Один раз он мне позвонил и сказал, что в Куляб надо будет отправить муку на узбекских вертолетах из Узбекистана, а через несколько дней я узнал, что на них отправили оружие. Когда в октябре Кенджаев ворвался с армией в Душанбе, я и Ельцину позвонил, и Акаеву, и Назарбаеву. Написали бумагу в Организацию Объединенных Наций. Каримову я не звонил. Позвонил, только когда выяснилось, что люди Кенджаева на переговоры не идут. Просил подсказать, чего тот хочет, потому что идет война и людей убивают. Просил человеческим языком. А Каримов сказал: «Я не знаю никакого Кенджаева, это твоя страна». На следующий день, когда взяли в заложники и показали по телевизору нескольких сторонников Кенджаева с паспортами граждан Узбекистана, я ему позвонил второй раз. Сказал, что, если он не скажет Кенджаеву, чтобы тот сел за стол переговоров, я сообщу, что Узбекистан напал на нас, и объявлю мобилизацию населения. «Это ваши узбеки, не наши», – отвечал мне Каримов. Но минут через пять Кенджаев позвонил мне и сказал, что готов встретиться. Тогда мы провели встречу в 201-й дивизии (201-я мотострелковая дивизия существовала в СССР с 1943 года; участвовала в войне в Афганистане; в конце 1980-х – начале 1990-х квартировалась в Душанбе, Кулябе и Курган-Тюбе; во время гражданской войны в Таджикистане перешла в юрисдикцию ВС России. – Прим. ред.).

– При посредничестве российских военных?

– Тогда первым заместителем командующего Сухопутными войсками России был генерал-лейтенант Эдуард Воробьев. Он выступил в роли посредника.

– Среди тех, кого Кенджаев привел воевать, в основном были узбекские военные?

– Не военные, а простые узбеки и таджики. И мы, центральные власти, не могли противостоять им.

– Почему?

– Потому что, когда я еле-еле добрался на попутной машине с правительственной дачи до Министерства внутренних дел и стал вызывать министра МВД и председателя КНБ (Комитет национальной безопасности. – Прим. ред.), то выяснилось, что если мы сейчас скажем, чтобы их подчиненные взяли оружие и защищались, то они перебьют друг друга. Министерства оказались разделены по местническому признаку.

– Министерство обороны тоже?

– Министерства обороны тогда не было – только МВД и КНБ. И там уже такое местничество: одна группа – в этой группировке, другая – в другой (в министерствах тогда были представлены три основные группировки: кулябцы в МВД – сторонники Народного фронта; представители регионов республиканского подчинения – сторонники оппозиции; ленинабадцы – противники первых двух группировок. – А.Д.). Поэтому в первый день, когда силы Кенджаева захватили Верховный совет и аппарат президента, с ними никто и не воевал. Силы оппозиции, которые были в городе, эта самая «молодежь Душанбе», воевали с кем-то в другом районе. На следующий день они пришли защищать город и выбили Кенджаева. Мы с Воробьевым тогда выдвигали ему разные предложения. Но он сказал, что хочет быть председателем Верховного совета. Я говорю: «Хорошо, но для этого надо провести сессию». А он: «Давайте я соберу эту сессию». Я говорю: «Освобождай Верховный совет или аппарат президента, чтобы мы привели депутатов туда». Он: «Нет». «Тогда не получится, – говорю. – Освобождай, и мы охрану здания передадим 201-й дивизии. А 201-я дивизия пусть обеспечивает безопасность депутатов». Он и на это