Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - Аркадий Дубнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы считаете, что за теми людьми, которые были против политики «Саюдиса» и требовали возвращения в Советский Союз, стояли московские структуры?
– Конечно. Это известно, не только мы так считаем. Тогда состоялась переписка между этими фундаментальными коммунистами и Горбачевым – они формально попросили его ввести войска и диктатуру Москвы, снести нашу законно избранную власть военной силой. Конечно, они бы тогда стали наместниками, снова объявив советскую республику.
– Но Горбачев не пошел на это.
– Стали штурмовать телебашню, но не парламент. Остановились, потому что были жертвы и информация об этом пошла по всему миру. Они рассчитывали, что война в Персидском заливе все перекроет и никто не будет смотреть на Литву, но получилось наоборот.
– Как вы думаете, Горбачев лично принимал решение? Ему принадлежало право сказать последнее слово?
– Ему принадлежит слава. Когда иностранные журналисты спрашивают его: «Это вы отдали приказ?», он отвечает: «Нет». И все рады: «Горбачев не виноват!» Но и он лжет, и они неправильно спрашивают. Надо ставить вопрос иначе: «Вы разрешили резню?» Да, он ее разрешил. Приказы отдавали командиры или министры – Пуго, Крючков. Но они согласовали с Горбачевым все, что будут делать. И Горбачев сказал им: «Ладно, ребята, попробуйте». А потом сидел у телевизора и смотрел, что творится в Вильнюсе. И не останавливал. Хотя ему звонил Ельцин и требовал: «Прекратите это безобразие!» Эти слова мне Ельцин позднее сам повторял при разговоре.
– Вы тогда связывались с Ельциным?
– Да, связывался. Я звоню в Москву, а мне говорят, что Горбачев спит. Лгут и ждут, когда настанет конец этого побоища, а его все нет – затянулось. И в тот момент Ельцин ему сам позвонил и сказал: «Прекратите!» В общем, Горбачев все знал и позволил убивать людей, от этого ему некуда деваться. При этом все в мире очень ценят его вклад в демократизацию и перестройку и то, что он подписал договор по ограничению вооружений.
– При этом реальность «нового мышления» все-таки действительно имела место.
– Да, имела. Но надо видеть картину целиком. Советский Союз был банкротом и не выдерживал военной гонки с Западом. То есть Горбачеву надо было спасать СССР и еще как-то получить деньги от Запада, поэтому он кое в чем уступал. При этом его целью было сохранить империю. Он позволял отойти сателлитам (странам Варшавского договора), но не Литве. Литва – это уже его вотчина.
– Как только Литве позволили уйти, Союз начал рассыпаться.
– Согласно горбачевскому же выражению, «процесс пошел». Но мы двинулись без позволения.
– У вас были встречи с Горбачевым? До или после?
– Да, я встречался с ним после 11 марта 1990 года, когда литовский парламент принял решение о независимости и началась конфронтация. Горбачев считал, что Литва должна уступить – и никаких переговоров. Но потом, наверное, западные руководители его убедили, что в ситуации, когда Литва хочет переговоров, а он от них отказывается, он выглядит плохо. В итоге мы встретились в июне 1990-го.
– Один на один?
– На первой встрече были руководители всех трех балтийских стран, а рядом с Горбачевым – премьер [Николай] Рыжков. А потом уже была встреча только со мной и моим заместителем Чесловасом Станкявичюсом, при Горбачеве был Лукьянов. Все-таки Литва была главным камнем преткновения. Они давили на нас, говорили, что если мы не отменяем Акт независимости, то должны хотя бы объявить мораторий на введение его в действие.
– И вы объявили мораторий.
– Мы не объявили. Но мы приняли документ, в котором это слово употреблялось. Как намерение или обещание начала межгосударственных переговоров. И они это подхватили и представляли искаженно. А мы лишь объявили, что мораторий возможен, когда начнутся межгосударственные переговоры; в этом случае мы были согласны не принимать новых законов в течение ста дней. Вот и весь мораторий.
И начались странные переговоры. С нашей стороны все было конструктивно: комиссии, документы. А с их стороны скорее игра – на проволочку, на время. Мы почувствовали, что они не хотят никакого соглашения. Потом они снова начали давить, вводить экономические санкции. И самое острие пришлось на декабрь 1990 года, когда Литва приняла бюджет на следующий год. По нему предполагалось, что Литва ничего не получает от Советского Союза и, соответственно, ничего ему не платит. Между государствами устанавливались бы торговые отношения: то, что вы раньше нам поставляли, теперь продавайте; то, что мы вам отдавали, будем продавать. На это они ответили танковым штурмом.
– У вас были союзники среди политической элиты Европы, которые оказывали влияние на Москву?
– Друзей, которые пошли бы «давить» на Москву, у нас не было. Вацлав Гавел (правозащитник, последний президент Чехословакии и первый президент Чехии с 1993 по 2003 год. – Прим. ред.) обладал только моральной силой. Тем не менее были общественные силы, которые влияли на свои правительства и даже на американское правительство – на президента Буша, например. Это были американские граждане, в том числе из Прибалтики.
– Литовская диаспора?
– И она, и латышская, и эстонская диаспоры, и много сторонников из других общественных групп, которые посылали требования и собирали конференции в поддержку Литвы. В Конгрессе США даже была принята резолюция обеих палат по Литве, по которой президенту Бушу полагалось нас публично поддержать. Но она носила рекомендательный характер – в Конгрессе также были те, кто настаивал, что президенту США не надо выкручивать руки и он сам должен принять ответственное решение. И Буш принял решение – не поддерживать безотлагательно стремление Литвы осуществлять суверенитет – и лишь предостерегал советское руководство от применения силы.
– Подготовка к новому Союзному договору, инициированная Горбачевым в 1990 году, разумеется, проходила без вас? Или все-таки вас пытались вовлечь в этот процесс?
– В 1990 году нас постоянно приглашали к обсуждению. Но если у моих коллег латышей и эстонцев не было решений о полной независимости (они собирались двигаться к ней через переходный период) и они по приглашению подъезжали не ссорясь, то мы отвечали: «Извините, мы не можем обсуждать внутренние дела соседней страны».
– Как вы отреагировали на декабрь 1991-го, на решения Беловежской Пущи?
– Все происходило логично и закономерно. СССР был отжившей структурой. Эта искусственная и несостоявшаяся империя пришла к своему логическому концу. И дай Бог здоровья и счастья всем народам, которые нам сочувствовали.
Акбаршо Искандаров, экс и.о. президента Таджикистана
«В основном в Таджикистане все были за ГКЧП»
