Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - Аркадий Дубнов

Акбаршо Искандарович Искандаров

Родился в 1951 году в кишлаке Кеврон (Таджикистан)

С 1987 по 1990 год – 1-й секретарь Ванчского райкома Компартии Таджикистана

В октябре-декабре 1991 года и сентябре-ноябре 1992 года исполнял обязанности президента Таджикистана

В августе-ноябре 1992 года – председатель Верховного совета Таджикистана

В 1990–1992 и 1992–1993 годах – председатель Горно-Бадахшанского областного совета

Интервью состоялось в августе 2017 года

* * *

Акбаршо Искандаров был главой постсоветского Таджикистана всего несколько месяцев. Незадолго до этого он работал секретарем провинциального райкома партии и на высоком посту оказался против своей воли. Причина – беспрецедентный хаос, царивший в республике жарким летом 1992 года. Страна находилась на грани гражданской войны, и власть становилась смертельной привилегией. В тот же год в Душанбе с рабочим визитом прилетел и.о. премьер-министра России Егор Гайдар, и я впервые оказался в таджикской столице в составе его журналистского пула. Тогда я и познакомился с Искандаровым.

Акбаршо показался мне человеком совсем не начальственного склада. Казалось, он был слегка растерян, обнаружив интерес к себе со стороны шумной журналистской братии из Москвы, которая плохо представляла, какие страсти кипят в возбужденном противостоянием региональных кланов Душанбе. Спустя несколько месяцев, когда драматические события вытолкнули на таджикский олимп никому еще не известного председателя совхоза Эмомали Рахмонова (теперь фамилию президента Таджикистана принято произносить по-таджикски – Рахмон), Искандарова отправили в отставку. Он был выходцем из Горного Бадахшана, стоявшего на стороне оппозиции и воевавшего с прокоммунистическим Народным фронтом, который представлял Рахмонов.

Спустя четверть века ситуация кажется трагически забавной: «оппозиционер» Искандаров на деле был правоверным советским коммунистом, который не мог и мысли допустить о возможности распада СССР. Он гордился, что его родной Таджикистан – часть огромной державы, но в результате регионального противостояния его родной Памир стал считаться регионом, противостоящим советской власти. Когда мы встретились с Акбаршо в Москве, он с искренним недоумением признался, что до сих пор не может понять, как советское руководство во главе с Горбачевым могло допустить так много ошибок – например, отменить шестую статью Конституции СССР.

* * *

– До того как распался Советский Союз, вы когда-нибудь задумывались, что это возможно и что Таджикистан станет независимым государством?

– Нет. В отличие от других республик Советского Союза, в Таджикистане до 1990 года все было мирно. Началом процессов, которые привели к распаду, стали февральские события 1990 года в Душанбе (беспорядки, произошедшие на почве слухов о якобы предоставлении бежавшим из Азербайджана армянам квартир в Душанбе, предназначавшихся таджикам; нормализовать обстановку поручили представителям Минобороны и МВД СССР, которые применили огнестрельное оружие и боевую технику. – Прим. ред.)

– Как выглядели для вас приход Горбачева к власти, перестройка, отмена шестой статьи Конституции?

– Избрание Михаила Сергеевича Горбачева на должность генерального секретаря ЦК КПСС мы восприняли воодушевленно: и в Бадахшане, и в Таджикистане в целом мы думали про него как про очень молодого и энергичного (особенно по сравнению с другими) лидера и надеялись, что жизнь станет лучше. Поэтому и с перестройкой, и с другими инициативами часто получалось так, что в Москве еще не успевали принимать решения, а мы уже их реализовывали. Я как простой гражданин Советского Союза этот оптимизм тоже разделял.

В 1990 году меня как первого секретаря райкома партии пригласили на двухмесячные курсы в Академию общественных наук при ЦК КПСС в Москве. Нам говорили, что мы – золотой кадровый резерв Горбачева. Мы тогда встречались с Александром Николаевичем Яковлевым, и, когда я прочитал свой доклад, секретарь ЦК КПСС задал мне вопрос: «У вас [в регионе] есть альтернативная партия?» «Нет», – говорю. Он: «Надо создать». Я стал ему объяснять, что у нас сельский район, почти все мы друг друга знаем в лицо, и создавать новую альтернативную оппозиционную партию нет никакой необходимости. Но по тогдашним меркам считалось, что я поступил неправильно – неверно понял новую политику Москвы и посмел возразить секретарю ЦК. Мне даже сказали, чтобы я прощался со всеми своими должностями. Но ничего не произошло, а через несколько месяцев я был избран председателем Горно-Бадахшанской автономной области. В общем, мы твердо верили в партию, всегда поддерживали линию КПСС, и нам никогда не приходило в голову, что огромная страна, которой мы гордились, распадется, а мы станем отдельным государством.

– Неужели разговоров о независимости Таджикистана в 1980-е не было?

– В те годы я находился на Памире. Это горная местность, там все знают друг друга, и говорить что-либо против тогдашней линии партии было невозможно. Но после того как из Конституции убрали шестую статью, и я, и многие другие люди, которым был дорог Советский Союз, сказали, что это начало развала. В Душанбе тоже говорили, что партийное руководство поступило очень неправильно. Но о том, что мы хотим, чтобы наша республика была суверенным государством, я никогда не слышал.

– Откуда тогда в 1989 году взялось общество «Растохез»?

– Все шло из Москвы. Демократическое начало, которое уже появилось в столице, перекатилось в другие республики, где стали создаваться демократические движения, в том числе «Растохез». Его организовали представители интеллигенции, которые знали, чего хотят и куда идут. Конечно, они критиковали партию: она этого не делает, того не делает, а нам нужны демократические преобразования, чтобы власть получил народ, чтобы были свобода прессы и слова, как у всех. Но народ их не поддерживал. Такого, чтобы они могли помешать деятельности партии и наших государственных структур, не было.

– Вы знали людей, которые создали «Растохез»?

– Конечно. Во главе был ученый Тохир Абдуджаббор, человек грамотный и очень порядочный. Когда в СССР поднялась волна требований суверенитета, он тоже подготовил программу для Таджикистана. Потом появились другие люди с похожими идеями, была образована демократическая партия «Лали Бадахшан».

Выступление сторонников суверенитета Таджикистана в Душанбе; предположительно, сентябрь 1991 года

– Были ли на этом фоне заметны, скажем, исламские активисты?

– Абсолютно не были. Ислам тогда был отделен от государства и в этих формированиях участия не принимал.

– А Саид Абдулло Нури (лидер Партии исламского возрождения Таджикистана. – А.Д.) тогда был известен в стране?

– Тоже нет. Он был местным муллой, и его знали только в районе, где он родился. А потом его посадили, и он сидел где-то в лагере (в 1987 году в багажнике автомобиля Нури якобы нашли наркотики; муллу приговорили к полутора годам лишения свободы и отправили в Сибирь. – Прим. ред.).

– То есть вы хотите сказать, что ислама как политического движения, которому мешала коммунистическая власть, не было?

– Нет. Возможно, оно оформилось в ходе президентских выборов в конце 1991