От голубого к черному - Джоэл Лейн

Надо отдать должное Алану, он сделал все возможное. Он поместил Карла в частную клинику и отложил все планы насчет «Треугольника». Он никогда не говорил нам о деньгах, что потеряли «Фэрнис». Мартин не пожелал вмешиваться. Из больницы я поехал к Йену и Рейчел в Акокс-Грин. Йен был дома, я рассказал ему о случившемся. Он плакал. Не думаю, что он оплакивал несостоявшийся тур.

Я отправился на квартиру Карла и немного прибрался. Только занявшись уборкой, я начал понимать, какой кошмар здесь творился: груды пыли в ванной и на кухне, гниющие фрукты в глубине холодильника, журналы, сваленные кучами повсюду. Карл ничего не выбрасывал. И только теперь я заметил, что из кухни исчезла его коллекция разнокалиберных бутылок. Это заставило меня задуматься: Где он достал шприц? И что он с ним сделал? Я собрал свою одежду в чемодан. Если он позднее захочет, чтобы я к нему переехал, отлично; но ничего нельзя сказать наверняка. Он сумасшедший. Я не знал, что это значит.

Через неделю после того, как Карла положили в клинику, я отправился его навестить. Это было старое здание в Уэст-Хит, возможно, раньше здесь находился кабинет викторианского доктора, остальная часть улицы была превращена в заводские цеха. Карл сидел в общей комнате с коричневыми креслами, низким столиком и телевизором. Стены увешаны полуабстрактными картинками: облака, волны, звезды. Карл едва пошевелился, когда я подошел и сел напротив него. То ли он был на тяжелых успокоительных, то ли на него так подействовал декор. Руки у него были разбинтованы, швы остались только на одном пальце.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Хорошо. Здесь так тихо. Меня поместили в звуконепроницаемую комнату. Что бы ни случилось, я этого не услышу.

Он попытался прикурить сигарету, но никак не мог зажечь спичку, руки плохо слушались его. Я прикурил ее для него.

— Спасибо.

Сестра бесстрастно заглянула в дверь.

— Как ты, Дэвид?

— В порядке. Я присматриваю за твоей квартирой. И я заплатил твоему домовладельцу за этот месяц. Ты вернешь деньги?

Он кивнул. Повисло молчание.

— Карл… Ты помнишь, что случилось? В студии?

Он снова кивнул.

— Почему? Почему ты это сделал?

Карл улыбнулся левым уголком рта, так он делал, когда его доставали.

— Это все равно, что спрашивать: «Почему вы записали эту песню?» или «Почему сыграли этот аккорд?» Я должен был кое-что сделать, и я это сделал. Даже если я и смошенничал.

— Как ты себя чувствуешь сейчас?

— Как я и сказал, здесь тихо. Безопасно.

Он докурил сигарету и попытался затушить окурок, он выскользнул из его пальцев и остался тлеть в пепельнице.

— Я хочу поехать домой, но не сейчас.

— Домой в Эрдингтон?

Он кивнул.

— Ты знаешь, мы не поедем в тур. Возможно, в следующем году, если ты будешь готов. Мы получили предложение от Sugar выступить вместе с ними.

Лицо Карла передернулось.

— Нет. Я не поеду. Они всегда говорили, что она меня погубит. Музыка. Мама и папа. Они знали.

— Это всего лишь страх сцены, Карл. Публики — не музыки.

Я никогда прежде не видел его в страхе, кроме того случая в Амстердаме. Но тогда он был обкурен.

— Нам не обязательно ехать в тур, ты же знаешь.

Мне с трудом удавалось говорить спокойно. Карл был одержим «Треугольником» Карла. В прежние времена.

— Тебе решать.

Он безучастно посмотрел на меня, затем прикурил еще одну сигарету. Пламя сверкнуло в его глазах.

— Спасибо, что пришел навестить меня. Сожалею о случившемся.

— Просто не делай так больше.

Мы еще немного посидели, болтая ни о чем. Наконец я встал.

— Пора идти. Береги себя.

Я легонько поцеловал его, ощутив вкус дыма на своих губах. Обычно он курил «Мальборо», но сейчас это было что-то с ментолом. Сигареты для школьников, они пахли, как леденцы от кашля.

— Прости, забыл захватить чек за квартиру.

— Подожди здесь.

Он встал и пошел к двери, руки свисали по сторонам тела. Медсестра пошла за ним. Они вернулись через минуту с его чековой книжкой, он целую вечность подписывал чек, рука двигалась неторопливо, точно он пытался подделать собственную подпись. Он протянул мне чек и на миг сжал мою руку, затем встал, провожая меня взглядом.

На улице уже темнело. Здания превратились в силуэты, лишенные примет и возраста. Несколько преждевременных фейерверков взорвались за одним из домов; эхо сотрясло неподвижный воздух. Все казалось совершенно нереальным. На самом деле я не видел Карла и не говорил с ним. Я бы предпочел столкнуться лицом к лицу с безумным, опасным Карлом, чем с этим пассивным призраком. Как и в случае с туром и будущим группы, я не знал, что и думать об этом. Я чувствовал себя сбитым с толку, мне хотелось спать.

В тот вечер мне позвонил Майк Уэст. Он сказал, что Мартин дал ему мой номер телефона.

— Ходит множество слухов. Насчет «Треугольника», отмены тура. «Фэрнис Рекордз» особо не распространяются. Мне хотелось бы… Если я лезу не в свое дело, просто пошли меня.

Я вкратце рассказал ему, что случилось, опустив эпизод в студии: Карл начал вести себя странно, у него возникли кое-какие проблемы, ему нужен отдых.

— Он действительно болен?

Да, сказал я, он болен.

— Послушай, я не собираюсь совать свой нос. Но, по слухам, он разгромил студию.

Я сделал глубокий вдох.

— Майк, послушай. То, что случилось… это не совсем так. Но это личное дело. Кому нужны детали?

— Сейчас немногим. Будь вы совсем неизвестны, не имей ни… репутация в нашем бизнесе имеет большое значение. Дай мне информацию, которую можно напечатать, чтобы она не звучала как полный бред.

Я пообещал перезвонить ему.

Затем я позвонил Йену. Он спросил, как там Карл. Я описал ему нашу встречу.

— Он не тот Карл, которого мы знали. Думаю, он может застрять там надолго.

Я рассказал ему о звонке Майка. Мы решили, что нам лучше придумать что-нибудь. Я сказал, что позвоню еще и на «Скрипучее радио». Повесив трубку, я включил радио и нашел их с трудом уловимую волну. Я мог бы и пропустить ее, если бы песня не была такой знакомой. «Некуда идти». Затем они поставили Энди «Хорошая погода», Лоу «С открытыми глазами и без ног». На середине она затерялась в помехах, точно пластинка была слишком запиленной. Я покрутил ручку туда-сюда, но станция пропала. Должно быть, их передатчик дал дуба.

В следующие несколько дней мы с Йеном несколько раз говорили по телефону с Майком, мы дали ему отчет о прошлом и настоящем «Треугольника», который он превратил в своего рода виртуальное интервью. Когда оно появилось в «NME», какой-то мнящий себя остряком помощник редактора озаглавил его «Странный любовный «Треугольник» . Майк написал его так, будто он говорил с нами обоими одновременно.

«NME»: Так о чем же ваш альбом «Жесткие тени»?

Дэвид: О потребности принадлежать кому-то, чему-то.

Иен: И о разных формах любви — к мужчинам, женщинам, музыке, жизни. Назло той боли, что любовь может причинить тебе.

Фото было взято с внутренней стороны обложки альбома, они вырезали его и поместили на фон одной из фотографий Пола, сделанных в Хокли. Статья заканчивалась словами: «Они вернутся. Это не последнее слово». Что Майк на самом деле сказал мне: «Будем надеяться, что это не последнее слово. Если Карл не соберется с силами, то, считай, проебано не только ваше будущее, но и ваше прошлое. Самоубийственная депрессия стала рок-штампом. Ты же знаешь, что «Треугольник» не таков. И я тоже. Но репутация может быть подмочена, понимаешь. Держись, друг».

Страница писем в следующем выпуске содержала несколько откликов, от восхищения («Карл Остин выражает правду, которую лишь немногие из нас готовы вынести. Его страдания это плата за правду») до презрения («Треугольник» — всего лишь еще одна занудная инди-рок группа, а их вокалисту нужна хорошая порка). Редактор отдела писем вклинивался в разговор: «„Треугольник“ — самая жалкая группа всех времен или бирмингемский ответ Sisters of Mercy? Нужна ли Карлу медицинская помощь или уроки игры на гитаре? Имеет ли все это значение? Имеет ли вообще хоть что-то из этого значение?»

Я не пришел в ярость, читая все это. У меня возникло ощущение нереальности происходящего.

Тем временем Карл вышел из клиники. Он позвонил мне и сказал, что хочет какое-то время побыть один, он собирается уехать.

— Мне гораздо лучше, — сказал он. — Они держали меня на успокоительных, потом на антидепрессантах. Разница в том… ну, есть небольшая разница. Я привык думать, что ты можешь умереть, но твоя личность не изменится. Но на самом деле она меняется даже от лекарств. Поэтому ты больше не приходил?

Я попросил прощения, прошло десять дней, и я хотел заехать к нему в эти выходные.

— Все в порядке, — сказал он. — В любом случае мне нужен был перерыв. И все еще нужен. Ладно, я тебе позвоню. Пока.