По следам солнечного камня - Ромуальдас Неймантас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако море, волны, украшающая нос корабля фигура девы с распущенными волосами, вырезанная из дерева и позолоченная, — ведь это реальность! Следовательно, он действительно с каждым часом все дальше от Вечного города, от своей северной родины! О недавних событиях напоминало и массивное золотое кольцо на пальце. Оранжево-красный камень таинственно сверкал. На его овальной поверхности, словно из зеркала, возникал взгляд девушки, вырезанной рукой талантливого мастера… Номеда! Это ее глаза…
Взгляд Номеды бередил душу юноши, как кинжал. Из головы не шли слова, вырезанные на кольце, их так любила повторять Номеда: «Молодому надлежит любить».
Айстис — а юноша в одежде легионера был, конечно, он — не в силах противостоять взгляду Номеды, поднял руку и решил снять кольцо с пальца и спрятать подарок.
— Доброе утро! Любовь горяча, если ты не в силах оторвать глаз от кольца! — услышал Айстис голос за своей спиной и, повернувшись, увидел пожилого мужчину с седеющей бородой и большими бакенбардами. — Курций, — представился он по-латыни с четким римским произношением. — Триарх[65] этой посудины!
Мужчина умолк, словно ожидая, пока юноша представится, но тот, не желая выдать себя плохим латинским языком, предпочел промолчать и сделал вид, словно он не понял, что понадобилось седобородому.
Не дождавшись ответа, Курций добавил:
— А ты, оказывается, не из разговорчивых… Понимаю… солдату не к лицу лишние разговоры… — И, переводя разговор в другое русло, поинтересовался: — Как спалось?
— Неважно, — признался Айстис, обрадовавшись тому, что понимает Курция и помнит слова, которым его учила Номеда.
— Качки больше не будет… Шторм позади…
— Далеко ли мы отплыли?
— Куда уплывешь па такой посудине! Всего полтораста гелерников… Ты бы видел «Золотую нимфу» — вот это корабль! Он возвращался в Остию из Индии, когда мы отплывали. Весь город сбежался смотреть. Тысяча гребцов! Сколько парусов! Сколько палуб!
— Ого! Так уж и тысяча!
— Ну, может, немного меньше… Однако корабль — исполин! Куда с ним тягаться нашему суденышку… — Помолчав, седобородый продолжал: — Впрочем, мой корабль тоже неплох… Плавает себе, наперекор всем штормам Внутреннего моря…[66]
— Почему «Внутреннего моря»?
— А потому, юноша, что вокруг этого болота, как мы, моряки, называем это море, всюду раскинулась наша империя!
Айстис снова окинул взглядом водную поверхность. Вдали из воды поднимался столб дыма.
— Что там? — спросил он в испуге.
Курций даже не повернул голову. Он сразу понял, чем заинтересовался путешественник, которого люди Номеды просили отвезти в Карфаген и хорошо уплатили за услугу.
— Это кузница бога Вулкана[67]. Из нее всегда валит дым, потому что у хромого старика много работы. Он кует молнии для бога Юпитера!
— Молнии?
— Да, да… В недрах земли находится огромная кузница, там и кует молнии хромой кузнец. Одни его называют Гефестом, другие Вулканом… Молнии он отдает богам.
К вечеру следующего дня Айстис услышал возгласы:
— Земля! Земля!
Курций засвистел в золотой свисток. Моряки устремились на палубу…
Началась суматоха, которая возникает всегда, когда корабль приближается к берегу.
— Карфаген![68]
Моряки указывали на трудноразличимое серое пятно, показавшееся на горизонте. Вскоре Айстис уже смог разглядеть узкую полоску суши.
Корабль вошел в широкий канал, ведущий в круглое озеро. Вдоль набережной покачивались большие и маленькие судна.
— Сейчас начнет дуть «африканец». Он несет с собой шторм. Взойдут семь плеяд — дочерей титана Атланта, превратившиеся в звезды, — говорил Курций. — Плеяды не любят кораблей, а ждать, пока они зайдут, придется долго… Надо торопиться!
Как только корабль пришвартовался у набережной, по перекидному мостику на него поднялся квестор в сопровождении вооруженных воинов.
— Здравствуй, триарх Курций! Что ты привез хорошего?
— О! Здравствуй, друг мой Домиций!
Капитан и квестор, управляющий этим берегом, обняли друг друга.
— Я привез всякую всячину и гостя. Вот тессера[69] и письмо…
Квестор сломал печать и прочитал написанное, затем низко поклонился Айстису и сказал:
— Милостивая Номеда сообщает, что вы хотите отправиться в ее салтус[70] у Больших Песков?
Айстис, в свою очередь, поклонился квестору:
— Я думаю пожить там некоторое время…
Домиций обрадовался, услышав, что незнакомец понимает по-латыни.
— Прежде всего вы должны пожить у меня! Ко мне так редко наведываются люди из Вечного города!
Курций не вытерпел:
— А я?
Домиций махнул рукой, словно отгоняя от себя надоедливую муху, и попросил Айстиса подождать, пока он справится с неотложными делами.
Дел было немало: корабль должен был доставить в Рим львов для боев гладиаторов в Колизее, пшеницу, масло, фрукты, которые из поместья Номедов поставлялись сенату. Это было крупной привилегией, которая обходилась недешево, но приносила большие прибыли.
Пока Домиций указывал, что и куда грузить, расставлял рабов, обсуждал с Курцием важные дела, Айстис присматривался к берегу. Чуть поодаль поднимались дома, такие же белые, как и песок, на котором они стояли. За этой белизной, сколько хватало глаз, раскинулась желтая земля. Ее край сливался с небосводом…
Рядом стояла круглая бочка, почерневшая от соленого морского ветра и солнца. Айстис оперся об нее и удивился: оказалось, что ото вовсе не бочка, а дерево![71] Но где его ветви? Где листья? Ни того, ни другого не было! В испуге юноша отошел от странного дерева…
Подошли Домиций и Курций.
Айстис достал из своего мешочка янтарь, внутри которого виднелся листок, и протянул его Курцию:
— Спасибо тебе, капитан! Путешествие было приятным! Теперь буду дожидаться, пока ты приплывешь снова.
Курций странно улыбнулся:
— Жди, юноша, жди! Вскоре я доставлю тебе ягодку Номеду…
Домиций, увидев янтарь, с любопытством уставился на него, даже попытался прикоснуться к нему, но Курций усмехнувшись в бороду, засунул подарок за пояс.
— Вы весьма богаты, — сказал Домиций, когда остался наедине с Айстисом, — недаром Номеда проявляет о вас такую заботу…
Квестор повел юношу к группе загорелых людей, среди которых оказалось несколько совсем черных, и предложил сесть в носилки. А сам сел в другие.
— Я вас долго задерживать не стану. Послезавтра мои люди отправятся в Тамугади, наш город, где живет управляющий поместьями Номедов. Он позаботится о вашем жилье.
…Слуги несли паланкины с такой осторожностью, что качки не чувствовалось. Квестор рассказывал Айстису, как он живет, что представляют собой владения, которыми он распоряжается.
— Видите белые дома? Они построены не так давно, не более ста лет назад, после того как мы решили восстановить Карфаген, разрушенный нашими солдатами[72]. Хорошее место подобрали эти дикари для своей столицы! В море вдается мыс, с обеих сторон мыса заливы. Две превосходные гавани!
Они добрались до центра города, который выглядел маленькой копией Рима. Даже храм Януса с двумя воротами… Однако Карфаген был расположен у моря, которое Айстис полюбил. Может быть, поэтому город Черного Берега пришелся ему по душе.
— Всюду наши люди — от Геракловых столбов до Края благовоний на востоке! А на юге — до Вечных Песков![73] Но везде неспокойно! Дикари, варвары, жители песков не желают понять, какую великую культуру мы им несем, и не подчиняются нам. Приходится посылать легионеров, возводить крепости. Дикари опустошают не только Капс, но и Ламбези. Быть может, вам не следует ехать в Тамугади? Варвары порой добираются и до него. Они подстрекают колонов и пекулиев. Никто не хочет брать землю в глубине края, а откуда достать ее для всех около моря? Ссыльные люди не желают подчиняться. Видимо, добром все это не кончится…
Чуть помолчав, Домиций продолжал:
— Велика моя земля. До озер Собаки и Летящего Лебедя, до реки Джеди, где начинаются Большие Пески, целый месяц езды верхом. Не пойму, как эти варвары ухитряются преодолеть такое расстояние в несколько раз быстрее! Они выскакивают из огнедышащих песков, опустошают наши селения и снова исчезают…
Когда путники добрались до дома, в котором жил квестор, им навстречу вышла пожилая женщина.
— Это моя сестра Ильдефон, — сказал Домиций. — После смерти жены она распоряжается всеми делами в доме…
После еды и отдыха, когда уже совсем стемнело, квестор пригласил Айстиса в небольшую комнату, полную глиняных кувшинов, обломков камня, медных и бронзовых скульптур.
