Том 2. Мелкий бес - Федор Сологуб

У Коковкиной служанка сказала ей, что барыни дома нет. Людмила шумливо смеялась и шутила с краснощекою девицею отворившею ей дверь.

– А ты, может быть, обманываешь меня, – говорила она, – может быть твоя барыня от меня прячется.

– Гы-гы, что ей прятаться! – со смехом отвечала служанка, – идите сами в горницы, поглядите, коли не верите.

Людмила заглянула в гостиную и шаловливо крикнула:

– А кто тут есть жив человек? А, гимназист!

Саша выглянул из горницы, увидел Людмилу, обрадовался, и от его радостных глаз Людмиле стало еще веселее. Она спросила:

– А где же Ольга Васильевна?

– Дома нет, – ответил Саша. – Еще не приходила. Из церкви куда-нибудь пошла. Вот я вернулся, а ее нет еще.

Людмила притворилась, что удивлена. Она помахивала зонтиком и досадливо говорила:

– Как же так, уж все из церкви пришли. Все дома сидят, а тут на-т-ко-ся, и нету. Это вы, юный классик, так буяните, что старушке дома не усидеть?

Саша молча улыбался. Его радовал Людмилин голос, Людмилин звонкий смех. Он придумывал, как бы половчее вызваться проводить ее, – еще побыть с нею хоть несколько минут, посмотреть, да послушать.

Но Людмила не думала уходить. Она посмотрела на Сашу с лукавою усмешкою и сказала:

– Что же вы не просите меня посидеть, любезный молодой человек? Поди-ка я устала! Дайте отдохнуть хоть чуть..

И она вошла в гостиную, смеючись, ласкаючи Сашу быстрыми, нежными глазами. Саша смутился, покраснел, обрадовался, – побудет с ним!

– Хотите я вас душить буду? – живо спросила Людмила, – хотите?

– Вот вы какая! – сказал Саша, – уж сразу и задушить! За что такая жестокость?

Людмила звонко захохотала и откинулась на спинку кресла.

– Задушить! – восклицала она, – глупый! совсем не так понял. Я не руками вас душить хочу, а духами.

Саша сказал смешливо:

– А, духами! Ну, это еще куда ни шло.

Людмила вынула из сумочки распылитель, повертела перед Сашиными глазами красивый сосудик темнокрасного с золотыми узорами стекла, с гуттаперчевым шариком и с бронзовым набором, и сказала:

– Видите, купила вчера новый пульверизатор, да так и забыла его в сумочке.

Потам вынула большой флакон с духами, с темным, пестрым ярлыком – парижская Герле нова Рао-Rоsа. Саша сказал:

– Сумочка-то у вас глубокая какая!

Людмила весело ответила:

– Ну, не ждите больше ничего, пряничков вам не принесла.

– Пряничков, – смешливо повторил Саша. Он с любопытством смотрел, как Людмила откупоривала духи, и спросил:

– А как же вы их туда нальете без воронки?

Людмила весело сказала:

– А воронку-то уж вы мне дадите.

– Да у меня нет, – смущенно сказал Саша.

– Да уж как хотите, а воронку мне подайте, – смеючись, настаивала Людмила.

– Я бы у Маланьи взял, да у нее в керосине, – сказал Саша.

Людмила весело расхохоталась.

– Ах, вы, недогадливый молодой человек! Дайте бумажки клочок, коли не жалко, – вот и воронка.

– Ах, в самом деле! – радостно воскликнул Саша: – ведь можно из бумаги свернуть. Сейчас принесу.

Саша побежал в свою горницу.

– Из тетрадки можно? – крикнул он оттуда.

– Да все равно, – весело откликнулась Людмила, – хоть из книжки рвите, из латинской грамматики, – мне не жалко.

Саша засмеялся и крикнул:

– Нет, уж я лучше из тетрадки.

Он отыскал чистую тетрадь, вырвал средний лист и хотел бежать в гостиную, но уже Людмила стояла на пороге.

– К тебе, хозяин, можно? – спросила она шаловливо.

– Пожалуйста, очень рад! – весело крикнул Саша.

Людмила села к его столу, свернула из бумаги воронку и с деловито-озабоченным лицом принялась переливать духи из флакона в распылитель. Бумажная воронка внизу и сбоку, где текла струя, промокла и потемнела. Благовонная жидкость застаивалась в воронке и стекала вниз медленно. Повеяло теплое, сладкое благоухание от розы, смешанное с резким спиртным запахом.

Людмила вылила в распылитель половину духов из флакона и сказала:

– Ну, вот и довольно.

И принялась завинчивать распылитель. Потом скомкала влажную бумажку и потерла ее между ладонями.

– Понюхай, – сказала она Саше и поднесла к его лицу ладонь.

Саша нагнулся, призакрыл глаза и понюхал. Людмила засмеялась, легонько хлопнула его ладонью по губам и удержала руку на его рте. Саша зарделся и поцеловал ее теплую, благоухающую ладонь нежным прикосновением дрогнувших губ. Людмила вздохнула, разнеженное выражение пробежало по ее миловидному лицу и опять заменилось привычным выражением счастливой веселости. Она сказала:

– Ну, теперь только держись, как я тебя опрыскаю!

И сжала гуттаперчевый шарик. Благовонная пыль брызнула, дробясь и расширяясь в воздухе, на Сашину блузу. Саша смеялся и повертывался послушно, когда Людмила его подталкивала.

– Хорошо пахнет, а? – спросила она.

– Очень мило, – весело ответил Саша. – А как они называются?

– Вот еще, младенец! Прочти на флаконе и узнаешь, – поддразнивающим голосом сказала сна.

Саша прочел и сказал:

– То-то розовым маслицем попахивает.

– Маслицем! – укоризненно сказала Людмила и легонько хлопнула Сашу по спине.

Саша засмеялся, взвизгивая и высовывая свернутый трубочкою кончик языка. Людмила встала и перебирала Сашины учебники да тетрадки.

– Можно посмотреть? – спросила она.

– Сделайте одолжение, – сказал Саша.

– Где же тут твои единицы да нули, показывай.

– У меня таких прелестей не бывало пока, – возразил Саша обидчиво.

– Ну, это ты врешь, – решительно сказала Людмила, – уж у вас положение такое – колы получать. Припрятал, поди.

Саша молча улыбался.

– Латынь да греки, – сказала Людмила, – то-то они вам надоели.

– Нет, что же, – отвечал Саша, но видно было, что уже один разговор об учебниках наводит на него привычную скуку. – Скучновато зубрить, – признался он, – да ничего, у меня память хорошая. Вот только задачи решать – это я люблю.

– Приходи ко мне завтра после обеда, – сказала Людмила.

– Благодарю вас, приду, – краснея, сказал Саша.

Ему стало приятно, что Людмила пригласила его.

Людмила спрашивала:

– Знаешь, где я живу? Придешь?

– Знаю. Ладно, приду, – радостно говорил Саша.

– Да непременно приходи, – повторила Людмила строго – ждать буду, слышишь!

– А коли уроков много будет? – сказал Саша, больше из добросовестности, чем на самом деле думая из-за уроков не притти.

– Ну вот, пустяки, все же приходи, – настаивала Людмила, – авось, на кол не посадят.

– А зачем? – посмеиваясь, спросил Саша.

– Да уж так надо. Приходи, кое-что тебе скажу, кое-что покажу, – говорила Людмила, подпрыгивая и напевая, подергивая юбочку, отставляя розовые пальчики, – приходи, миленький, серебряный, позолоченный.

Саша засмеялся.

– А вы сегодня скажите, – попросил он.

– Сегодня нельзя. Да и как сказать тебе сегодня? Ты завтра тогда и не придешь, скажешь: незачем.

– Ну, ладно, приду непременно, если пустят.

– Вот еще, конечно, пустят! Нешто вас на цепочке держат.

Прощаясь, Людмила поцеловала Сашу в лоб и подняла руку к Сашиным губам, – пришлось поцеловать. И Саше приятно было еще раз поцеловать белую, нежную руку, – и словно стыдно. Как не покраснеть! А Людмила, уходя, улыбалась лукаво да нежно. И несколько раз обернулась.

«Какая она милая!» – думал Саша.

Остался один.

«Как она скоро ушла! – думал он. – Вдруг собралась и не дала опомниться, и уже нет ее. Побыла бы еще хоть немного!» – думал Саша, и ему стало стыдно, как это он забыл вызваться проводить ее.

«Пройтись бы немного еще с нею! – мечтал Саша. – Разве догнать? Далеко ли она ушла? Побежать скорее, догонишь живо».

«Смеяться, пожалуй, будет? – думал Саша. – А может быть, еще помешаешь ей».

Так и не решился бежать за нею. Стало как-то скучно да неловко. На губах еще нежное ощущение от поцелуя замирало, и на лбу горел ее поцелуй.

«Как она нежно целует! – мечтательно вспоминал Саша. – Точно милая сестрица».

Сашины щеки горели. Сладостно было и стыдно. Неясные мечты рождались.

«Если бы она была сестрою! – разнеженно мечтал Саша, – и можно было бы притти к ней, обнять, сказать ласковое слово. Звать ее: Людмилочка, миленькая! Или еще каким-нибудь, совсем особенным именем, – Буба или Стрекоза. И чтоб она откликалась. То-то радость была бы».

«Но вот, – печально думал Саша, – она чужая; милая, но чужая. Пришла и ушла, и уже обо мне, поди, и не думает. Только оставила сладкое благоухание сиренью да розою и ощущение от двух нежных поцелуев, – и неясное волнение в душе, рождающее сладкую мечту, как волна Афродиту».

Скоро вернулась Коковкина.