Аня с острова Принца Эдуарда - Люси Монтгомери

Дэви же был в эти недели совершенно счастлив. По утрам он выходил из дома и с удовольствием расчищал лопатой дорожки к колодцу и курятнику. Он объедался всевозможными рождественскими лакомствами, в приготовлении которых по случаю приезда Ани старались превзойти друг друга Марилла и миссис Линд, а еще он читал взятую в школьной библиотеке увлекательную книжку о поразительном герое, наделенном, по всей вероятности, истинным даром попадать в безвыходные положения, из которых его, как правило, спасали землетрясения или извержения вулканов, позволявшие ему остаться живым и невредимым и приносившие все новые удачи, так что вся история заканчивалась надлежащим шумным триумфом.

— Это потрясная книга, Аня! — заявил Дэви однажды с восторгом. — Ее гораздо интереснее читать, чем Библию.

— Вот как? — улыбнулась Аня.

Дэви посмотрел на нее с любопытством.

— Ты, кажется, совсем не возмутилась, Аня. А вот миссис Линд ужасно возмутилась, когда я ей об этом сказал.

— Нет, я не возмущена, Дэви. Я считаю вполне естественным то, что девятилетнему мальчику книжка о приключениях кажется интереснее, чем Библия. Но когда ты станешь старше, я надеюсь, ты поймешь, какая замечательная книга Библия.

— Да, я думаю, некоторые места в ней просто отличные, — согласился Дэви. — Вот, например, хоть история об Иосифе[48] — потрясно! Но я на месте Иосифа не простил бы злых братьев. Нет, Аня, ни за что. Я поотрубал бы им головы. Миссис Линд ужасно разозлилась, когда я ей это сказал, и закрыла Библию, и заявила, что больше ничего мне оттуда читать не будет, если я буду такое говорить. Так что теперь, когда она читает Библию вслух по воскресеньям, я ей ничего не говорю. Я просто думаю про себя всякое разное, а на следующий день говорю про свои мысли Милти Бултеру в школе. Я рассказал Милти историю о пророке Елисее и медведицах[49], и это его так напугало, что он с тех пор уже не смеется над лысиной мистера Харрисона. А на нашем острове есть медведи, Аня? Я хочу знать.

— В наши дни уже нет, — ответила Аня рассеянно, так как в эту минуту ветер с силой швырнул в окно снег. — Ах, когда же наконец уймется эта метель?

— Одному Богу известно, — беззаботно отозвался Дэви, намереваясь продолжить чтение.

Но на этот раз Аня все же возмутилась.

— Дэви! — сказала она с упреком.

— Миссис Линд так говорит, — возразил Дэви. — На прошлой неделе Марилла сказала про Людовика Спида и Теодору Дикс: «Да поженятся ли они когда-нибудь?» А миссис Линд на это: «Одному Богу известно». Именно так.

— Нехорошо, что она так сказала, — заявила Аня, торопливо решая, на какой из рогов возникшей дилеммы ей лучше напороться. — Не следует употреблять имя Господа всуе, Дэви, или говорить о Нем походя. Больше никогда не делай этого.

— Даже если я буду говорить медленно и торжественно, как священник? — серьезно допытывался Дэви.

— Даже тогда.

— Ну ладно, не буду. Людовик Спид и Теодора Дикс живут в Центральном Графтоне[50], и миссис Линд говорит, что он уже сто лет за ней ухаживает. Не будут ли они, Аня, скоро слишком старыми, чтобы жениться? Я надеюсь, что Гилберт не будет ухаживать за тобой так долго. Когда вы поженитесь, Аня? Миссис Линд говорит, что вы наверняка поженитесь.

— Миссис Линд… — начала Аня пылко, но тут же умолкла.

— Противная старая сплетница, — спокойно закончил за нее Дэви. — Так все говорят. Но это наверняка, Аня? Я хочу знать.

— Ты очень глупый маленький мальчик, Дэви, — сказала Аня, удаляясь из комнаты с высокомерным видом.

В кухне никого не было. Она села у окна, вглядываясь в быстро сгущающиеся зимние сумерки. Солнце закатилось, и ветер стих. На западе из-за лиловых облаков выглядывала бледная, холодная луна. Небо темнело, но на западе, вдоль горизонта, разгоралась все ярче и горячее желтая полоса, словно рассеянные лучи света постепенно собирались в одном месте. На этом ярком фоне отчетливо виднелись отдаленные темные холмы, обрамленные елями, чьи силуэты напоминали силуэты священников. Аня окинула взглядом недвижные белые поля, холодные и безжизненные в резком свете этого мрачного заката, и вздохнула. Ей было очень одиноко, и в сердце была печаль, ибо она не знала, сможет ли продолжить учебу в Редмонде в следующем году. Это казалось маловероятным. Единственная стипендия, которой мог добиться второкурсник, составляла слишком маленькую сумму. Брать деньги Мариллы Аня не хотела, невелики были и надежды на то, что за время каникул удастся заработать столько, сколько нужно на год учебы.

«Придется, вероятно, прервать в следующем году занятия, — безотрадно думала она, — и опять преподавать в какой-нибудь местной школе, пока я не заработаю достаточно денег, чтобы закончить университет. А к тому времени все мои теперешние сокурсники уже закончат учебу, да и о Домике Патти уже не сможет быть и речи. Но ничего! Я не стану проявлять малодушие. Я рада, что, если необходимо, я могу пробить себе дорогу в жизни, зарабатывая собственным трудом».

— А к нам мистер Харрисон пробирается по дорожке, — объявил Дэви, вбегая в кухню. — Я думаю, он несет почту. Мы ее уже три дня не получали. Очень хочу узнать, что там поделывают эти противные либералы. Я консерватор, Аня. А за этими либералами, скажу я тебе, нужен глаз да глаз!

Мистер Харрисон действительно принес почту, и веселые письма от Стеллы, Присиллы и Фил вскоре разогнали Анину тоску. Тетя Джеймсина тоже написала ей, сообщив, что все время топит камин, что все кошки здоровы и комнатные растения в порядке.

"Погода очень холодная, — писала она, — поэтому я позволила кошкам спать в доме: Паленому и Джозефу на диване в гостиной, а кошке Саре в ногах моей постели. Так приятно слышать ее мурлыканье, когда я просыпаюсь ночью и думаю о моей бедной дочке, которая так далеко от меня. Я не волновалась бы так, если бы она была не в Индии, но в Индии, говорят, ужасные змеи. И нужно все мурлыканье кошки Сары, чтобы прогнать мысли об этих змеях. У меня хватает веры, чтобы примириться со всем, но не с этими змеями. Я не могу понять, зачем Провидение вообще создало их. Иногда мне кажется, что Оно не могло этого сделать. Я склонна думать, что к их созданию приложил руку дьявол".

Тонкое письмецо с отпечатанным на машинке адресом Аня оставила напоследок, сочтя его маловажным, но, прочитав содержавшееся в нем краткое сообщение, осталась сидеть неподвижно со слезами на глазах.

— Что случилось, Аня? — спросила Марилла.

— Мисс Джозефина Барри умерла, — ответила Аня тихо.

— Значит, умерла все-таки, — вздохнула Марилла. — Она была больна больше года, и Барри со дня на день ожидали известия о ее смерти. Хорошо, что она обрела вечный покой, Аня, так как мучилась она ужасно. Она всегда была добра к тебе…

— Она была добра ко мне до конца, Марилла. Это письмо от ее адвоката. Она оставила мне по завещанию тысячу долларов.

— Ну и ну, это ж ужасные деньжищи! — воскликнул Дэви. — Это та самая женщина, на которую вы с Дианой свалились, когда прыгнули на кровать в комнате для гостей, да? Именно поэтому она завещала тебе так много денег, да?

— Помолчи, Дэви, — сказала Аня мягко.

Она незаметно выскользнула из кухни и с тяжелым сердцем отправилась в свою комнатку в мезонине, предоставив Марилле и миссис Линд вволю посудачить о неожиданном известии

— Как по-вашему, выйдет теперь Аня замуж? — с беспокойством размышлял вслух Дэви. — Доркас Слоан, когда выходила замуж прошлым летом, сказала, что будь у нее достаточно денег на прожиток, она ни за что не связалась бы ни с каким мужчиной, но даже вдовец с восемью детьми и то лучше, чем житье в одном доме с женой брата.

— Придержи язык, Дэви, — сурово сказала миссис Линд. —Такие речи из уст маленького мальчика — это просто возмутительно, скажу я вам.

Глава 19

Интерлюдия

— Подумать только, что сегодня мой двадцатый день рождения и что я навсегда расстаюсь со своим вторым десятком, — сказала Аня, уютно устроившаяся на коврике перед камином с Паленым на коленях, обращаясь к тете Джеймсине, которая читала, сидя в своем любимом кресле. В гостиной они были одни. Стелла и Присилла ушли на собрание какого-то комитета, а Фил была наверху — наряжалась, собираясь на вечеринку.

— Да, я думаю, тебе грустно, — кивнула тетя Джеймсина. — Второй десяток — такая приятная пора жизни. Я очень рада, что так никогда и не вышла из этого возраста.

Аня засмеялась:

— И никогда не выйдете, тетечка. Вам будет восемнадцать и тогда, когда по всем правилам должно будет исполниться сто. Да, мне грустно, и к тому же я ощущаю некоторую неудовлетворенность. Когда-то давно мисс Стейси говорила мне, что к двадцати годам мой характер сформируется окончательно и — хорошо это или плохо — навсегда. Но я не чувствую, что произошло так, как должно было произойти. В моем характере все еще полно ущербных мест.