Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма - Мэтью Бжезинский

– Ален, вы бы чаще следили за собой, – часто ворчливо упрекала его Роберта, – иначе совсем превратитесь в нового русского.

– Есть и худшие участи, чем быть новым русским, – говорил он, пожимая плечами.

Новые русские были просто новыми богатыми, кто в сопровождении набитых телохранителями машин носился с ревом по улицам и вытряхивал денежные мешки, чтобы украсить золотой фурнитурой свой туалет на тот случай, если сосед пожелает им воспользоваться. Несмотря на то что представители этой эксцентричной породы быстро разбогатевших людей существуют во всем мире, в России их отличала беззастенчивая трата денег, превосходившая все мыслимые границы вкуса и излишества. Москва, вероятно, была единственным местом на земле, где автомобили «феррари» с трудом пробирались по заснеженным дорогам среди зимы, и срок их службы, возможно, ограничивался лишь двумя сезонами, прежде чем превратиться в лом. До открытия в Москве японских ресторанов некоторые жители столицы ели суши, доставленный частным реактивным самолетом из Парижа. В новой Москве марочным вином высшего качества «Дом Периньон» запивали водку. Моя коллега из газеты «Джорнел» Бетси Маккей написала историю о ночной жизни в Москве, главным персонажем которой был нефтяной барон из Сибири, имевший обыкновение заглядывать в заведение под вывеской «Up and Down Club», блестящий стрип-бар рядом со зданием Министерства иностранных дел. За три часа отдыха он однажды задолжал там семнадцать тысяч долларов. А в бакалейном магазине на углу нашей улицы по соседству с мясным отделом были выставлены бутылки с коньяком стоимостью три тысячи двести долларов каждая, причем не просто бутылки, а хрустальные графины с гравировкой. Кассирша сказала мне, что они обычно продают по две-три бутылки этого коньяка в неделю.

Новые русские транжирили деньги так, будто опасались, что кто-то их отнимет, если тотчас же не потратить. Они ни в чем себе не отказывали, что, по-моему, было вполне объяснимо: слишком долго им отказывали во всем. Что удивляло меня, так это гордость, испытываемая состоятельными москвичами, когда они значительно переплачивали за покупку или услугу. Но эти деньги не пропадали даром и шли в карман тех, кто их обслуживал. Прежний любовник Гретхен, ресторатор Престон, рассказал, как, используя желание состоятельных людей заплатить больше, чем надо, ему удалось избавиться от партии никудышного испанского вина. Это вино не шло и по двадцать долларов за бутылку, несмотря на хорошую рекламу. Тогда он поднял цену в пять раз – и все вино было мгновенно раскуплено! Еще более амбициозным образом поступили импортеры сигарет «Парламент», бренд которых становился непопулярным в США, скатываясь к простонародью. И вдруг за счет увеличения цены в два раза по сравнению с «Мальборо» он мгновенно был признан у новых богатых в России. Для русских нуворишей, еще не научившихся измерять качество по другим шкалам, ценность вещи определялась, прежде всего, ее стоимостью.

У каждого из нас были в запасе собственные истории о беспредельных аппетитах новых русских по части всяких излишеств. Ален, всегда выбиравший в меню самые дешевые блюда, всегда требовавший в ресторане счет и всегда при этом ошибавшийся по части чаевых, был неиссякаемым источником анекдотов о новых русских. Например, он рассказал о беседе двух новых русских, встретившихся в ресторане:

– Игорь Степанович, – говорит один, – что вы думаете о моем новом галстуке от «Гермес»? Я купил его за девятьсот долларов в Париже.

– Ты дурак! – воскликнул Игорь. – Ты мог бы купить точно такой же галстук на этой улице за тысячу пятьсот долларов!

В новой России не существовало более высокого авторитета, не было лучшего барометра, чем деньги. Откуда они у тебя, не имело никакого значения, поскольку ты их имел. И мы, иностранцы с Запада, когда-то считавшиеся богатыми, превратились в «новых бедных», как теперь нас стали называть москвичи. У нас даже стал развиваться некий комплекс неполноценности из-за отсутствия достаточного количества денег. В этом смысле все становились немного местными.

В действительности, деньги представляли собой великое средство расслоения народа в посткоммунистических странах. Именно деньги являлись здесь источником всякого рода трений в гораздо большей степени, чем на Западе, поскольку еще совсем недавно все люди в странах советского блока были более или менее равны между собой. Ален с горечью жаловался на то, что профессора и выпускники университета, с которыми он поддерживал дружбу во время своего пребывания в Ленинграде, в эру свободного рынка попали в такое тяжелое положение, что многие из них были в полном замешательстве от новых условий жизни. В таком же замешательстве были и мои родственники, когда впервые были вынуждены пригласить меня к себе в дом. Тот же финансовый клин был вбит между тетей Дагмарой и ее лучшими друзьями и соседями. Муж ее подруги разбогател, и та переехала из своей мрачной квартиры в просторную виллу, расположенную в фешенебельном пригороде Варшавы.

– У нас больше нет ничего общего, – печально сказала Дагмара. – Она обеспокоена выбором оздоровительного элитного клуба, где могла бы провести свой отпуск, а меня волнует вопрос, где достать денег на покупку новых ботинок для Збига, поскольку старые ему стали малы. Ежеминутно она хвасталась новым мехом, и это было еще одним напоминанием о том, как далеко разошлись наши пути.

Ален вскарабкался на подмостки и повел себя как настоящий конферансье, переводя тосты и рассказывая известные многим анекдоты об ухаживании Бориса за Гретхен. Как нам поведали, счастливая парочка впервые поцеловалась среди пшеничного поля на берегу Волги, причем Борис при этом весьма стеснялся. Дальше все пошло как обычно, и он официально попросил у ошеломленного отца Гретхен разрешения на брак с его дочерью.

Ален выпалил одним духом несколько шуток на русском языке, что привело в уныние половину присутствующих в зале, поскольку помещение для банкета было достаточно четко поделено по языковому признаку. Семья Гретхен и ее друзья расположились в одной стороне зала, а гости Бориса сгруппировались вблизи сцены и бара. Русские курили сигареты, а американцы попыхивали сигарами. Русские пили водку стопками, а гости из Кентукки потягивали виски «Бурбон» с содовой. Семья Гретхен привела на банкет сообразительных, но застенчивых детей. Друзья Бориса по банку пришли со своими стройными, но несколько замкнутыми возлюбленными. Русские столпились и рассуждали о бизнесе и политике, в то время как иностранцы слушали музыку или говорили по телефону. Иностранцы танцевали, а русские мрачно сидели за столами.