Моя повесть-1. Хлыновск - Кузьма Петров-Водкин

    Было ли это мое состояние молитвой или заклинанием стихий, или это был волевой экстаз, зарождающий племенные инстинкты вождя, но я знаю верно, что это была, может быть, моя первая настройка собственного организма для его встречи с планетным событием, чтобы суметь действие на меня классического ужаса сделать творческим…

    В это время к нам подошел Андрей Кондратыч. Показывая к солнцу, он сказал:

    - Смотрите, детушки, солнце возвращается.

    Кондратыч был простой, всегдашний, и голос его, говоривший о столь волновавшем всех, был такой же, всегдашний, как если бы он говорил о ежедневном восходе или закате солнца. Но, сказав все это очень просто, Андрей Кондратыч залоснился, засиял своей лысиной и серебром волос, и торчком вздыбилась его козлиная бородка. Он не отрывался от солнца, и его маленькие мудрые глаза, казалось, хотели просверлить темный диск, нехотя застрявший на солнце и приоткрывающий его. Потом улыбка заиграла морщинами на лице старика, и он воскликнул:

    - Ах, ты, в рот-те ситного пирога с горохом, - да ведь это месяцем солнце затемнило Смотрите, кругляш темный на солнышке - это же самый месяц и есть. Да и путь его верно идет… - И Андрей Кондратыч широким жестом, как бы повелевающим самой планете, повел рукой по небу:

    - Вот где месяц ныне ночью будет…

    В толпе пронесся не то удивляющийся, не то радующийся общий вздох.

    Солнце высветлилось скоро - кругляш сполз с него и исчез.

    Второе из такого рода событий, связанное с пролетом остатков кометы Биелы, произошло у Махаловых.

    Кто-то из дворни, возвратившись с базара, сообщил за чаем о предстоящем хождении звезд.

    - Будто дождик такой, огненный, будет… И что уже в бумагах об этом прописано, как есть…

    - Когда? - спросили за столом.

    - А вот-де на этих днях…

    За обедом этот слух окончательно подтвердился, и уже называли день. За столом сейчас же приступили к обсуждению. Один находил, что ничего особенного в этом случае нет, потому что звезды падают часто: каждую ночь нет-нет да и скатится с неба.

    - Так-то так, - сказал другой, - но если они все, сразу посыпятся, так тогда, пожалуй, и землю спалить могут, если, к примеру, которая на соломенную крышу угодит.

    - Да, - безбрежно задумался следующий. - И что бы это такое значило?

    По Феклиному выходило - либо к мору, либо к войне, но задумавшийся не слышит реплик Феклы, и о другом его недоумение:

    - Какая это непонятнейшая агромадность - кумпол земной.

    - Прочитай Библию - в ней все сказано.

    - А ты читал? - подхватывает кто-то на слове сказавшего.

    - Не читал, а так сказывают те, кто читали…

    - Насчет Библии не говори, - наставительно замечает Стифей, - ее никто насквозь не дочитывал: не дано это уму человеческому Так, что ль. Иван Пактелеевич?

    Дядя Ваня слыл за начетчика - он читал и Библию и хранил к ней болезненную неприязнь.

    - Прочесть можно, - говорит он, - да уразуметь трудно. В Библии одно ниспровергает другое, и не за что ухватиться.

    - Да, да, - сунулся в разговор Ерошка. - Как ее дочтут, так и с ума долой.

    Старшие на него покосились, и Ерошка смутился, но чтоб не потерять смелости и не ударить лицом в грязь, продолжал:

    - Вчера насчет этих звезд у амбаров говорили, что, дескать, подстроено это все.

    - Ну?…

    Ерошка просиял от этого "ну?".

    - Будто народ подушные стал плохо платить, - так вот…

    - Не бреши зря, парень! - обрезал Ерошку садовник многозначительно.

    С утра этой замечательной ночи Андромедид дворня была настроена чинно. Сомнений в том, что звезды полетят, ни у кого не было.

    С утра же было отмечено недомогание Васены. Молодая женщина проявляла озабоченность и хмурость. Всегда улыбающаяся, с ямочками на щеках, с сияющим носом пуговкой, на этот раз она была неузнаваема: побледневшая, осунувшаяся, рассеянная, забывавшая подать все нужное к столу. Сосредоточенная к себе, она не отвечала на шутки, обращенные к ней, и даже нужные вопросы часто оставляла без ответа. Когда очень сердобольная ко всем Фекла настойчиво стала выспрашивать о здоровье кухарки, последняя нехотя и с какой-то застенчивостью сказала:

    - Ох, Феклынька, сон видала - купалась я, - вот мне и недужится… У меня всегда так бывает… Головушка моя не на месте, и под сердцем сосет… Это болезнь моя лихая…

    Отправив обед, обратилась к Фекле:

    - Голубушка, бабынька - сил моих не хватает, - лягу я… Помоги мне с чаем и с ужином, Христа ради.

    - Как же не помочь, - ответила Фекла.

    Дворне было не до Ваеениной болезни. Все мысли наши были захвачены событием предстоящей ночи, у всех по этому поводу было приподнятое настроение.

    Обыденные дела клеились плохо.

    Стифей, сколько ни возился возле Матки, не мог по-всегдашнему отполировать широкую спину своей любимицы, и лошадь не блестела подобно крылу ворона.

    Васильич с утра сумел уже где-то выпить, и его, вечная зимой и летом, шапка еле держалась на затылке, оголяя бронзовую лысину. Несмотря на веселое, добродушное настроение, Васильич нет-нет да и вскидывал здоровым глазом на хитро спокойную синеву неба.

    Иван, вычищая конюшни, раздраженно доказывал лошадям возможность мировой катастрофы и что все пойдет в тартарары… А у него, у Ивана, и жены даже не имеется… Ерошка то и дело бегал на вершину садового грота для обозрения неба, чтоб не прозевать, если на нем что-нибудь начнется…

    От нетерпения мне стало тесно во дворе и в саду. Я побежал на базар понаблюдать центр города.

    С близлежащих от нас мясных рядов начало постигать меня разочарование - так обыденщина не связывалась с величиной предстоящего события.

    Мясники развлекались привязыванием к хвосту забежавшей собаки бычачьего пузыря, после чего обезумевшее от хлопавшего по бокам сфероида бедное животное неслось улицами Хлыновска, сопровождаемое улюлюканьем и камнями мальчишек. Мясники от удовольствия ржали, как лошади.

    В красном ряду хозяева и приказчики с потными лицами, цвета их медных чайников, пили чай.

    Опершись о грузные зады, переругивались обжорщицы.

    У мостков тротуара, ведущих в трактир, мирно спал Семка-пьяница на своих перегоревших изрыганиях, а домовитая свинья базарника с розовым детищем заботливо очищала Семку, хрюкая наставления своему еще неопытному зверенышу.

    На каланче кружил пожарный, изредка перекликаясь приветствиями с проходящими знакомыми. И только один из этих прохожих, задрав кверху к пожарному голову, полюбопытствовал;

    - Ну что, Гаврюша, не видно ли чего у тебя сверху?

    Пожарный зевнул и отрицательно покачал головой.

    Как только наступила ночь, спокойного, с застывшими на местах светлячками купола не было и следа. Небо резалось, пересекалось струйками звезд. Они катились, падали к горизонту.

    Небо двигалось, оно казалось катящейся полусферой, способной вот-вот раздавить город, а струйки огня зажгут и испепелят землю.

    Когда, утомленный до головокружения, перевел я глаза на строения, деревья и фигуры людей, я испытал поразившую меня вещь: строения и люди вращались вместе с почвой, уплывающей из-под моих ног… Мир катился, бежал из-под купола неба… Неуютно и страшновато моему телу, а имеете с тем бурная радость от окружающей мировой оживленности охватывает меня…

    Звезды сыпались без конца. Как ударами огненных кнутов, секлось небо, оставляя на себе следы круговых отрезков, вспыхивающих и потухающих.

    Движение имело какую-то систему, как будто гигантская спираль штопором в определенном направлении винтила и небо, и землю.

    По мере наблюдения в меня входила какая-то согласованность с окружающим, я, подобно матросу в бурю, начинал учитывать каждым мускулом качку этого мирового корабля, и бившаяся где-то в грудной ямке кровь казалась пульсирующей по-иному, перестроившись в новую ритмику самозащиты…

    У меня начала кружиться голова. Двор был пуст. Я побежал в кухню. Дворня была в сборе. Люди сгрудились возле дяди Вани, склонившегося над книгой под лампой. Тени разбросились стенами и потолком. Лица были сосредоточены. В тесном кругу путались бороды и жилистые руки, подпиравшие головы. Дядя Ваня читал:

    - И после скорби дней тех - солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются… Тогда явится знамение Сына Человеческого…

    Среди застывших в тишине слушателей и негромкого чтения дяди слышны были стонущие вздохи Васены. Дядя Ваня читал:

    - …И соберут избранных Его от четырех ветров, от края неба и до края их…

    На этом месте чтения Васена взметнулась на кровати, облокотилась в подушку и отрывисто, с визгом залаяла в сторону стола.

    Слушатели шарахнулись со своих мест по направлению к выходу, давя один другого.