Центумвир (СИ) - Лимова Александра

Кайла посмотрела на меня, тепло улыбнулась и сказала, что я выбрала наряд, которому крайне необходимо хорошее колье, в действительности очень хорошее и чтобы Яр… ну, в общем, если сократить ее тонкие, витиеватые, тактичные намеки, то не жмотничал. Истомин рассмеялся и покивал, придвигая меня вместе со стулом к себе и говоря, что он не запрещал мне тратиться, просто я очень экономная. Угум. То есть те баснословные суммы, на которые можно купить неплохой автомобиль, это экономно? И смех и грех. И смех со слезами на глазах.

Тепло попрощавшись с Кайлой, пошли вниз по улице, к указанному ей ювелирному магазину. Мне было неловко, потому что меня одновременно пугал и восхищал этот инопришеленец, говорящий какую-то полукриминальную херотень по телефону. Причем в своем стиле – с иронией и восхитительно тонким троллингом собеседника.

Когда дошли до ювелирного Яр уже завершил свои разговоры и даже по-джентельменски распахнул мне дверь.

Очень неожиданно, но именно в ювелирном у меня внезапно проснулась совесть, потому что меня привлек кулон на недлинной цепочке. Фантастически красивый, очень элегантный, идеально подходящий к выбранному наряду. И пиздец какой дорогой.

С трудом подавляла боль от штыков совести, бурчащей, что охуевание это хорошо, но хуеть до определенного предела, это еще лучше.

Истомин с отчетливым удовольствием следил за моей мимикой (почти не выдающей болезненности от атак никак не желающей сходить на хуй совести), взглядом, упрямо не поднимаемым на него и с неохотой косящийся на более скромный ранее примеренный вариант. Скромный и по эстетству и по цене. Совесть все-таки пошла по указанному адресу, и я с тщательно культивируемой решительностью посмотрела в серо-зеленые ироничные глаза.

– Ты что? Такая цена! Мне теперь в двойную смену выходить? – говорил таким тоном, что женщина, не знающая русского языка, сочла за светский и вежливо мне улыбнулась, укладывая украшение в деревянную коробку и пихая туда документы. А он продолжал, – и на что мы жрать и жить теперь будем, ты подумала? Придется кредиты брать и еще одну работу искать, потом я не справлюсь с депрессией и выплатами, пойду застрелюсь, оставив кредит тебе, как эгоистичному созаемщику, ты сдашь наших голодных детей в детдом, продашь этот ошейник и сопьешься в горе, тоске и одиночестве. – Прикладывая телефон к терминалу, – такова цена твоего необдуманного порыва. – Пока проходила оплата, потянулся и взял пару конфет из вазочки на прилавке кивнув улыбнувшейся продавцу передающей мне пакет. – Все, пошли в банк, оформлять кредит.

– Пошли, – кивнула я, тщательно скрывая восторг глядя на иронично улыбнувшегося его и выходя вслед за ним. – А когда ты застрелишься?

– Пока времени нет на это. – С досадой покачал головой, открывая мне дверь и пропуская вперед. – Придется тебе потерпеть. – Впихнул мне конфеты с деланной заботой, – на. А то теперь не на что еду покупать.

– Это хорошо. – Вскрывая фольгу, серьезно покивала я, направляясь вверх по улице где возле паба был ожидающий нас автомобиль. – В смысле, хорошо, что не скоро застрелишься, значит, красные дни моего календаря успеют кончиться. Я слышала, как за дорогие подарки надо благодарить, так что не переживай, девственником не умрешь, – фыркнула, закидывая в рот подушечку и, раскусив, поморщилась, – фу, мятная…

Истомин резко толкнул меня к стене магазина и оперся об нее рукой над моим плечом. Я, оцепенев, смотрела, как в его глазах отражаются соблазнительными переливыми желание обладать прямо здесь и сейчас, всполохами удовольствие, тенями жажда, вспышками непереносимый голод, уже на грани контроля. Вызывающий то же самое.

– Но не сегодня же благодарить, ведь все еще рдеют знамена над родин... – не смогла закончить. Он не дал.

Губы в губы и шумный воскресного центра Лондона перестал существовать. Пал в грохоте крови в ушах, в набате сердца, в жаре губ и напоре его языка. В стягивающем внутренности чувство колкого онемения, пламенем оседающим вниз живота.

Отстранился. Рука по стене ниже, кистью давит на мое плечо, а я не могу отвести взгляда от его лица, потому что…

Его губы влажные, полуулыбаются очень расслабленно. Слегка раскрыл их, и кончик его языка с моей разломанной конфетой, коснулся ровной линии верхних зубов. Уголки губ приподнялись, улыбка шире и его язык сокрушающе медленно назад, по нижней губе, которую мгновение спустя он прикусил. Если существует в этом мире что-то безусловно сексуальное, то оно сейчас не видело Истомина…

А я видела. И мне от этого так хорошо, что физически больно, потому что возбуждение достигло пика, прорываясь не только в стандартных для тела реакциях, но и в том, что в мыслях долбило только одно «можно отблагодарить за брюлики сейчас? Прямо сейчас? Мне очень надо!». И Истомин наверняка решил меня добить, когда медленно склонился вперед, к уху и низким, хриплым шепотом произнес:

– Настоящие пираты не боятся кровавых морей.

Мой смех был какой-то стонающий. Он удовлетворенно улыбался, снова отстраняясь, но я перехватила его за воротник и рывком придвинула к себе, собираясь впиться в его губы. Едва не взвыла, когда он успел повернуть голову и сплюнуть конфету в ладонь.

На этот раз было сильнее и намного, очень намного короче. Потому что молнией прошило от того понимания, что сколько бы я не брала, и какой бы не была жадной целуя его, у него эта алчность гораздо сильнее моей и абсолютно идентичная проблема – невозможность насытиться.

Отстранился резко. Сжал челюсть и прикрыл глаза, задержав дыхание.

– Идем. – Голос низкий, хриплый, когда сжал за локоть едва стоящую на слабых ногах меня, чтобы направиться дальше по улице, запахивая пальто и выставляя уже свой локоть.

До машины не проронив ни слова, оба в тщательной попытке полностью завоевать контроль над собой. Потому что не здесь, не сейчас. Как бы не хотелось. Открыл заднюю дверь и когда я села, сам сел спереди, рядом с водителем. Очевидно, чтобы кабы чего не вышло. До отеля в молчании. В основном потому, что я видела чехол с одеждой и явно не моей.

– У меня не получится заехать в отель перед казино. – Негромко произнес он. – Сейчас по делам, потом сразу туда. В восемь будь готова, Вадим отвезет, там и встретимся.

Угум. Зашивается человек, что тут поделаешь. Может и после укатит куда… Я для чего в капитан Лондон ехала, блядь?! Ну, если быть совсем уже честной! Для чего, Истомин, как ты думаешь?!

– Море и пираты? – в голосе почти не скользнуло раздражение, скручивающее внутренности.

– Будут.

Ну, хвала богам! Спасибо вам большое, дилер и идите вы в жопу! Вот от сердца говорю, глядя на свои немного подрагивающие пальцы. Непонятно от чего подрагивающие, потому что ту смесь противоречивых эмоций, разбивающую все внутри очень сложно охарактеризовать.

***

Едва не случилось страшное. То, что происходит, когда ты чрезмерно чем-то увлечен и теряешь счет времени. С рвением берсерка ворвавшись на поле боя с килотоннами воды, скрадывающими истинность проекта, в котором мне предложили поучаствовать, я проебала, что зависла почти на четыре часа. Благо, стукнувший в дверь Вадим, напомнил, что через час выезжаем.

Матерясь и экстренно приводя себя в божеский вид, я побила собственные рекорды и выглядела очень прилично уже через сорок минут. Даже Вадим на секунду замер, когда я вся такая в образе выплыла из номера. Правда тут же отмер, отвесил комплимент и отвел взгляд. Смотри-ка, как установки вбиты, что хозяйское трогать нельзя, даже если очень хочется.

Вечерний город, огни фонарей и неона, полнокровные улицы, запах никотина в темном салоне. Подъехали к весьма приличному заведению. Сдержанно и викторианском стиле оформленному снаружи, и встречающий аристократизмом и роскошью внутри. Дело было не только в интерьере, в стенах, обшитых деревянными панелями, не в высоких потолках и баснословно дорогой мебели, дело было в посетителях. И их было много. Если сейчас сюда ебнет метеорит и расхерачит сих особей, волны бабла затопят Лондон.