Путь к славе - Эдмон Лепеллетье

Тогда Бонапарт стал уклоняться от оваций, которые преследовали его. Карно, изгнанный из Франции после переворота 18 фрюкидора (4 сентября 1797 года), оставил вакантное место в Парижской академии. Оно было предложено Наполеону, и с той поры он нарочно появлялся на публичных церемониях в скромном фраке с зелеными пальмами. Под этой ливреей науки баловень военного счастья казался менее солдатом-победителем, чем трудолюбивым слугой идеи.

Внезапно ему в виде национального подношения вздумали подарить замок Шамбор, это чудо искусства Возрождения, однако Наполеон отказался. Он отклонил также все предложенные ему отличия и согласился только принять звание главнокомандующего английской армией.

Бонапарат подготавливал с некоторым шумом проект высадки французских войск в Великобритании. На самом же деле он занимался втихомолку изучением средств поразить неумолимого врага Франции и революции там, где он был особенно уязвим, а именно в его колониях. Наполеона соблазнял Египет, и он решил увлечь туда своих соратников. На берегах Нила представлялась возможность пожинать неожиданные лавры. Бонапарт рассчитывал вернуться из этой сказочной страны с ослепительным престижем. В его кипучем мозгу развивался гигантский и химерический план; он мечтал покорить не только Египет, но и Сирию, Палестину, Турцию, вступить, подобно предводителю крестоносцев, в Константинополь и тут обойти Европу с тыла, гоня волны своей армии, пополненные свежим притоком феллахов, бедуинов, турок и различных племен, привлеченных из Малой Азии. Наполеон мысленно расправлялся со всеми противниками, переделывал по-своему карту мира и заставлял склоняться перед мощью своего непобедимого оружия всех земных владык и все нации.

Так, увлекался он перед планами и картами, относившимися к Египту, поглощенный фантастическими мечтаниями об обширной западной империи. В то же время его холодный рассудок указывал ему на необходимость немедленной отлучки. Бонапарт находил нелишним доказать, что в его отсутствие директория способна только делать промах за промахом, а генералы – нести одно поражение за другим. Врожденная потребность в деятельности побуждала предприимчивого корсиканца искать новых случаев прославиться. Сверх того он ясно сознавал, что народу свойственно непостоянство и что ему скоро надоедает воскурять фимиам своим кумирам.

Глухой заговор заставил его ускорить свой отъезд. У директоров разгорелась зависть к нему. Рьюбель, человек честный, но настоящий дурак, дошел до того, что когда Бонапарт заикнулся однажды об отставке, то он подал ему перо подписать эту бумагу. Делались неопределенные попытки предать Наполеона суду под предлогом присвоения сумм, полученных им в Италии. Директория как будто забыла, что она сама заставляла главнокомандующего доставать там деньги, брать картины, статуи, добычу всякого Рода и что счастливым сотоварищам в рейнской армии выдавались значительные субсидии, помогавшие им выплачивать войскам задержанное жалованье.

19 мая 1798 года Наполеон отплыл из Тулона, направляясь походом в Египет. Перед выходом в море он обратился к своим войскам со следующим воззванием: «Солдаты, знайте, что вами сделано еще недостаточно для отечества, а отечеством – для вас. Вы отправляетесь со мной в страну, где ваши будущие подвиги затмят те, которым дивятся теперь люди, восторгающиеся вами; там вы окажете отечеству услуги, каких оно вправе ожидать от армии непобедимых. Обещаю каждому солдату, что по возвращении из этой экспедиции он будет иметь в своем распоряжении достаточно средств на покупку шести десятин земли».

Египетский поход с его легендарными стоянками (попирая ногами пески пустыни Гизех, солдаты спрашивали в шутку, не тут ли генерал Бонапарт думал наделить их обещанными участками земли), с его невероятными победами, бедствиями на море и сухопутным реваншем в Абукире, – представлял собою настоящую сказку из «Тысячи и одной ночи», которая очаровала султана в лице французского народа, нетерпеливо желавшего узнать ее продолжение.

15 октября 1799 года распространилась важная новость: Бонапарт высадился в Фрежюсе и направился оттуда в Париж. Всюду его сопровождали восторженные клики народа. Теперь он был герой, спаситель, бог. Франция отдалась ему в мощном порыве, как разнеженная женщина, падающая в объятия первого любовника в антракте чувствительной драмы.

Было ли у Наполеона при этом поспешном возвращении в Париж из победоносного похода в Египет заранее обдуманное намерение низвергнуть правительство и заменить своим личным произволом существующий государственный строй? Ничего подобного! Бонапарт был великим фантазером. Перед ним мелькала возможность перемены режима в виде гипотезы восстановления империи Карлов-вингов, и он подчинял события осуществлению этих утопических затей.

Переворот 18 брюмера был предписан общественным мнением, а исполнен Наполеоном. Директория утратила доверие; Франции же надоело это самовластие неспособных правителей. Страна не отдавала себе ясного отчета в том, что она хочет, но настоятельно хотела чего-то. Если бы Бонапарт не решился на отчаянный шаг, на ту же самую попытку отважились бы Ожеро, Бернадотт или Моро.

Наполеон сгруппировал вокруг себя настоящий главный штаб, блестящий и доблестный. В состав его входили Ланн, Мюрат, Бертье, Мармон, затем законоведы, склонявшие юриспруденцию перед силой, как Камбасерес, и мастера удить рыбку в мутной воде, как Фушэ и Талейран. Оба брата Наполеона, Люсьен и Жозеф, действовали энергично в его пользу, особенно Люсьен, состоявший членом собрания пятисот.

Заговор составился без больших предосторожностей. В нем участвовали все или около того.

18 брюмера (9 ноября) 1799 года в шесть часов утра все генералы и старшие офицеры, созванные Бонапартом, собрались в его доме на улице Победы под предлогом назначенного смотра войск. Тут находились все шестеро адъютантов французской национальной гвардии: Моро, Макдональд, Мюрат, Серюрье, Андреасси, Бертье и осторожный Бернадотт, единственный, явившийся в штатском платье.

Отсутствовал один важный генерал.

Бонапарт с беспокойством заметил это и спросил у Мармона:

– Где же Лефевр? Разве он не желает примкнуть к нам?

Как раз в ту минуту доложили о приходе генерала Лефевра. Этот храбрый супруг маркитантки Сан-Жень пошел далеко. Бывший французский гвардеец, поручик милиции, капитан северной армии у Вердена, Лефевр сделался теперь генералом и командиром 17 военной дивизии, т. е. губернатором Парижа. Будучи капитаном 13 полка легкой пехоты в бою при Жемапе, он затем был произведен в батальонные командиры, потом назначен командиром полубригады и, наконец, бригадным генералом в мозельской армии под начальством своего друга Гоша. 10 января 1794 года его повысили до звания дивизионного командира и передали ему командование бессмертной армией Самбрэ-Мёз после смерти Гоша. Под Флерюсом, под Альтен-кирхеном он вел себя героем. После командования дунайской армией Лефевр сделался кандидатом в директорию, но его кандидатура была отклонена из-за крайне республиканских мнений и военного звания доблестного патриота. Содействие Лефевра в качестве главнокомандующего парижской армией было, пожалуй, необходимее всего для Успеха планов Бонапарта. Между тем он не был уведомлен о намерениях будущего повелителя Франции. В полночь, узнав о том, что происходит передвижение войск, Лефевр вскочил на коня и объехал город. Удивленный при виде кавалерии, готовой без его приказа к выступлению неизвестно куда, он строго потребовал отчета у командира Себастьяна, но тот отослал его к Бонапарту. Таким образом, почтенный Лефевр явился к генералу весьма не в духе.

Увидев его, Бонапарт бросился к нему с распростертыми объятиями.

– Ах, старина Лефевр, – дружески воскликнул он, – как поживаешь? А твоя жена, добрейшая Екатерина? По-прежнему душа нараспашку и бойка на язык, не так ли? Моя супруга жалуется, что редко видит ее.

– Моя жена жива и здорова, благодарю вас, генерал, – весьма холодно произнес Лефевр. – Но в данную минуту речь идет не о ней…

– Послушайте, Лефевр, дорогой товарищ, – перебил его Бонапарт ласково и с добродушным видом, который он умел принять в случае надобности, – вы – один из столпов республики; неужели вы допустите, чтобы она погибла в руках адвокатов? Постойте, вот сабля, которую я носил у пирамид: дарю ее вам в знак моего уважения и доверия.

И Наполеон подал Лефевру, колеблющемуся и польщенному, великолепную саблю с рукояткой, осыпанной драгоценными камнями, палаш Мурада-бея.

– Вы правы, – ответил внезапно успокоившийся Лефевр, – кинем адвокатов в реку! – И он опоясался саблей пирамид.

Переворот 18 брюмера совершился – директория была свергнута.

Вечером этого решительного дня, снова изменившего судьбу Франции, Лефевр, целуя жену, сказал, наполовину вынув из ножен подарок Бонапарта: