Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

Государь не спешил с выходом к думным, томя души боярские. Уже все в сборе, о чем ему наверняка донесли, и надо же — медлит. Чего бы это ради? К добру ли? К ху­ду ли?

Появился наконец. Лицо не грозно, но и не источает довольства. Сел на трон и молвил с добротой в голосе:

— Слава Богу, бояре думные, шертная грамота возвернулась ко мне. Слава Богу!

Выдохнула палата негромко, но дружно:

—  Слава Богу. Господу нашему…

—  А земной герой — окольничий Иван Хабар-Симский…

Царь поднял руку, и в палату, в сопровождении дья­ков, ведающих царевой писцовой книгой, вошел сам зем­ной герой. Не очень-то уютно, похоже, почувствовал он себя, выставленный как бы на суд чинных шапок и шуб.

А царь подливает масла в огонь:

—  Поведай, слуга мой верный, как послов МагметТирея-разбойника вокруг пальца обвел?

—  Заслуга моя невелика, — начал новоиспеченный окольничий. — Мне весть дал через посланца неведомый мне нойон, верный человек, как посланец сказывал, кня­зя Воротынского. Два важных слова в той вести… Дашкович нудит Магмет-Гирея дать для раззору город, отто­го что мало поживились казаки, к Угре в основном на­правленные. Но штурма не предлагал, хитростью, дес­кать, намерен ворота отворить. А Дашкович — атаман всем известный своим коварством. Когда мы с Крымом союзничали, он что удумал: литовскую рать в татарские одежды обрядил, чтобы, значит, мы мечи на Крым под­няли за то, что якобы не держат татары слова. Вот я и —

ушки на макушку. Не обвел бы вокруг пальца атаман-хи­трюга. Еще одно слово нойона важное: спешит хан до­мой, Астрахань на него готовит поход. Долго никак у го­рода не задержится. Потому и начал я волынить, время затягивать.

—  Великое дело тобой совершено: своего государя и Россию, отчину его, от позора спас. Нет у Магметки шертной грамоты! Нет! Никакие мы ему не данники! — сделав малую паузу, продолжил: — Род ваш давно и с ве­ликой пользой служит отечеству. Родитель твой, воевода Нижнего Новгорода, при моем еще родителе спас город от татарского разорения. Много других малых подвигов совершил. Ты же славен тем, что по отцовой стежке шаг держишь. И вот мое решение: быть тебе с сего дня околь­ничим и боярином. Я так повелел, л дума присудила.

Горлатные шапки закивали в знак согласия.

Тем временем лицо Василия Ивановича посуровело. Да и тон изменился, когда он вновь заговорил.

— Теперь, бояре думные, суд стану чинить: отчего та­тар до Москвы допустили без сечи?! Отчего полками, на Оке стоявшими, не заступили путь ворогу?! Ваше слово, бояре.

Как и заведено, перворядным слово — ярославским да суздальским. Они, естественно, в обиде на царя, что глав­ным воеводою речных полков поставлен был юнец Вель­ский. Хоть и племянник он царев, но покатили на него бочки без опаски: нерасторопен, неопытен в ратных де­лах. А затем князь Щенятев яснее ясного сказал:

— Князь Иван Воротынский, прискакавши из вотчи­ны своей порубежной, тебе, государь, совет давал, куда полки рядить, ты не послушал воеводу башковитого, а князю Вельскому доверился. Ничего не велел ему ме­нять.

Когда бояре наговорились досыта и почти каждый со­жалел, что зря не послушали князя Воротынского, вини­ли князя Дмитрия Вельского, что расторопности и рат­ной мудрости не проявил и что совершенно неоправданно двинул полки к Одоеву, Белёву и Воротынску, оттого не смог встать на пути Магмета-разбойника, царь спросил Вельского:

— Что скажешь, главный воевода?!

Вельский был краток:

— Как не послать полки в верховье, если гонцы из Воротынска прискакали с известием, что вся татарская рать в верховье?!

Ловко передернул. Из молодых, да ранний… Дальше у него еще ловчее вышло.

— А из Коломны я не велел трогаться. На поле, ясное дело, выйти цареву полку и дружине Воротынского непо­сильно было, а крепость отстоять вполне могли. Имея та­кую рать за спиной, Магмет-Гирей не вел бы себя так нагло. Князь Андрей не послушал меня.

— Отчего самовольство?! — вопросил грозно царь бра­та своего. — Иль ты главным воеводой назначен был?!

— На защиту Москвы вышли, посчитав, что татары не пойдут через Коломну. Гонец к князю Воротынскому при­скакал с доносом, что татары у его вотчинного града стоят и все Верхнеочье заполонили. Когда же гонец из Коломны догнал нас и сообщил, что татарские тумены переправля­ются через Москву-реку, уже к Северке подступили пере­довые их разъезды, я хотел воротиться, только князь Иван отсоветовал. При гонце наш разговор шел. — Помолчал не­ много, чтобы царь и бояре осмыслили последние его слова, что при свидетеле, значит, упрямился князь Воротынский, продолжил. — Князь Иван иное предложил: встать с царе­вым полком и его дружиной в поле, тумены татарские ожидаючи. Только я рассудил так: поляжет не за понюх табака твой, государь, полк, а дружину князь Иван с собой привел лишь малую. Большая его удел оберегала.

Вот это — удар. Куда ниже пояса. И Василий Ивано­вич сказал свое последнее слово:

— На Казенный двор123 князя Воротынского. Оковать! Подобртые приказы исполняются без особой охоты, но моментально, чтобы не навлечь на себя опалу. И известие о случившемся тоже разнеслось мгновенно. Еще не успе­ли князя Ивана Воротынского вывести из Золотой пала­ты, а дружинники, приехавшие с ним в Кремль и теперь ожидавшие, как и слуги других бояр, своего господина, узнали о постигшем их несчастье.

Сидор Шика бросил своим товарищам: «Побегу гля­ну!» И заспешил к Золотой палате. Дружинники и куче­ра других бояр окружили людей князя Воротынского, сочувственно расспрашивая их, не ведома ли им причина опалы, но те, обескураженные неожиданной вестью, ни­чего путного сказать не могли.

Вернулся Шика. Сообщил взволнованно:

— Увели! Сам видел. Я скачу к Никифору. Вы тоже уносите ноги, повременив чуток.

Сидор Шика взял в намёт124 с места и, нахлестывая рвущегося из-под седока коня, вылетел из кремлевских ворот и, пугая редких уличных зевак, поскакал к княже­скому дворцу.

У ворот, осадив коня, крикнул нетерпеливо:

— Отворяй!

Слуги заспешили, но Шика еще более нетерпеливо по­требовал:

— Шевелись! Мухи сонные!

Намётом к дому дружинников. Крикнул Никифору Двужилу:

— Беда! Князя на Казенный двор свезли!

Никифор присвистнул и тут же распорядился:

— Возок запрягайте. Быстро. Коней всей дружине седлать. Я и Шика с возком едем, все остальные — сле­дом. Да не все вдруг. Не более чем по полдюжине, да спу­стя небольшое время друг за другом. За Десной буду вас ждать.

Сам же размашисто зашагал к княжеским палатам и, еще ничего не сообщив княгине, не спросив ее, как даль­ше поступать, распорядился мамкам, словно сам князь:

— Княжича Владимира готовьте в путь. В дальний. Мигом чтобы!

Те начали было перечить, что, мол, как без указа кня­гини, но Никифор цыкнул на них грозно:

— Готовь, говорю, мигом! Иначе — посеку! — И взял­ся для убедительности за рукоятку меча.

Вышла на шум княгиня. Спросила:

— Что стряслось, Никифор? Отчего сына моего в путь го­товить велишь, меня не спросивши? Иль князь приказал?

— Тебе, матушка, тоже, не медля, ехать надо. Возок запрягают уже. Супруга твоего, князя нашего, на Казен­ный двор свели. Окован.

Княгиня, ойкнув, опустилась на лавку. Заломила руки.

— О Пресвятая Дева Мария, заступница наша! Отчего такая немилость?!

А Никифор жестко:

— В дороге поплачешь, матушка! И Богородице помо­лишься. Теперь же недосуг. В чем есть, так и садись в во­зок. Дружинники догонят, прихватив все нужное в доро­ге. Пошли! Если тебе себя не жалко, княжича обереги. Не ровён час, государь своих людей за ним пошлет. Нам неведомо, отчего оковали князя. Может, он род Воротын­ских намерен истребить. Пошли, матушка. Не послуша­ешь, на руках унесу. Силком.

— Як Елене поеду. К великой княгине. К царице…

— Никуда не поедешь, пока не станет все ясно, — уп­рямо подступил к ней Никифор, будто хозяин-деспот, ко­му нельзя перечить. — Сказал: силком в возок снесу, ста­ло быть — снесу. Не погневайся, матушка.

— Ладно уж, пошли, коль так настойчив ты. Бог зна­ет, кто из нас прав. Возможно, ты.

Подчиниться она подчинилась, только первое жела­ние кинуться к великой княгине Елене Глинской, воз­никшее сразу же, как оглоушили ее страшным извести­ем, не отступало, а наоборот, чем дальше она отъезжала от Москвы, тем становилось более упорным.

Неожиданно, нарушив тягостное молчание в возке, княгиня заявила твердо:

— В Серпухове остановимся! Мне к Елене, княгине ве­ликой, нужно поспешить. Совсем худа не случилось бы с супругом моим.

— Поступай, матушка, как сердце тебе велит. Только совет мой тебе: хотя бы неделю повремени. Когда прояс­нится, сколь велика опала, тогда — с богом. А вот кня­жича, матушка, я тебе не оставлю. Не обессудь. Увезу в удел. Более того, на Волчий остров определю на то время,