Русские подвижники 19-ого века - Евгений Поселянин

МОЛЧАЛЬНИЦА ВЕРА АЛЕКСАНДРОВНА

Молчальница Вера Александровна большую часть подвижнического времени своей жизни провела близ Новгорода, в лежащем в шести верстах от Новгорода Сырковом девичьем монастыре.

Тайна происхождения ее осталась необнаруженною. Могла знать это только графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, которая была известна своим усердием к Церкви и которая приняла участие в Вере Александровне и определила ее в Сырков монастырь.

Вера Александровна появилась в 1834 году в Тихвине под видом странницы. Она приютилась здесь у набожной тихвинской помещицы Харламовой и прожила у нее три года, ежедневно посещая церковь, а дома занимаясь молитвою и чтением священных книг.

Затем целый год прожила она в Виницком погосте и здесь ходила за дьячковской женой, находившейся 40 лет в параличе.

Говея всякий пост, она и тогда находилась уже на такой высокой духовной степени, что иногда эта высота ее подтверждалась необычайным способом.

Тихвинский помещик Ив. Н. М. однажды, в то время, как Вера Александровна приобщалась, подошел в алтарь к северной двери и увидел причастницу, как бы окруженную особым светом. В страхе вернулся он в алтарь и потом спросил священника, кто приобщался. Тот ответил, что это известная ему Вера Александровна.

— Не могу согласиться, — заметил помещик, — это было подобие ангела, окруженного божественным светом.

Слухи о строгой жизни Веры Александровны и о том, какою видел ее этот человек, стали распространяться с такою быстротой, что Вера Александровна пожелала удалиться из Тихвина.

Идя из Тихвина по направлению к Валдаю, она на субботу остановилась на погосте Березовский Рядок. Ей понравилось, как там служили, как церковь была полна народом, как истово исполняются религиозные обряды. Поэтому она с охотою согласилась на просьбу приютившей ее крестьянской семьи Трофимовых пожить у них, почитать им священные книги и поучить их по-христиански вести себя.

Ей отвели маленькую избушку, там она и поселилась, не выходя никуда, кроме церкви. Никого она у себя не принимала. Только созывала у себя временами малых детей, учила их правильно креститься, учила молитвам и грамоте, рисовала для них картинки — изображения Спасителя, Божией Матери и святых.

Так прожила она девять месяцев.

Становой пристав заподозрил Веру Александровну в бродяжничестве, потребовал от нее паспорт. Паспорта у нее не было. За это ее препроводили в Валдайский уезд. Там присудили ее к заключению в тюрьму.

Снова начали допытываться, кто она такая. Наконец, она ответила следователю:

— Если судить по-небесному, то я прах земли. А если судить по-земному, то я выше тебя.

Это были последние ее слова. С тех пор до самой смерти, более чем 25 лет, она уже ничего не произносила, приняв на себя подвиг молчальничества. Только два раза перед смертью она сказала по нескольку слов.

Из Валдая Веру Александровну перевели в новгородский острог. Здесь она содержалась почти полтора года. Затем ее заключили в дом умалишенных, где она провела тоже полтора года. В обоих местах она по-прежнему отдавала себя подвигам молитвы, и, наконец, по ходатайству графини Орловой, была помещена в Сырков девичий монастырь.

Терпеливо переносила она унижения и страдания тюрьмы, и так впоследствии писала об этой поре: "Мне хорошо там было, я блаженствовала там. Благодарю Бога, что Он удостоил меня пожить с заключенными и убогими".

Когда настоятельница монастыря приехала в заведение умалишенных, и спросила Веру Александровну, желает ли она жить в монастыре, та пала на колени перед иконою Спасителя, сделала несколько земных поклонов и, сложив руки на груди крестом, поклонилась настоятельнице в ноги, выражая тем свое согласие. Очень может быть, что она давно мечтала приютиться в монастыре, но не смела проситься туда, не имея паспорта.

Весть, привезенная игуменией, была для нее очень радостна, но лицо ее осталось спокойно. На нем не видали никогда ни слез, ни улыбки.

Та любовь к Богу, которая всегда наполняла молчальницу, теперь пылала в ней всепоглощающим огнем. Она написала на келейной записочке слова Амвросия Медиоланского: "Ты ми еси, Боже, дражайший, желательнейший, люблю Тя паче неба и земли и всего, яже на них".

Жизнь ее была сурова, жестока: из кельи молчальница выходила только в церковь, к себе принимала сначала только одну служившую ей сестру. От посетителей она уходила из монастыря и пряталась в ближайшие кустарники.

Однажды в год она выходила за стену монастыря на то место, откуда был виден Новгород с его храмами, и острог, и дом для умалишенных, где она жила.

Здесь молилась она, задумчиво смотрела на город с его святынями, на место, где страдала, и потом тихо шла в келлии, опять на целый год.

Пища ее была убога. Однажды в день ей приносили из трапезы немного кушанья и хлеба и подавали в окно келлии. Но и из этого она уделяла нищим, а, если нищие не приходили, то вечером она выносила это в садик и кормила птиц, которые сейчас же слетались к ней.

Небольшая просфора с чашкою чаю или воды составляла, кажется, весь ее стол. На Страстной неделе только раз, в четверг, она ела просфору.

Деньги, которые ей присылали чтившие ее люди, она сейчас же раздавала.

Одежда ее состояла из белого коленкорового платья и такого же чепца; у нее для выхода в церковь было только самое необходимое. Когда графиня Орлова прислала ей лисий салоп, она написала: "Много благодарю, но лучше бы она прислала овчинный; этот мне не годится".

Однажды келейница купила ей новый теплый платок. Она отдала его бедной страннице. Келейница купила другой. И этот постигла та же участь. Келейница стала тогда упрекать ее. Она тогда написала: "Матушка, не скорби! У меня все цело, а я его подальше спрятала, поцелее будет. А после и тебе пригодится. Мне довольно и того, что имею".

Она заботилась только о чужих нуждах, а не о своих. В келлии ее было лишь несколько икон, и чтимый ею, всегда бывший с нею, большой образ на холсте — Христос во узах, — шкаф с книгами, налойчик для чтения, два простых стула, — самоварчик, убогая, жесткая кровать и стенные часы.

Спала она очень мало. Глухою ночью, сквозь занавески, видели ее молящеюся.

Когда она не читала или не стояла на молитве, тогда она вязала четки или клеила из бумаги маленькие коробочки, на которых помещала места Св. Писания, наполняла коробочки мелкими хлебными сухарями и раздавала, когда посетители просили что-нибудь на память.

Особенно любила она странников, нищих, убогих и детей.

В праздники и воскресенья она принимала посетителей.

Положив несколько поклонов пред иконою Спасителя, она низко кланялась гостю и сажала его. Когда ее просили помолиться, она вставала на молитву и молилась долго. При просьбе советов, знаками объясняла, что нужно делать. Если же посетитель был грамотный, она подавала книгу, сама раскрывая ее или предлагая открыть ее посетителю. И всегда в книге открывались мысли соответствовавшие обстоятельствам гостя.

И однако этим молчаливым свиданием во многих укреплялась их вера в Бога, другие утешались в горе. Над некоторыми вскоре сбывалось то, что показала знаками Вера Александровна.

Например, одна мать привезла к ней постоянно болевшего пятилетнего сына. После долгой молитвы, она поцеловала мальчика и указала рукой сперва на икону Спасителя, а потом на землю.

Через месяц, мальчика действительно опустили в землю.

В другой раз, когда одна, служившая при Дворе, барыня привезла ей своего ребенка, Вера Александровна положила его к иконе Спасителя и, поцеловав в голову и поклонившись ему, написала: "Блажен Саша". Чрез несколько дней, младенец скончался.

Когда, по нетерпении, кто-нибудь оскорблял ее, она благодушно сносила это. Однажды подошла к окну ее ходившая за нею келейница и постучалась. Она положила руку на стекло, что значило, что она не может ее принять. Обиженная этим, послушница закричала: "Ой ты, затворница, притворница!" Все это слышали, но молчальница кротко приняла эти слова.

Но Бог тут же наказал обидчицу. Не успела она сделать пятидесяти шагов от этой келлии, как вывихнула себе ногу. Вера Александровна принесла тогда все для утешения ее и помогала ей до самой своей смерти.

В церковь Вера Александровна приходила первой; до начала службы прикладывалась к иконам, ставила пред ними принесенные с собой свечи, потом становилась сзади, чтобы ее не видали, и молилась, стоя на коленях.

Последние пятнадцать лет она приобщалась всякую субботу. Исповедь свою она писала на бумаге и вручала ее для прочтения духовнику.

Она узнала заранее время своей кончины и назначила место для погребения. Исповедуясь в последний раз в церкви, она подала духовнику записку о своих грехах, потом, когда он прочел, обернула ее другой стороной. Там было написано: "Батюшка, помолитесь Господу о поминовении души моей. Конец мой близок, и дни мои изочтены". Ей было от 55 до 60 лет.