Русские подвижники 19-ого века - Евгений Поселянин

В церковь Вера Александровна приходила первой; до начала службы прикладывалась к иконам, ставила пред ними принесенные с собой свечи, потом становилась сзади, чтобы ее не видали, и молилась, стоя на коленях.

Последние пятнадцать лет она приобщалась всякую субботу. Исповедь свою она писала на бумаге и вручала ее для прочтения духовнику.

Она узнала заранее время своей кончины и назначила место для погребения. Исповедуясь в последний раз в церкви, она подала духовнику записку о своих грехах, потом, когда он прочел, обернула ее другой стороной. Там было написано: "Батюшка, помолитесь Господу о поминовении души моей. Конец мой близок, и дни мои изочтены". Ей было от 55 до 60 лет.

В четверг Светлой недели она в последний раз вышла из келлии за ворота монастыря, к той башне, откуда виден Новгород. То вставала она и молилась, то садилась и задумчиво смотрела на город. Потом прошла она к месту, откуда виден монастырь преподобного Варламия Хутынского, и смотрела на него. Долго ходила и сидела она на этот раз за монастырем, отдавшись глубокой, никем никогда не узнанной думе.

Вернувшись в келлию, она слегла, чувствуя себя дурно. У нее, по-видимому, открылось воспаление в легком, с сильным жаром. Без одного вздоха она выносила сильные страдания.

В четверг Фоминой ее приобщили. Когда келейница просила в другой комнате, чтоб и завтра приобщили больную, она вдруг появилась на пороге своей келлии и знаками показала на землю. Священник понял, что уже завтра ее не станет.

К ночи она совсем ослабела и забылась. В 12 часов, при бое часов она пришла в сознание и громким, твердым голосом произнесла: "Господи, спаси мя грешую!", потом она опять забылась.

В два часа ночи она хотела произнести ту же молитву, но слова замерли на устах, и она произнесла лишь: "Господи!".

6 мая, незадолго до 5 часов вечера, улыбка, которой никогда у нее не видали, осветила ее лицо. Вздохи становились все реже. Когда пробило пять часов, умирающая несколько раз редко вздохнула, закрыла глаза и печать вечного молчания легла на ее уста, которые своим великим молчанием как бы ограждали жившую в ней правду.

Множество народа из Новгорода и окрестностей служило по ней панихиды. Тело ее за пять дней не подверглось ни малейшему тлению. С усопшей снят был портрет.

Тело ее торжественно схоронено в монастыре и один почитатель ее воздвиг над нею памятник.

Кто была Вера Александровна?

Вот вопрос, без которого трудно обойтись, представляя себе образ этой праведной женщины.

Все ее приемы, внешность ее, какая-то изысканность при всем ее убожестве, чистота, которую она тщательно поддерживала вокруг себя, все это говорило о ее высоком происхождении.

Однажды, когда она, больная горячкою, ушла из монастыря и келейница еле отыскала ее в кустах, на просьбу келейницы вернуться, она вдруг ответила словами: "Матушка, мне здесь хорошо!"

Потом, когда келейница стала умолять ее сказать, кто ее родители, она вымолвила наконец:

— Я прах земли, но родители мои были так богаты, что я горстью выносила золото для раздачи бедным; крещена я на Белых Берегах.

СХИМОНАХ ИГНАТИЙ, ВОЗОБНОВИТЕЛЬ ЗАДНЕ-НИКИФОРОВСКОЙ ПУСТЫНИ

Схимонах Игнатий родился в 1780 году в селе Пересы, Новгородской губ., Старорусского уезда на реке Ловати, в набожной крестьянской семье. Звали его в миру Иван.

С 18-ти лет он почувствовал влечение отдать себя всего Богу. Чтоб узнать Священное Писание и чрез него понять, чего Бог требует от человека, он обучился грамоте. Потом решил он отстать от мира.

У себя в саду он выстроил уединенную келлию и поселился в ней. Тут он читал Священное Писание и книги св. отцов; время проходило еще в молитве, посте и рукоделии, чтоб питать себя.

После двух лет такой жизни, Иван отправился на поклонение в Киево-Печерскую Лавру, оттуда ходил в Соловки.

Вернувшись, он поселился опять в своей келлии, весь уйдя в духовное чтение.

Прослышав про опытность в духовной жизни архимандрита Песношского монастыря Макария, Иван собрался поступить в этот монастырь. Предварительно он обеспечил престарелую свою мать достаточным пропитанием.

В монастыре Иван просил архимандрита непосредственно руководить им, на что тот и согласился. Руководителю пришлось не возбуждать, а сдерживать ревность Ивана. Видя его способности и высокое настроение, архимандрит хотел постричь его в монахи и поручить ему послушание казначея.

Иван испугался, зная, сколько рассеяния принесет ему эта должность, как она лишит его возможности самоуглубления, нарушит мир его внутренней, сосредоточенной жизни.

Он тайно ушел из Песношского монастыря, выбрал себе уединенное место в дремучих лесах Порховского уезда, устроил себе хижину в подошве горы и поселился в ней. Вскоре к нему присоединился его брат Феодот. Трудную жизнь в пустыне отшельники отягчали еще разными подвигами. О пище заботиться им было нечего: ее доставлял им один добрый крестьянин.

Так провели они четыре года. Здесь приобрел Иоанн очень много: горячую любовь к ближнему, чистую, углубленную молитву, смирение и утешительные слезы, которые в минуту сосредоточенности лились у него из глаз, доставляя ему высокую отраду.

рез четыре года этой жизни, во время отсутствия Феодота, пришли к Иоанну двое разбойников с ружьями, требуя денег. Они не поверили ответу Иоанна, что денег у него нет, и кормятся они милостыней, и один из разбойников стал прицеливаться в Иоанна.

Тогда он вдруг, по какому-то внушению, назвал по имени этого человека, и тот был так этим поражен, что ружье упало у него из рук. Оба разбойника просили прощения у Иоанна и поскорее ушли.

Так как существование отшельников стало известно, и появлялись посетители, нарушавшие излюбленную ими тишину, Иоанн решился бежать из этого места: он отправился на Афон. Здесь в 1818 г. он принял монашество с именем Исаии. На Афоне он заслужил такое уважение, что многие обращались к нему за духовными советами.

В 1821 г., когда началась война между Турцией и Грецией, и на Афоне не могло быть прежнего спокойствия: русские иноки, и в их числе о. Исаия со своим братом вернулись в Россию чрез Вену.

В Вене о. Исаия имел объяснение с тремя учеными католиками.

Сначала они стали уничижать писания Иоанна Лествичника и Ефрема Сирина за, будто бы, просторечие и грубость слога и сказали, что напишут лучше их.

После долгих убеждений, о. Исаия закончил так: "Святые отцы не надеялись на себя и свой разум, но всегда были в смиренномудрии и самоуничижении, прося у Бога сил для Богоугодной жизни. А все прочие немощные члены нашей Церкви приносят смиренное покаяние Господу Богу, прося милосердия и помощи, а не хвалятся своим бесплодным высокоумием".

На это католики промолчали.

На другой день они стали доказывать, что напрасно русские надеются на войне на помощь Божию: "Вот и Наполеон, воевал, не призывал Бога и побеждал".

— Кто не уповает на Промысл Божий, — отвечал о. Исаия, — тот живет в самонадеянности и самовосхвалении, и о нем давно сказано: "Рече безумец в сердце своем — несть Бог!"

После этого разговора русским монахам было велено немедленно оставить Вену.

По прибытии в Россию, и пройдя чрез ряд неожиданных затруднений, вследствие пострижения своего на Афоне, о. Исаия поселился в Коневском монастыре.

Пожив там год, он удалился в уединенную келлию, находившуюся в расстоянии двух верст от монастыря. Только раз в неделю приходил он в монастырь, именно в субботу, чтоб быть в церкви при совершении воскресной службы.

Он имел от Бога особые откровения; так однажды, во время литургии, он видел, что воздух как бы сгущается, и в полусумраке видны блестящие звезды, опускающиеся на головы некоторым присутствующим. И тут же послышался ему голос: "На кого эти звезды садятся: те достойно приобщаются Св. Христовых Таин".

Вследствие недоброжелательства настоятеля, о. Исаия должен был покинуть Коневец, и избрал себе пустынное место, удаленное от селений, затерявшееся среди густых лесов: Задне-Никифоровскую пустынь Олонецкой губернии.

Пустынь эта находится в ста верстах от Петрозаводска, в 11 от почтовой дороги. В ней были тогда две ветхие деревянные церкви, деревянная часовня над мощами преп. Никифора и Геннадия Важеозерских, две небольшие келлии и кухня. Земли было мало и для обработки неудобная.

О. Исаия установил в пустыни общежитие, которое соблюдать строго требовал. Так как братии было мало, и в числе ее не было иеромонаха, то некоторое время призывали сельского священника, пока брат о. Исаии Феодот не был рукоположен во священника.

Богослужение было заведено истовое, неспешное. Вся братия должна была без исключения ходить в церковь. Монастырские работы все исполняла братия. О. Исаия, несмотря на свою старость, трудился вместе с прочими — рубил дрова, носил воду, хлопотал на поварне, летом работал в огороде, косил сено. Все это возбуждало трудолюбие братии.