Эпоха невинности - Эдит Уортон

Она продолжала стоять неподвижно; он подошел к ней сзади, и на секунду глаза их встретились в зеркале. Потом она повернулась, привычно примостилась в углу дивана и выдохнула:

— Ну вот, теперь самое время закурить.

Он подал ей коробку и зажег для нее лучинку; пламя, вспыхнув, осветило ее лицо, она взглянула на него смеющимися глазами и спросила:

— Ну и как я вам, когда раздражена?

Арчер мгновение помедлил, затем ответил с внезапной решимостью:

— Это заставило меня поверить в то, что говорила ваша тетушка.

— Я так и знала, что она будет вам сплетничать обо мне. Ну и?..

— Она сказала, что вы привыкли вести жизнь, которую здесь никто из нас не может вам обещать, — вы утопали в роскоши, развлечениях, утонченных удовольствиях.

Оленская слабо улыбнулась ему сквозь кольцо папиросного дыма.

— Медора утомительно романтична. Впрочем, это так скрашивает ее жизнь!

— Но я надеюсь, ее романтизм не влияет на достоверность ее суждений? — поколебавшись, решил прояснить дело Арчер.

— Вы хотите спросить: говорит ли она правду? — Она задумалась. — Я бы сказала, во всем, что она говорит, что-то правда, а что-то неправда. Но что вас обеспокоило? Что такого она вам сообщила?

Он посмотрел на огонь, а потом снова повернулся, переведя взгляд на ее сверкающий наряд. Его сердце сжалось при мысли, что это их последний вечер у этого камина. Уже очень скоро за ней приедет карета.

— Маркиза уверяет — не знаю, насколько это правда, — что граф Оленский просил ее уговорить вас вернуться.

Оленская ничего не ответила. Она сидела неподвижно, и папироса дымилась в ее застывшей слегка приподнятой руке. Выражение ее лица не изменилось; и Арчер вспомнил, что он и раньше замечал эту кажущуюся неспособность к удивлению.

— Вы это знали?

Она так долго молчала, что пепел просыпался ей на платье. Она стряхнула его на пол.

— Она намекала на какое-то письмо. Бедняга! Ее намеки…

— Действительно ли она внезапно прибыла сюда потому, что ваш муж требовал этого?

Оленская тщательно обдумала ответ и на этот вопрос.

— Этого нельзя знать наверняка. Мне она сказала, что слышала ГОЛОС, кажется, мистера Карвера. Боюсь, она собирается за него замуж… Бедная Медора, она всегда собирается за кого-нибудь замуж. Но возможно, эти люди на Кубе просто устали от нее! Я думаю, она была там кем-то вроде оплачиваемой компаньонки. На самом деле я ума не приложу, зачем она приехала.

— Но вы допускаете, что у нее есть письмо от вашего мужа?

Оленская снова помолчала и затем ответила:

— В конце концов, в этом нет ничего невероятного.

Молодой человек поднялся и встал у камина. Навязчивая мысль о том, что вот-вот он услышит стук колес подъезжающей кареты, лишала его способности говорить непринужденно.

— Если хотите знать, ваша тетушка уверена, что вы вернетесь к мужу, — выдавил он на конец.

Оленская гордо вскинула голову. Густая краска залила ее лицо, шею и плечи. Она краснела редко, но мучительно, словно кровь обжигала ей кожу.

— Со мной и раньше особенно не церемонились, — сказала она.

— О Эллен, простите меня. Я дурак и чудовище.

Она улыбнулась своею легкой улыбкой.

— Я заметила, что вы все время нервничаете в последнее время. Я знаю, у вас полно проблем. Уэлланды необыкновенно упрямы, и я, конечно, согласна с вами, что свадьбу можно было бы сыграть скорее. В европейском обществе не понимают этих долгих американских помолвок — я просто думаю, что они более темпераментны, чем мы.

Она слегка выделила голосом слово «мы», что придало ему иронический оттенок.

Арчер почувствовал иронию, но не осмелился развивать беседу в том же тоне. В конце концов, она же не поддержала разговора о собственных делах; было очевидно, что он причинил ей боль и теперь ему нужно было быть осторожным. Однако его по-прежнему мучило сознание того, что время неотвратимо утекает сквозь пальцы; он боялся, что между ними снова вырастает барьер из ничего не значащих фраз…

— Да, — сказал он резко. — Я ездил на юг, чтобы уговорить Мэй пожениться на Пасху. Я не вижу причин, мешающих нам сделать это.

— Мэй ведь обожает вас, — но вам все же не удалось убедить ее? Я считала, что она достаточно умна, чтобы не быть рабыней предрассудков.

— Она действительно умна. И не рабыня.

Оленская посмотрела на него:

— Но тогда я не могу понять…

Арчер покраснел и быстро ответил:

— Мы поговорили откровенно — практически впервые. Она считает мое нетерпение дурным знаком.

— О боже милосердный, дурным знаком?

— Она думает, что это означает мою неуверенность в своих чувствах. Короче говоря, она думает, что я хочу поскорее вступить в брак, потому что… потому что есть другая, которую я стараюсь забыть.

— Но если она так считает, почему бы ей действительно не поспешить со свадьбой? — с любопытством спросила Оленская.

— Потому что она необыкновенно благородна. Она настаивает на долгой помолвке, чтобы дать мне время…

— Время для того, чтобы оставить ее и уйти к другой?

— Если мне этого хочется.

Оленская наклонилась к огню и долго смотрела на него. В полной тишине Арчер услышал с улицы приближающееся цоканье копыт.

— Это весьма благородно, — сказала наконец Оленская. Голос ее слегка дрожал.

— Да. Но ведь это смешно.

— Смешно? Потому что никакой другой женщины нет?

— Потому что нет никакой другой женщины, на которой я хотел бы жениться.

— А. — Она опять замолчала. Наконец она снова подняла на него глаза и спросила: — Эта другая женщина — она вас любит?

— О, у меня нет другой женщины! Та, на которую намекала Мэй, — у нас с ней никогда…

— Тогда действительно, зачем вам торопиться?

— Ваша карета, — сказал Арчер.

Приподнявшись, она огляделась вокруг отсутствующим взглядом. Ее веер и перчатки лежали рядом с ней на диване, Элен машинально взяла их.

— Пожалуй, мне пора ехать.

— К миссис Стразерс?

— Да. — Она улыбнулась и добавила: — Я должна ездить туда, куда приглашают, иначе буду совсем одинока. Может быть, поедете со мной?

Арчер вдруг ощутил, что должен удержать ее любой ценой — и заставить подарить ему остаток вечера. Он не ответил на ее вопрос и продолжал стоять у камина, так упорно глядя на перчатки и веер в ее руке, словно пытался силой внушения заставить ее уронить их.

— Мэй догадалась верно, — словно через силу выдавил он. — Другая женщина существует — только не та, которую она подозревает.

Оленская не шевелилась и молчала. Мгновение спустя он сел рядом с ней, взял ее руку и мягко разжал ее пальцы. Веер и перчатки все-таки упали на диван между ними.

Она мгновенно высвободила руку и, вскочив, отошла к противоположной стороне камина.

— Не стоит заигрывать со мной, — сказала она, нахмурившись. — Слишком многие пытались делать это.

Побагровев, Арчер встал тоже — она не могла задеть его больнее.

— Я никогда не заигрывал с вами и не собираюсь делать этого впредь. Но вы та женщина, на которой я женился бы, если бы это было возможно для нас обоих.

— Возможно для нас обоих? — Она посмотрела на него с изумлением. — Это говорите вы — вы, тот, кто своими руками сделал это невозможным?

Он уставился на нее, словно пытаясь отыскать в окружающей их кромешной тьме один-единственный луч света.

— Я, я сделал это невозможным?

— Вы, вы, вы! — вскричала она, и губы у нее задрожали, как у ребенка, который вот-вот заплачет. — Разве не вы заставили меня оставить всякую мысль о разводе, разве не вы убедили меня, как это эгоистично и дурно, разве не вы говорили, что надо сохранить святость брачных уз, пожертвовать собой и уберечь семью от публичного скандала? И я согласилась только потому, что моя семья вот-вот должна стать вашей, согласилась только ради Мэй и вас — я сделала то, о чем вы меня просили, то, что я, по вашим словам, должна была сделать. О, — она неожиданно рассмеялась, — я и не скрывала, что делаю это только ради вас!

Она рухнула на диван, потонув в ворохе пышных ярких складок своего платья, словно вернувшаяся с маскарада смертельно усталая маска; Арчер же продолжал неподвижно стоять у камина и не сводил с нее глаз.

— Боже мой, — застонал он. — А я-то думал…

— Что вы думали?

— Лучше не спрашивайте.

Все еще глядя на нее, он увидел, как давешний сильный румянец заливает ее — от шеи до корней волос. Она с достоинством выпрямилась, сурово глядя на него:

— А я спрашиваю.

— В том письме, которое я прочел…

— Письме моего мужа?

— Да.

— Я не боялась огласки — совершенно. Мне нечего стыдиться. Все, чего я боялась, — скандала, который мог бы повредить вам и Мэй.

— Боже мой, — снова простонал он и закрыл лицо руками.