Без иллюзий - Андрей Мартьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы, баварцы, знаем толк в бабах, — вывернулся Вальдау, удачно обходя тему моего возраста. — Им следует быть в первую очередь пригодными для деторождения.
У меня имелись серьезные подозрения насчет того, что Вальдау вообще имел какой-то опыт с женщинами. Такие юноши обычно брезгливы и стыдливы. Черт бы их всех побрал с их бьющей в глаза молодостью.
Мы зашли в пару мест, пропустили по стаканчику-другому коньяка и вернулись в гостиницу.
Перед тем, как оставить Харьков, русские постарались разрушить здесь как можно больше: взорвали мосты, заложили мины по всему городу и во всех сколь-нибудь значимых объектах. Вальдау рассказывал, что заминированы были даже старинные особняки, в которых, по предположениям русских, немцы могли разместить свои штабы и прочие учреждения.
— Самое подлое, — сказал Штраубе, — это мины замедленного действия.
— Нужно было нагнать русских пленных, чтобы они подрывались на своих собственных минах, а не рисковать жизнью немецких солдат, — мрачно проговорил обер-лейтенант Хельке. — Впрочем, сейчас-то что!.. При фельдмаршале фон Рейхенау все было по-другому. Он им пощады не давал. Он всегда помнил, где наши враги, а где — друзья.
— По-моему, это естественно, — вступил я. — Пока граница между врагами и друзьями не размыта, нам нечего опасаться. Беда наступает, если она начинает размазываться.
— Отлично сказано, Шпеер! — подытожил Хельке. Он угостил меня последним стаканчиком коньяка, уже в баре гостиницы. Здесь наливали неплохой коньяк знакомым офицерам. Нужно было только знать правильного буфетчика.
Не немца. «Старого украинца». Из тех, что были с нами в прошлую войну.
И ненавидели Сталина.
* * *Наутро у меня имелись в Харькове дела. После того, как наши саперы разминировали город и отремонтировали то, что попытались уничтожить русские, здесь снова заработали отдельные заводы. Харьков стал главной ремонтной базой Рейха на Украине. Мне предстояло принять здесь десять танков и вместе с этим подкреплением догнать свой полк уже в Артемовске или Триполье, откуда планируется большое наступление на Волгу.
Весь день я был занят на заводе. У ворот меня встретил рыжий саксонец.
— Унтер-офицер Кролль! — отрапортовал он и вытаращил на меня свои голубые глаза.
Еще один молокосос.
Я отмахнул в ответ.
— Докладывайте, Кролль.
— Придан вам в помощь, господин обер-лейтенант. Второй танковый.
— Давно из Фатерлянда? — вопросил я строго.
— В Харькове десять дней! — ответил он, блеснув глазами.
— Гражданская профессия есть? — поинтересовался я у этого дитяти гор и лесов.
— Водитель, — с гордостью кивнул он. — Водил самые обыкновенные автомобили. А теперь буду водить танк.
— Ну, покажешь сейчас, как ты умеешь водить танк, — сказал я голосом пожилого, терпеливого учителя.
От Кролля невыносимо разило «гражданкой». Кроме того, следует признать: существуют на свете люди, которых бесит саксонское произношение. Я, например. Мне хочется считать себя швабом. Но это, в общем, ровным счетом ничего не значит. Через несколько дней, максимум через пару недель, мы с Кроллем уже будем ближе, чем любые родственники. Не друзья, подчеркиваю, а именно родственники: родственников не выбирают, и среди них попадаются утомительные личности, но время от времени приходится жертвовать ради них чем-нибудь крайне необходимым, вроде жизни или новых носков. И саксонское произношение отойдет куда-нибудь на десятый план, в область анекдотов.
Кролль это тоже понимает. Интуитивно. А может, ему кто-нибудь успел объяснить.
— Так, Кролль, — продолжаю я. Мне все-таки хочется, чтобы он смутился и опустил свои голубые, ну право слово, девичьи, глазки. Я, откровенно говоря, начал говорить пошлости.
— Ты должен учитывать, что у меня очень тонкая, нервная натура. Внешне я могу выглядеть как заурядный солдафон с высшим техническим образованием — из тех, кто путает алкоголизм с интеллигентностью, — но душа у меня исключительно сложная. Вряд ли тебе кто-нибудь это расскажет, ведь здесь нет никого из моих прежних сослуживцев.
— Точно так! — отвечает Кролль невозмутимо. Этого малого ничем не проймешь.
И до позднего вечера мы с ним принимаем танки. Водитель из Кролля действительно хороший, и устройство танка он более-менее знает. «Эрфурт», — объяснил он, когда я спросил, где он проходил начальную подготовку.
Вечером я уже валюсь с ног.
— Где ты остановился, Кролль?
Он называет какую-то гостиницу для германских солдат, — понятия не имею, где это, и даже не знаю, по пути ли нам.
— Ладно, — говорю я.
Меня ждет приятный вечерок с лейтенантами, которые знают «нужного» украинского буфетчика и предпочитают примадонн с запором и толстыми ляжками.
Я хлопаю Кролля по плечу в знак одобрения и ухожу.
— Хайль Гитлер! — говорит он мне в спину.
Какой милый мальчик. Но кромешный идиот.
* * *В гостинице, однако, моих новых приятелей нет и следа. Жаль, потому что мне не хочется заводить новых друзей. И шататься по Харькову в одиночку тоже неохота. Так что я просто отправляюсь спать.
* * *Следующий день похож на предыдущий, как родной брат, за той только разницей, что завтракаю я в полном одиночестве. Зато на заводе меня ожидает Кролль, и мне приятно видеть его рыжую физиономию. Началось. Мы уже сослуживцы. И пока что это мой единственный подчиненный.
Около полудня меня ожидает неприятный сюрприз в виде давешнего офицера СС.
— Оберштурмфюрер Хартман, — представляется он. — Я хотел бы поговорить с вами.
У него бесцветное лицо, бесцветная прядь волос, сухой голос.
— Мне некогда, — отвечаю я.
Кролль напрягся, я вижу, как он тихонько перебирается в тень, туда, где эсэсовец не будет его видеть. Но до Кролля вездесущему оку сейчас, по всей видимости, нет никакого дела. В противном случае он был бы немедленно обнаружен и выведен на свет.
— У меня осталось несколько дней, а я должен принять все эти танки и… — Я вижу, что мои слова падают в пустоту. Эсэсовец меня даже не слышит. С тем же успехом я мог исполнять песенку про милого Августина.
— Пополнение, с которым вы отправляетесь на фронт, прибудет только в воскресенье, — холодным тоном произносит Хартман. — Произошел из ряда вон выходящий случай, который я расследую.
Я пожимаю плечами:
— Нельзя ли поговорить здесь?
— Нет.
— Хоть объясните, с чем это все связано?
— Все расскажу в свое время. Такие вещи не обсуждаются прилюдно и на ходу.
— Ладно. — Я сдаюсь. — Кролль, идите сюда.
Мой унтер-офицер нехотя выползает из своего убежища. Я всерьез начинаю подозревать, что он виновен в краже какой-нибудь консервной банки. Больно уж преступный у него вид.
— Сейчас мне надо отлучиться, — говорю я очень строгим тоном и показываю глазами на эсэсовца. Тот спокойно раскрывает серебряный портсигар, вынимает сигарету, закуривает. Ему нет до наших разговоров никакого дела — так все это надо понимать. — Вы, Кролль, можете идти отдыхать. Встречаемся завтра. Все равно пополнение, для которого мы принимаем танки, прибудет только в воскресенье. Так что на фронт мы отбываем не раньше следующей среды.
Кролль с облегчением кивает.
Мы с эсэсовцем остаемся вдвоем.
И тут он задает свой вопрос:
— Для начала скажите мне, в каких отношениях вы состояли с обер-лейтенантом Хельке, а также лейтенантами Штраубе и Вальдау?
— Пару раз вместе выпивали, — отвечаю я.
— Где познакомились?
— В гостинице.
— До этого встречались?
— Нет.
— О чем вы говорили?
— О разной ерунде. О женщинах, театре. О коньяке.
Я замолкаю.
Эсэсовец смотрит на меня бесцветным взглядом. У него как будто есть в запасе все время мира. Внезапно я слышу, как он рявкает:
— Хватит валять дурака! Отвечайте по существу вопроса!
Краска с опозданием наползает на его бледное лицо.
Я наблюдаю, как он багровеет, и, когда он делается цвета вареной свеклы, раскрываю рот и ору на него в ответ:
— Не кричите на меня! Я боевой офицер, я награжден Железным крестом!
Мой собеседник — все еще красный — отвечает неожиданно спокойным голосом:
— Все это мне известно. Я хочу услышать от вас подробности ваших разговоров с вышеназванными лейтенантами.
— Какие подробности вас интересуют? — Я все еще готов взорваться. В конце концов, я не шутил, когда предупреждал Кролля о том, что натура у меня тонкая и нервная. — Если насчет женского белья или…
Он морщит нос и, наконец, говорит прямо:
— Кабанья охота.
Я так ошеломлен, что даже не сразу понимаю, о чем он. Очень медленно, постепенно до меня доходит смысл сказанного. Следует отдать Хартману должное — он молчит довольно терпеливо, ожидая, пока я сопоставлю в голове все факты.