Возвращение в Ахен - Елена Хаецкая

Из мебели, кроме комода, оставались еще стол, скамья и большой сундук с медным окладом. Синяка уселся на этот сундук и тяжко задумался.

Впереди у них с Пузаном было целое лето. За несколько месяцев им предстоит заменить сваю, перебрать печь, настелить новый пол на крыльце. Всемогущий чародей, свесив голову, покатал ногой катушку. Пузан все еще с кряхтеньем и руганью выбирался из коварной ловушки, подстроенной крыльцом.

Неожиданно послышались цокот копыт и лошадиное ржание. Судя по звуку, всадники были совсем близко. Синяка привстал и громко крикнул:

— Пузан!..

Великан оборвал бранную тираду и совершенно другим тоном отозвался:

— Аюшки…

— Погляди, кто там едет?

Послышался треск — великан вырвался на волю. Потом доложил:

— Так никого не видать, господин Синяка.

— Лошади ржут где-то близко.

— Да нет же, не видно. Сейчас за домом погляжу.

Он тяжело затопал, приминая лопухи и крапиву своими ножищами. Из-за дома донеслось:

— Нету…

Снова заржала лошадь. Невидимки тут развелись, что ли?

— Пузан! — рявкнул Синяка, теряя терпение. — Где-то рядом лошади, ты разве не слышишь?..

После непродолжительной возни в комнате появился великан. От него остро пахло крапивой.

— Так это… господин Синяка… — смущаясь, сказал он. — Это, извиняюсь, под вами ржет. А в окрестностях никого нет-с.

— Как это — подо мной? Сундук, что ли?

Великна заморгал.

— Только не гневитесь, — умоляюще сказал он.

Синяка встал и посмотрел на сундук укоризненным взглядом.

— Что же это ты, братец, ржешь?

Из сундука вызывающе фыркнуло. Синяка взялся за тяжелую крышку, намереваясь открыть непонятную мебель. В тот же миг Пузан оттолкнул его в сторону, да так поспешно, что не рассчитал своих великанских сил, и Синяка отлетел к присевшей на угол печи. Потирая ушибленную руку, он покривился, но говорить ничего не стал.

Пузан набрал в грудь побольше воздуху, крепко зажмурился и видимо перемогая страх, откинул крышку. Лязгнули медные петли. Больше ничего не произошло. Медленно-медленно великан открыл глаза и заглянул в сундук.

— Пусто, — протянул он басом.

Синяка, наконец, подошел поближе, все еще потирая руку. Пузан только что заметил это.

— Ушиблись, господин Синяка? — участливо поинтересовался он.

Чародей в ответ только вздохнул, глядя на Пузана ясными глазами. Пузан покраснел до ушей и пробормотал, пытаясь взять назидательный тон:

— Так это… нельзя же так, не подумавши, сразу соваться. Мало ли что там ржет. Вроде, не маленький и понимать должны…

— Экий дурак, — вздохнул Синяка и, наклонившись, пошарил в сундуке. — Пусто, говоришь? А это что?

Он выпрямился, держа в пальцах прозрачный круглый камень величиной чуть меньше кулака. Камень полежал у него на ладони и вдруг захрапел, как испуганная лошадь. Пузан даже подскочил от неожиданности.

— Это магический кристалл, — сказал он. — Я его помню. Значит, этруски не взяли его с собой…

— Значит, — сказал Синяка. Сейчас он не хотел думать о том, что — или кого — этруски не взяли с собой.

Пузан сунулся лохматой головой ему под руку.

— И чего он там показывает?

— Как всегда, Ахен… Там ничего интересного, Пузан. Кавалерийский смотр на плацу. Убери башку…

— Как угодно-с.

Пузан разобиделся.

Синяка вышел из дома, держа кристалл в руке, побродил немного возле крыльца, потом сел и задумчиво уставился на ствол старой сосны, росшей шагах в пятнадцати от порога.

Вот там он и стоял в тот день, когда Торфинн по его просьбе привел сюда, на сопку, Завоевателя Косматого Бьярни. Синяка ненавидел этого Бьярни. Его и остальных вождей Завоевания — Бракеля Волка и Альхорна Рыжебородого. Если бы он мог, он бы всех их послал на растерзание Подземному Хозяину. Но Альхорн к тому времени уже ушел из города на юг, а Бракель был убит во время мятежа. Оставался Бьярни, и уж он-то получил сполна.

Синяка прикрыл глаза и снова увидел его — загорелого до черноты, коренастого человека лет сорока пяти с длинными смоляно-черными волосами. Он был связан. Рыча от ярости, он осыпал своих врагов оскорблениями, поливал их зловонной бранью, он бахвалился своей жестокостью и смеялся над их нерешительностью. А они все смотрели на пирата, и никто не мог взять на себя это, казалось бы, простое дело: пристрелить его.

Никто.

Ни этрусские боги, ни маленький демон, трусоватый и заносчивый, ни Анна-Стина Вальхейм, ни Великий Магистр Ларс Разенна…

Бьярни от души потешался над ними, а Торфинн наблюдал за всем этим отстраненно и насмешливо. Наконец, Черный Маг, встретившись с Синякой взглядом, еле заметно пожал плечами. Это было уж слишком. Юноша забрал пистолет у растерянного Ларса и, пока силы Элизабет не успели помешать ему, выпустил заколдованную пулю в своего врага. И в тот миг, когда Бьярни, заливаясь кровью, обвис на руках этрусских демонов, Синяка отчетливо понял: Косматый не умер. Он увидел это так ясно, словно кто-то дал ему книгу с картинкой. И Синяка дрогнул. В тот же миг осуждение миров Элизабет хлестнуло его, и неудержимая тошнота подступила к горлу. А Разенна подумал: это оттого, что мальчик совершил убийство, — и посмотрел сочувственно.

Вместе с заколдованной пулей Синяка выпустил в миры Элизабет большое Зло. И это Зло до сих пор бродит где-то поблизости…

Он помотал головой. Что толку об этом думать? Он ушел от людей, он расстался со всеми своими друзьями, он отказался от власти, от знания, от роскоши. Все, что у него есть теперь, — это полуразвалившийся дом, книга, которую он не может прочесть, и магический кристалл. И еще этот несчастный Пузан, прилипший к нему неизвестно из каких соображений, но вполне искренне.

Пузан вылез из хибары и прищурился на ярком свету.

— Иди сюда, — велел Синяка.

С тяжелым вздохом великан примостился поблизости.

Так они посидели немного рядом на горячей траве: полуголое чудище, мощный бело-розовый торс которого был испещрен старыми шрамами, и стройный смуглый человек в синей стеганке, ростом достигавший великану до локтя. Оба имели вид подозрительный и бродяжный; появись они в городе, их арестовали бы самое большее через час.

— Эх, — сказал, наконец, Пузан, — гляжу я на вас, господин Синяка, и удивляюсь… Великий маг, чародей, последний, можно сказать, отпрыск такой славной фамилии… Ну как вы живете? Шляетесь, прости меня Ран, как босяк какой-то. Одеты в обноски, тьфу! Питаетесь чем попало… Вон Торфинн — посмотрели бы, как живет. Вот кто умеет устроиться: и замок тебе, и слуги, и мозельское винище, откуда только берет, бочка ненасытная. А ведь вы ему не чета, вы ведь выше бери, господин Синяка. Подумали бы о себе. Вот хотя бы жилище. — Он обернулся к хибаре. — Да разве вам в таком доме надо жить? Вам же во дворце надо жить, это самое маленькое. Вы можете сотворить дворец?