Миледи и притворщик (СИ) - Ванина Антонина

– Так мало? – с удивлением вопрошали умудрённые опытом прачки и стряпухи. – И всего лишь вор? Обычно выбирают самого отпетого злодея, кого и сжечь не жалко.

– Так ведь выбирали того, кто в яме меньше всех провёл и меньше болезней там нахватал. Нехорошо, если сатрап-искупитель принесёт с собой во дворец чуму или оспу.

– Как же мудры боги, раз на месячного вора указали.

– Ну, жрецам виднее, насколько мудры.

А дальше наложницы со служанками принялись гадать, насколько безобразным и жестоким будет этот вор, и чего от него ждать, если он не душегуб, а просто бесчестный человек. Мне уже было тошно их слушать, благо Сеюм, теребя в руках огромную связку ключей, позвал меня идти за ним. Как оказалось, в приёмные покои сатрапа Сураджа. Пока ещё сатрапа.

Оказавшись в том самом зале, где не так давно на круглом столе лежали тромские газеты двухнедельной давности, я встретилась взглядом с сатрапом, а он с наглой ухмылкой на устах тут же вопросил:

– Довольна возвращению в знакомые стены?

Наверное, он ждал, что я кинусь ему в ноги со слезами и буду умолять простить меня и отправить вслед за жёнами в другой город, но я не стала доставлять ему это удовольствие.

– Такова моя участь. Не я её себе выбрала, а ты, господин.

В его глазах играли огоньки нетерпения, и он выпалил:

– Одно твоё слово, и завтра ты поедешь в Антахар. Вместе со мной. Только скажи, и я увезу тебя отсюда.

Увезёт? Из дворца? И мне не надо будет дрожать от страха и ждать появления нового сатрапа? Не надо будет идти с ним в покои? Не надо будет заносить нож над его грудью? А потом не надо будет ждать дня казни?

Я смотрела на сатрапа Сураджа, а он приблизился ко мне вплотную, и сделал то, что никогда себе не позволял – взял мою руку и поднёс её к своим губам.

– Ты не должна здесь оставаться, – неожиданно услышала я нотки нежности в его голосе. – Ты создана для другой жизни, для великого будущего. Ты – настоящее сокровище, самое чудесное, что могло произойти со мной. Прошу, не губи себя. Не разбивай мне сердце. Идём со мной.

– Куда?

– На задний двор. Паланкин уже ждёт нас.

Он так проникновенно смотрел мне в глаза, что сердце моё на миг дрогнуло. Неужели это мужчина и вправду влюбился в меня? И он готов нарушить правила, пойти на подлог, лишь бы избавить меня от опасности и вырвать из лап грязного подонка, который ещё не въехал во дворец? Какое благородство. Видимо, я действительно ему сильно нравлюсь. Но он никак не может понять одной простой вещи – остаток своей жизни я хотела прожить совершенно с другим мужчиной.

– Благодарю, господин, за твою доброту, – сказала я, аккуратно вынимая руку из его крепкой хватки, – но я чувствую себя обязанной остаться со своими сёстрами по несчастью. Прощай, и счастливого тебе пути.

Сказав это, я благоразумно отступила на шаг, но заметив, как меняется выражение лица сатрапа и им овладевает нарождающийся гнев, и вовсе попятилась к выходу.

– Ты думаешь, я отпущу тебя обратно на Север, если другой мужчина в этих стенах овладеет тобой? – грозно вопросил он. – Ты на это рассчитываешь?!

– Я… – овладела мной растерянность, – я просто хочу остаться здесь и покориться судьбе.

– Ты просто не хочешь стать моей! Я думал, северные женщины умнее сарпалек, но ты беспросветна глупа! Думаешь, похотливый взор того вора обойдёт тебя стороной, и он не выберет тебя? Ничего, когда увидишь его отвратительный лик, то поймёшь, что жалости от него не получишь. Но будет уже поздно.

– Поздно было, когда я захотела посмотреть на твой дворец, а стражи схватили меня и привели в гарем.

– Глупая женщина! Остолопка! – окончательно взорвался он и одним махом, ударив по столешнице, перевернул стол, а тот с грохотом опрокинулся и покатился по полу. – Готова отдать себя на растерзание последнему проходимцу, лишь бы сделать хуже мне! Дура набитая!

Он ещё долго орал и швырял тяжёлые подсвечники на пол, а я тем временем добралась до двери и пулей вылетела в коридор, благо слуг во дворце из-за переезда было мало, и никто не помешал мне спастись бегством от обезумевшего и совершенно не умеющего справляться с собственными эмоциями сатрапа.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Теперь я точно знаю, в каком он был состоянии, когда вспарывал животы беременным девушкам. И после этого он ещё удивляется, почему я не хочу провести с ним остаток своей жизни? Да он просто тиран, который неумело носит маску заботливого патрона. Нет, на самом деле он просто самодур с замашками капризного ребёнка. И вряд ли он чем-то лучше того, кто скоро заявится во дворец, чтобы занять его место.

Я добежала до купален и спряталась за мраморной скамьёй для массажа, но никто вслед за мной не примчался, никто на мои поиски так и не отправился. Выждав немного, я решила вернуться в зал младших наложниц, а там уже вовсю перешёптывались, что сатрап заперся в своих покоях и пребывает в очень дурном настроении.

– Печалится о нас, – с надеждой вздыхала Кангана. – Переживает. Не знает, с кем из нас расстанется, когда вернётся.

Кто-то из девушек разделял её меланхоличные фантазии, но я-то знала истинную причину его дурного настроения.

И всё же, почему я? Откуда столько внимания к моей персоне? Уж точно не из-за того, что я фотограф. И не из-за моей экзотической в этих широтах внешности. Для экзотики у сатрапа есть влюблённая дурочка Кирти. Тогда для чего ему так нужна я? И почему он так осторожно со мной обращается? Сатрап мог бы приказать евнухам силой запихать меня в паланкин и увезти из дворца, но он оставил меня здесь. Передумал? Или всё ещё впереди? Или он считает, что со мной, северянкой, нельзя общаться с позиции силы? Может, ему нужно, чтобы я сама захотела уехать вместе с ним, и бесновался он оттого, что этого не произошло? Странно, всё это очень странно…

Ночью я видела сон, где Гро бежал по мощёным улочкам и бросался лапами на высокие стены, отталкивался от них и бежал дальше. Он рыл подкопы, обнюхивал все ливневые решётки, но явно не смог найти то, что искал.

Утром я проснулась от визга старой кухарки, что забежала в зал и стала причитать:

– Видела! Я его видела! На площади, когда наш правитель на рассвете под песни жрецов снял с себя нефритовую печать и вручил её сатрапу-искупителю вместе со своими грехами.

Так мы и узнали, что Сурадж отдал власть выбранному жрецами вору вместе со своим дворцом и всеми его обитателями, а сам отправился вслед за своими жёнами в Антахар.

– Какой он? – с мольбой в голосе вопрошали девушки. – Расскажи, он страшный?

– Безобразный?

– Кривой?

– Злой?

– А в глазах у него демоны пляшут?

– Или бездна безумия разверзлась?

– Ой, – пуская слезу, вздохнула кухарка, – худо всё, курочки мои. Так худо ещё никогда не было. А ведь я живу во дворце ещё со времён восшествия на престол господина Рахула. Разные тут бывали сатрапы-искупители. И убийцы, и разбойники. А нынешний полукровкой оказался. Ой, курочки мои, беда, беда к вам пришла. Все знают, что эти нелюди хуже демонов и из-за своей ущербности всех истинных сарпальцев ненавидят. Замучает он здесь нас всех, как есть замучает.

Тут все наложницы заохали, кто-то даже заплакал, а я навострила уши и спросила:

– Какой он из себя, этот полукровка? Ты его в лицо видела?

– Видела, всё из окошка, что на придворцовую площадь выходит, видела. И господина, и жрецов, и искупителя. А потом видела, как его во дворец стража заводит. Огромный он, ещё больше чем ты. И плечистый. Небось, ручищами своими хребет любому стражу переломает. А вас, курочки, одним пальцем зашибёт. Нехороший он человек, это по глазам сразу видно. Белёсые они, нечеловечьи. Пустота в этих глазах. Мрак кромешный. Ой, беда нас всех ждёт, беда…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пока самые чувствительные наложницы плакали и закрывали уши ладонями, Дипика шепнула мне:

– Не поможет тебе нож, Имрана. Уж скорее искупитель сам тебе шею свернёт.

– Как знать. Но выбора-то у меня больше нет, – шепнула я ей в ответ, а сама крепко призадумалась.