Миледи и притворщик (СИ) - Ванина Антонина

Услышав имя убиенного фотографа глаза Сураджа потемнели, кулаки сжались, и я поняла, что смогла задеть самую больную его мозоль. Ну, вот и всё, моя участь предрешена. Я ясно вижу это в его чёрных от гнева глазах.

– Увести её! – неожиданно повелел он евнухам, что ждали меня за дверью.

– В Комнату Раздумий? – спросил один их них.

– Нет, – ответил Сурадж – Ведите её в покои младших наложниц, где ей и место, – а потом он перевёл взгляд на меня и добавил. – Не хочешь дарить мне свои ласки, значит, придётся подарить другому. Вот только вряд ли он будет с тобой так же добр и терпелив, как и я.

На этом меня вытолкали из зала и повели по коридору, а я всю дорогу прокручивала в голове странную фразу Сураджа. Что он такое для меня приготовил? Не отдаст же он меня на потеху своим стражам? Он ведь сказал, чтобы меня отвели в зал младших наложниц, а там стражи точно не бывают.

Войдя в зал, я ожидала, что меня засыплют вопросами о том, где я была столько времени, и страшно ли оказаться в Комнате Раздумий. Но стоило мне перейти порог, как собравшиеся в кружок девушки, до этого что-то бурно обсуждавшие, мигом замолкли и повернулись в мою сторону. Что-то недоброе проскользнуло в их растерянных и задумчивых взглядах. А потом на ноги вскочила Кирти и, указав на меня пальцем, объявила:

– Вот! Она из нас самая видная, потому что самая большая. Её он и выберет!

– Да! – возликовали остальные. – Пусть её забирает.

– А нас не трогает.

– Нас он и не заметит, когда увидит эту каланчу.

– Только, как её голова над нашими возвышается, заметит.

– Сразу заметит.

– И выберет её.

– А нас не тронет.

И так по кругу как заведённые они всё продолжали и продолжали обсуждать мой рост и неизвестного мне человека, который якобы должен меня зачем-то выбрать.

Минут пять я слушала эти бесконечные шушуканья и причитания, пока мне это не надоело, и я не спросила:

– Да объясните уже, что случилось?

Девушка затихли, в нерешительности уставились на меня, и только Санайя осмелилась робко сказать:

– Жрецы Инмуланы назначили День Очищения. И он случится через девять дней.

– День Очищения? – попыталась припомнить я. – Это какой-то праздник? Или…

– Это день, – мрачно протянула Шрия, – когда сатрап Строго Сарпаля должен взойти на очистительный костёр и оставить в огне все грехи, что свершил за последние семь лет правления.

– А, поняла, – вспомнила я. – В этот день жрецы выбирают в здешней тюрьме душегуба, чтобы он заменил сатрапа и очистился на костре вместо него.

– Это очень древний обычай. И незыблемый. После каждых семи лет правления жрецы выбирают освящённый богами день, чтобы разжечь очистительный костёр. И вчера боги повелели им нести хворост на придворцовую площадь.

– Так, ясно. День Очищения назначен. Душегуба на замену господина скоро выберут. Так чего вы все так всполошились? Господин Сурадж ведь вас не покинет, его никто не сожжёт, и он будет жить с вами и дальше.

Шрия почему-то замолчала, переглянулась с полногрудой Канганой, и та изрекла:

– Она не знает. Скажи ей.

– Чего я не знаю? – уже начала раздражать меня вся эта ситуация. – Скажите уже.

– Боги ждут на очистительном костре настоящего сатрапа. Поэтому жрецы заберут у господина его нагрудную печать из золота и нефрита, наденут её на шею душегубу и возведут его на трон. И он будет властвовать над Старым Сарпалем неделю – по дню за каждый год, что господин Сурадж был нашим повелителем. И как наш новый сатрап он будет все семь дней жить во дворце, восседать на троне, есть изысканные яства с золотых блюд и запивать их вином из серебряных кубков. А по ночам он будет звать к себе в опочивальню любую девушку из гарема, какая ему приглянется. Или двух. Или трёх. Или каждый день по новой, пока всех не переберёт. Потому что пока он сатрап, ему можно всё. Что ни пожелает его чёрная душегубская душа. Дипика, расскажи Имране, как всё было в прошлый День Очищения. Расскажи про того злодея, что ради потехи вспорол брюхо евнуху и изрезал лицо самой красивой наложнице.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Так, кажется, до меня начинает доходить, что так встревожило девушек. А самая опытная наложница тем временем начала свой рассказ:

– Это было семь лет и семь лун назад. То был первый День Очищения для нашего господина. Боги указали жрецам на разбойника, что грабил караваны и убивал купцов. Он уже полгода томился в арестантской яме для самых кровожадных злодеев, а там не было ни солнца, ни доброго слова – только кнуты, чёрствый хлеб с тухлой водой и грязь. Немудрено, что в той яме он превратился в зверя, живя среди таких же одичавших голодных зверей, как и он сам. И вот когда его подняли из ямы, отмыли, накормили и сообщили, что отныне он сатрап-искупитель и жить ему осталось семь дней, разбойник решил прожить отведённую ему неделю так, как велела ему его чёрная душа. Здесь во дворе он устраивал попойки и даже повелел привести к нему его старых дружков. Здесь они кутили, метали ножи в евнухов себе на потеху, насиловали служанок всей оравой, и никто из стражей и жрецов не смел их понукать и осаживать. Потому что сатрап – единоличный правитель и волен делать всё, что захочет. А чтобы было не грустно умирать, тот разбойник придумал себе уйму кровавых развлечений. Со своей шайкой в окружении стражей он бродил по Шамфару, врывался в дома простых людей, переворачивал там всё вверх дном, забивал до крови хозяина, насиловал его жену и дочерей, а потом со смехом шёл к другому дому и повторял там всё заново. А вечерами он возвращался во дворец, и старший евнух напоминал ему, что настало время дарить своё сатрапово семя дочерям достойнейших семейств Старого Сарпаля.

– О, боги, – вырвалось у меня, и я всё окончательно поняла.

– Старший евнух был хитёр и лукав. Он понимал, что господин Сурадж не простит ему, если грязный оборванец в дни своего правления обидит Нафису или других жён. Поэтому он привёл разбойника в этот зал и сказал, что все двадцать семь девушек, что живут здесь, и есть гарем сатрапа, и теперь он может выбрать себе на ночь любую. Старший евнух не говорил ему про смену лунных дней, не говорил, что есть ещё и старшие наложницы – он решил отдать на растерзание этому чудовищу нас, и никто не посмел сказать слова против. Вернее, была одна наложница. Изверг выбрал её себе в первую же ночь, а она, увидев его безобразное перекошенное от похоти лицо, испугалась, закричала и стала отбиваться. И тогда разбойник в назидание всем полоснул её ножом по лицу и сказал, что любая, кто будет кричать и сопротивляться, останется без губ и носа. Ту израненную девушку он взял силой в первую ночь, и каждый день выбирал себе новых наложниц. А потом настал восьмой день, и стражи вывели злодея на придворцовую площадь и кинули в костёр. День Очищения закончился, и господин Сурадж вернулся во дворец, а вместе с ним и прежняя жизнь. Но не для всех она настала. Те семь наложниц и десятки служанок, что были обесчещены разбойником и его дружками, навсегда отправились в Дом Тишины, потому что стали нечистыми и испорченными. Говорят, кто-то из них сошёл там с ума, кто-то наложил на себя руки от отчаяния. А кто-то понёс и родил детей от извергов, а потом этих детей у них отняли евнухи и размозжили им головки булыжниками, чтобы отродья извергов не жили на свете и не ели сатрапов хлеб, живя в его дворце.

– Это… – не могла я подобрать слов – Это просто бесчеловечно. Это…

– Это был прошлый День Очищения. Каким будет этот, не знает никто. А я так надеялась, что успею зачать и вместе с Зинат и Каджал уеду из дворца, когда господин заберёт с собой своих жён и старших наложниц с детьми…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На этом Дипика замолчала, а я невольно вспомнила нашу потасовку из-за случайно выпитого мною зачаточного зелья. Теперь понятно, почему Дипика возлагала на него столько надежд. Беременность – это ведь пропуск в высший эшелон гаремной иерархии. Если носишь под сердцем отпрыска сатрапа, а на пальце золотое кольцо – ты уже на особом счету. А младшие наложницы с серебряными кольцами, а то и вовсе без них – они, как и рядовые горожане, в чьи дома врывался распоясавшийся душегуб – лишь расходный материал. И я теперь в их числе.