Увидеть лицо - Мария Барышева

— А пропуск?! Борис Анатольевич! Пропуск не оставили!

Борис, не слыша крика, свернул в длинный коридор, потом открыл первую же дверь и зашел в шумный цех. Ювелиры вскинули головы от своих столов и изумленно посмотрели на него.

— Субботин у себя? — отрывисто спросил Лифман у сидевшей за ближайшим столом девушки, и та кивнула, тряхнув тянущимися из ушей проводами наушников. Ее плеер уже был предусмотрительно выключен.

— Вроде бы… Борь, ты кстати — не дашь трафаретнакладку для кольца…

Борис, потянувшись, схватил надфиль, лежавший на столешнице рядом с другими инструментами, повернулся и вышел, не говоря ни слова. Девушка ошеломленно уставилась на захлопнувшуюся за ним дверь, потом повернулась к остальным.

— Видали хамство?!.. Нет, как вам это?!..

— Что это с Борькой?.. — негромко произнес чей-то мужской голос. — Я никогда у него такого лица не видел.

— Может, умер кто…

Борис шел по коридору. Его лицо окаменело, сосредоточенность в глазах сгустилась до предела, губы слабо улыбались, и улыбка была неровной, словно линия, нарисованная дрожащим пальцем на запотевшем стекле. Рука с надфилем покоилась в кармане брюк.

Остановившись перед тяжелой, роскошной дверью директора, Борис облизнул пересохшие губы, потом отворил дверь, шагнул внутрь и осторожно прикрыл ее за собой. Повернул ручку замка.

Виктор был на своем месте, в глубоком кожаном кресле у стола перед включенным компьютером. Взгляд Бориса быстро оббежал кабинет — столы, составленные буквой "Т", музыкальный центр, тяжелый сейф, бронзовая статуя у стены — та самая, из его сна — обнаженная девушка с чашей и змеей, обвившей ее руку и выглядывавшей над левым плечом из ее пышных распущенных волос… только здесь эта статуя была гораздо больше и казалась не такой красивой… Его взгляд скользнул дальше — по занавесям, по пышным цветочным букетам в безвкусных вазах — и остановился на мягком уголке в дальней части комнаты, где на диване, сбросив полусапожки и поджав под себя стройные ноги, полулежала Инга, грызшая соленый миндаль. При его появлении она выпрямилась и положила хрустнувший пакетик рядом с собой.

— Аа, Борис Анатольевич! — произнес Виктор своим ненавистным, чуть гнусавым голосом. — Решили всетаки поработать сегодня?! А начала рабочего дня, как для всех, для вас больше не существует?! Что вам? Кстати, вам известно, что в дверь надо стучать, прежде чем заходить?

Борис молча подошел к креслу, но на директора он не смотрел. Он смотрел только на Ингу.

— Эй, я с вами разговариваю! — Виктор похлопал ладонью по столешнице. — Куку! Борис Анатоольевич!..

— Добрый день, Борис Анатольевич, — произнесла Инга, садясь и спуская ноги с дивана. Взгляд Лифмана скользнул по ним, и он в который раз поразился, насколько красивые у нее ступни. — Что с вами? У вас что-то случилось?

— Да. Я пришел исправить одну ошибку, — сказал Борис будничным тоном и поднял взгляд к ее недоуменному лицу, такому прекрасному и желанному. Сегодня она заколола волосы высоко на затылке, и он считал, что это не очень шло ей. Ему больше нравилось, когда волосы Инги были распущены. Он попросит ее, чтобы она больше их не закалывала. Ведь она не откажет ему в этой маленькой прихоти? — Конечно, ты в ней не виновата. Тебя заставили. Но теперь все будет, как раньше, все встанет на свои места. Ты поймешь, что так будет правильно. Я сейчас все улажу.

Его пальцы накрепко, до боли сжали надфиль в кармане, и тотчас Субботин, не вставая с кресла, рявкнул:

— Ты что несешь, Лифман?! Совсем умом поехал?! Думаешь, я ничего не знаю?! Да над тобой вся округа потешается, недоумок озабоченный! Нет, Инга, как тебе это нравится, а?!

Инга улыбнулась детской, безмятежножестокой улыбкой и снова подогнула под себя ноги. Сейчас она была так близко, что он мог протянуть руку и дотронуться до ее округлившегося в изгибе колена, обтянутого черным шелком. Дурманящий запах "Живанши" качал его сознание в своих мягких прозрачных ладонях.

— Хватит, я и так слишком долго тянул, — сказал Виктор за его спиной. — Делал скидки на твое здоровье… твой возраст… Все, финиш! Так и быть, уходи по собственному…

Резко развернувшись, Борис шагнул к нему и, выдернув руку из кармана, замахнулся надфилем. Его глаза были все такими же сосредоточенными, а улыбка на губах стала отстраненной и мягкопечальной. Глаза директора округлились, и он успел произнести потрясенным, незнакомым, тонким срывающимся голосом:

— Борь… ты что?!..

Одновременно он поднял руку, чтобы перехватить Лифмана за запястье и отбросить его от себя, но сделал это слишком медленно и слишком поздно, очевидно, так до конца и не поверив в реальность происходящего. Острый конец надфиля глубоко вонзился ему в шею, разворотив яремную вену. Удар был таким сильным, что инструмент вышел с другой стороны, выбросив фонтанчик крови, и на мгновение пригвоздил Виктора к кожаной обивке кресла. Руки Субботина взметнулись и схватили ювелира за запястье, силясь оттолкнуть его, из распяленного рта вместе с кровью вырвался булькающий крик. Борис, сжав зубы, пытался удержать надфиль, ставший скользким, и несколько секунд они раскачивались взад и вперед, словно в нелепой пантомиме, и инструмент, который дергали из стороны в сторону, все больше и больше раздирал рану. Потом на спину Лифману с душераздирающим воплем прыгнула Инга, колотя его по плечам и голове, полосуя ногтями лицо. Он выпустил надфиль, развернулся и, обхватив женщину, отшвырнул ее на диван.

— Не вмешивайся! Я делаю правильно!

Хотя его голос был очень тихим, в нем прозвучали такие жуткие нотки, что Инга застыла, прижимая к губам дрожащие окровавленные пальцы и с ужасом глядя на его спокойное печальное лицо.

Виктор вскинулся в кресле, глядя вытаращенными глазами куда-то в стену, схватился за надфиль и выдернул его из своей шеи, и следом выплеснулся тугой поток темной крови. Он уронил инструмент на паркет, заляпанный влажными пятнами, дернулся из стороны в сторону, прижимая к шее прыгающую ладонь, потом пошел через кабинет пьяной, мотающейся походкой, налетая на мебель и на стены и оставляя за собой темную дорожку блестящих капель.

— …а!…а!..а!.. — летело вперемешку с бульканьем из его раззявленного рта.

Борис в несколько прыжков догнал его, потом подхватил с пола бронзовую статую, закряхтев от усилия, и обрушил ее на поникшую мотающуюся голову. Виктор свалился на пол и остался лежать, глядя затухающим взглядом в сторону окна. Его согнутые сжатые пальцы дробно, мелко застучали по паркету, словно он спрашивал разрешения войти. Челюсть несколько раз дернулась, выпустив последнее "а!" и застыла, но пальцы еще некоторое время продолжали свое движение, и рука вяло подпрыгивала. Под шеей и лицом стремительно растекалась атласная лужа крови цвета темного вина.